«Гаджибей», сейчас «Одесса»…

Олег Де-Рибас

(на правах святочного рассказа)

В свое время автору этой публикации довелось учиться в Рижском мореходном училище. Среди моих однокашников-курсантов было несколько «настоящих» латышей, которые прекрасно владели родным языком и могли бы считаться, как для жителей Прибалтики, остроумными парнями. Меня, единственного в ту пору одессита на всю «мореходку», они подначивали, рассказывая следующую байку. Дескать, когда к причалу нашего порта впервые пришвартовалось судно из Латвии, то один из матросов, потянув носом воздух, сказал: «О, desa!», что в переводе с латышского означает: «О-о-о, колбаса!» Так, мол, город и получил свое название. На это я, с юности не лезший за словом в карман, отвечал им вот что. Когда первые одесситы прибыли к латвийским берегам, будущая Рига была еще небольшим и безымянным селением. Черноморские моряки вдыхали запахи, осматривали местность, но ничего примечательного не унюхали и не обнаружили: вместо домов увидели лишь сараи для сушки снопов – овины, амбары, одним словом – риги. И вот в честь этого повсеместного, но сомнительного архитектурного украшения будущая столица Латвии и была одесситами поименована «Ригой».

Полагаю, разумный читатель сможет по достоинству оценить степень достоверности этих выдумок, касающихся названий двух замечательных европейских городов. Однако, вот незадача! Дело в том, что с Ригой-то все предельно ясно: город, основанный в самом начале XIII века, получил свое имя от небольшой, не существующей ныне речушки Риги (нем. «Riege»), одного из рукавов реки Даугавы (Западной Двины). Совершенно по-другому обстоит дело с Одессой, касательно которой бытуют два (хоть и в различных вариантах) основных предположения. Первое из них повествует, что название городу сообщило греческое селение Одессос, второе выводит топоним «Одесса» из французского «assez d’eau», что в переводе означает «достаточно воды».

Начнем, как у нас любят, с конца, то есть с последней версии. Одна из ее интерпретаций состоит в том, что Екатерина II, блестяще знавшая очень популярный в ту пору французский язык, в шутку охарактеризовала бедный пресной, но богатый соленой водой берег, отведенный под новую гавань, вышеупомянутым выражением. И, якобы, таким способом, императрица с иронией (относящейся, по-видимому, и к ней самой) подчеркнула водный недостаток Гаджибея, как будущего крупного полиса. А чтобы усилить сарказм, она прочла фразу наоборот и приказала назвать город этим сомнительным палиндромом (перевертышем). Почему, спросите, сомнительным? Да по ряду причин! Не являясь языковедом, рискну все-таки предположить, что прочитать «assez d’eau» наоборот достаточно непросто; вот потренируйтесь, для примера, на таком общеизвестном слове, как «балалайка». А может быть надо не прочитать «справа налево», а произнести? Но что мы услышим? Дело в том, что «assez d’eau», по крайней мере, в современном произношении, звучит по-русски, как «асидý», причем ударение здесь падает именно на последний слог. Теперь выверните наизнанку эту самую «асидý», прочитайте вслух получившееся «ýдиса» (с ударением на первом слоге!) и отдайте себе отчет – расслышали ли вы в этом «безобразии» знакомое и милое сердцу имя? Но дело здесь не только и не столько в лингвистических изысках. Да, Екатерина, что общеизвестно, прекрасно владела немецким и французским языками, а также, конечно русским и, вероятно, в какой-то степени – английским и итальянским. Однако давайте рассмотрим этот гипотетический акт присвоения городу галльского названия в историко-временном контексте. Вспомним, что Гаджибей получил свое новое имя на рубеже 1794-1795 годов. В то время все французское, до недавних пор очень модное в России, подверглось невиданным гонениям. Причина была в революции, которая началась взятием Бастилии, продолжилась провозглашением республики и привела к казни Людовика XVI. Эти события вызвали у Екатерины II ярость – посыпались репрессии против подданных Франции, был запрещен ввоз французской периодики, расторгнуты торговые договора и к 1794-му страны находились фактически в состоянии войны. Потому, безусловно, о названии российского города именем, производным из французской фразы, не могло быть и речи…

В отличие от этой «сложносочиненной» и надуманной версии, которая (насколько нам известно) так и не нашла для себя место в наследии маститых краеведов и публицистов, «греческий след» в имени Одессы выглядит более убедительным. Так, первый летописец нашего города Аполлон Скальковский в одном из своем трудов цитирует историка и археолога Николая Мурзакевича, который говорит, что Хаджибей «переименован (1795) Одессою в воспоминание ближайшего древнего эллинского селения Ордессоса или Одиссоса (т.е. великого торгового пути)». Далее А.Скальковский утверждает, что название городу дала Императорская Академия Наук. Зачастую к этому добавляют, что имя «Одесса» было предложено «начальником гавани» адмиралом Иосифом де-Рибасом, который, в свою очередь