colontitle

Из истории еврейской Одессы

Эфраим Баух. К двухсотлетию Одессы

Казалось бы, что такое двести лет для еврейского народа, насчитывающего свою историю тысячелетиями?

Но эти двести лет на весах истории еврейского народа перевешивают тысячелетия рассеяния, прозябания, гибели.

Двести лет, за которые Одесса из маленькой турецкой крепости Хаджибей превратилась в огромный приморский город, известный во всех уголках земли, это те же двести лет, вобравших в себя всю новейшую историю еврейского народа, его возрождение из "муки и срама", по выражению великого поэта этого возрождения Хаима Нахмана Бялика, который в минуту отчаяния после Кишиневского погрома, вернувшись в Одессу, писал: "Погиб мой народ, срама жаждет он сам", но в минуту надежды: "Мы - соперники рока, род последний для рабства и первый для радостной воли!"

Двести лет со дня рождения Одессы и двести лет возрождения еврейского народа - это не просто два параллельных отрезка времени, в котором счет годам и столетиям велся на разных календарях и часах. История еврейской Одессы и история народа Израиля в Эрец-Исраэль находятся в глубокой психологической, эмоциональной, духовной, да и реальной связи. Можно сказать, что в лоне еврейской Одессы зародились политическая мысль, литература, журналистика будущего еврейского государства, здесь начали писать и издавать книги на возрожденном древнееврейском.

Одесситу, в какой бы точке земли он ни находился, всю жизнь будут сниться Дерибасовская, Приморский бульвар, памятник Дюку, Потемкинская лестница и, конечно же, одесский порт, погружающийся в сиреневые сумерки вечера, в ту особую атмосферу, которая возникает от смешения степного воздуха с морским бризом, атмосферу, полную запахов нагретой за день земли, трав, деревьев, йодистого настоя моря. Ощущение необыкновенной раскованности дыхания возникает при взгляде на мгновенно расширившийся вдаль, до пределов неба, морской простор. Но другое ощущение возникает в душе израильтянина, предки которого родом из Одессы. Он вглядывается в эти одряхлевшие под бременем годов причалы, понимая, что его будущее начиналось именно с них. Ведь Одессу так и называли - "Врата Сиона".

Одесса - приморский город.

Израиль - приморская страна.

И деды наши, и отцы, выросшие на берегу Черного моря, на Бессарабке, Молдаванке и Пересыпи, покидали своих родителей на этом берегу не для того, чтобы просто влюбиться в иное море - Средиземное, в иные степи - Саровские, в пустынную заброшенную землю, над которой, как знойные миражи в стекленеющем от жажды взгляде, дымились некогда золотые звучания - Сион, Иерусалим, Саул и Давид, а для того, чтобы собственной жизнью восстановить порванную цепь времен.

Вероятно, именно здесь они ступали последний раз под деревьями Приморского, по ступеням Потемкинской, перед тем, как подняться на борт, и отчаливали корабли в ночь, и россыпью огней уходила во мрак и вечность Одесса, и тревожное чувство стесняло сердце, будто смотришь в телескоп и видишь холодное чернокнижье пространств, где каждая ближняя звезда - как огонек в крайнем доме на околице родного дома, который покидаешь, не зная, что сулят тебе незнакомые созвездия, ради которых расстаешься с ним.

И подобно тому, как еврейский народ нес через тысячелетия свою память в священных книгах, одесские евреи несли вкоренившийся в себе быт - огоньки околиц, оконные наличники, ставни, коньки крыш, силуэты домов, и вот уже город начинает бег вдоль Средиземного моря и дюн, и улицы выстраиваются на ходу, как в городе их рождения и юности - вдоль Черного, и улицы эти, разделенные расстоянием в тысячи километров, но одинаково мигающие в степи или песках слабо нарождающимися созвездиями, соединяются в их снах в единый город их жизни.

Подобны пригородам Одессы - Аркадии, Ланжерону, станциям Большого Фонтана — первые кварталы Тель-Авива - Флорентин, Неве-Цедек, Ахузат-Байт.

О, эти улицы и парки: в их названиях - живая память отшумевшей жизни.

Кого вы только не встречали в конце прошлого и в начале этого века на углу Дерибасовской и Ришельевской, где в выходные и праздничные дни прогуливались со всеми чадами и домочадцами евреи Одессы и, толкая друг друга, делая по-одесски большие глаза, театральным шепотом, который слышен за три квартала, сообщали:

"Видите, в кафе за столиком группа, в центре седой старик в пенсне, видно, что все тянутся к нему, это же дедушка еврейской литературы Менделе Мохер Сфарим, а рядом с ним коренастый с ранней лысиной - Бялик, около него лысый с бородкой - Равницкий, это они основали издательство "Мория", печатают книги на древнееврейском. А вон за другим столиком, отдельно от всех задумался Дубнов, который автор истории еврейского народа. Кто, кто? Тот молодой, кудрявый? Это поэт Черниховский. Нет, сионистские деятели сидят в другом кафе... Худой с острой бородкой - это Ашер Гинцберг, но в печати выступает под именем Ахад ха-Ам. Почему среди них поэт и переводчик Жаботинский? Время такое..."

А время, несмотря на отвлекающие прогулки, было весьма невеселое. В беспокойных снах евреев Одессы терзали картины погромов, которые волнами перекатывались над Одессой - в 1871, 1881, 1886 годах, когда потерявшие человеческий облик массы жителей города - греки, русские, украинцы, - без всякого сопротивления со стороны властей шли громить лавки и дома евреев, грабить и убивать. Да, еврейские студенты Новороссийского университета организовали самооборону, но они-то и были арестованы.

Тягостная антисемитская атмосфера порождала тягу в Эрец-Исраэль. Путь туда лежал через Одессу. Потому сюда постепенно переместились из других городов организации, действующие во имя репатриации на историческую родину - Билу ("Бейт Яаков лху ве-нелха" - "Дом Иакова! Вставайте и пойдем!"), Ховевей Цион ("Любящие Сион") во главе с Л.Пинскером, Бней-Моше ("Сыны Моисея"), одним из лидеров которых был Ахад ха-Ам.

Да, активность еврейских общественных деятелей, историков, публицистов, журналистов, поэтов, прозаиков, собравшихся в те первые годы нового века в Одессе и писавших на трех языках - иврите, идише, русском, - была в апогее, издавались еврейские журналы на русском языке "Рассвет" и сменивший его "Сион", сборники "Пардес", проповедовавшие идеи духовного сионизма, работали издательства "Мория" на иврите и "Кадима" на русском.

По-прежнему еврейская духовная элита Одессы любила посиживать в кафе, особенно Меир Дизенгоф, делегат от Одессы на пятом и шестом Сионистских конгрессах, который позднее станет первым мэром Тель-Авива, и словно бы продолжением легендарной Дерибасовской станет нынче не менее легендарная центральная улица Тель-Авива - улица Дизенгоф, и все, собиравшиеся в те годы в одесских кафе, шумевшие и витийствовавшие за столиками, обернутся улицами и парками еврейского государства - парком Дубнова, улицами Бялика, Черниховского, Жаботинского, Ахад ха-Ама, Пинскера, Друянова, Усышкина, Соколова.

А пока, несмотря на высокую духовную активность одесского еврейства, атмосфера далеко не пасторальная, тучи явно сгущаются к осени 1905 года. В октябре в Одессе разражается самый кровавый погром за всю историю города. Распоясавшиеся погромщики убивают 400 евреев, громят дома и магазины, пятьдесят тысяч евреев Одессы остаются без крова. Еврейская самооборона и еврейские студенты, организовавшие милицию, действуют в первый день погрома довольно успешно, но против них брошены войска и даже артиллерия. Самооборона теряет пятьдесят человек убитыми. Евреев убивают и в районах, примыкающих к Одессе, в поездах, топят в море.

Наступает тяжкий период в жизни еврейства Одессы. В городе вводят военное положение, которое сохраняется до осени 1909 года, местные молодчики из "Союза русского народа" безраздельно господствуют в городе. Черносотенцы изгаляются над евреями, унижают и избивают их, пользуясь полной поддержкой градоначальника генерала Толмачева.

Еще одна вспышка еврейского ренессанса в Одессе происходит после февральской революции 1917 года. В городе активизируется еврейская общественная жизнь, возникают политические партии. В 1918 году на выборах в правление еврейской общины Одессы наибольшее число мест получают сионисты, за ними Бунд. Всего три года будет длиться эта опьяняющая всех свобода. Сионисты будут издавать еженедельник "Еврейская мысль", журналы "Палестина" и "Молодая Иудея", Бунд - еженедельники "Наш голос" и "Рабочий понедельник", "Поалей Цион" - газету "Свободный путь", Социалистическая еврейская рабочая партия - газету "Рабочая мысль". Выходят газеты и журналы на идиш. В эти три года - 1917-1920 - Одесса становится основным центром книгопечатания на иврите в России: из 188 изданий на иврите, вышедших в России, 109 выпущены в Одессе. В эти три года активно работали восстановленное издательство "Мория" и новое издательство "Оманут" ("Искусство"), были изданы литературные альманахи "Кнессет" ("Собрание"), "Оламену" ("Наш мир"), "Решумот" ("Записки"), "Массуот" ("Факелы"). Одесса - центр движения "Хе-Халуц" ("Первооткрыватель"), спортивного еврейского движения "Маккаби".

Но уже в 1920 году начинается наступление советских властей, достаточно укрепившихся к этому времени, на сионизм, идут массовые аресты членов сионистских организаций, синагоги превращаются вначале в еврейские клубы, а затем чаще всего в спортивные залы.

Еще до конца тридцатых годов сравнительно активно действовали учебные и культурные учреждения на языке идиш, но затем и это поле еврейской культуры было выжжено.

Огромная творческая энергия, раскрывшаяся в культуре еврейской Одессы, не могла бесследно исчезнуть, и продолжением ее на русском языке в новом поколении можно считать русских поэтов, прозаиков, публицистов, принадлежавших к так называемой юго-западной школе русской литературы, таких, как Исаак Бабель, Эдуард Багрицкий, Илья Ильф, Вера Инбер, Семен Гехт, Лев Славин. По сей день считается в мире непревзойденной одесская скрипичная школа Столярского, учениками которой были Давид Ойстрах, Буся Гольдштейн, Миша Эльман, Яша Хейфец, пианисты Эмиль Гилельс, Яков Флиер, Яков Зак.

Но та истинная еврейская Одесса исчезла, ушла в семейные альбомы, который часто раскрывают потомки, живущие в Израиле, и мы видим лица одесских евреев в самой знаменитой в Одессе хоральной Бродской синагоге в дни еврейских праздников, всматриваемся в гимназические формы, которые носили ученики двух мужских и одной женской еврейских казенных гимназий, видим открытые детские лица учеников одесского хедера, одного из пятидесяти одного, не подозревающих, что их ждет в будущем.

Странно в эти дни двухсотлетия со дня рождения Одессы бродить по городу, находя лишь осколки некогда столь огромного и блистательного мира одесского еврейства. Старожилы покажут вам колодцеобразный двор на Воровского и квартиру, в которой проживал Бялик, двор, описанный Жаботинским в романе "Пятеро", дом, в котором располагалась редакция журнала "Рассвет", здание бывшей Бродской синагоги, совсем заброшенный одесский дворик, где на крышке дворового колодца стоит поясная скульптура какого-то старого деятеля со значком на груди, явно смахивающего на лауреата, и только присмотревшись, вы узнаете в нем Заменгофа, создателя всемирного языка эсперанто: когда умер скульптор, мастерская которого была в одном из ближайших подвалов, и все его работы вынесли оттуда, жильцам этого двора почему-то понравилась именно эта скульптура.

Произнесение имен знаменитых евреев Одессы мгновенно восстанавливает цепь времени сквозь два этих столетия, все хорошее и печальное, веселое и страшное, что связывает нас, израильтян, выходцев из Одессы, с этим городом наших отцов и дедов.

И мы ощущаем общую искреннюю радость в этот юбилей, ибо довелось нам дожить до этого дня, когда все мрачные препоны, столь жестоко разделявшие нас, рухнули, и мы празднуем в атмосфере свободы, и внуки тех, кто покинул Одессу с образом ее в сердце, чтобы создать подобные по духу свободы города на своей еврейской земле, приезжают на праздник двухсотлетия города юности их дедов, чтобы встретиться с их памятью, вдыхая все тот же запах нагретой степной земли, трав и акаций в смеси с йодистым настоем, который несет бриз с широких пространств моря.

(Эфраим Баух — председатель Федерации писателей Израиля)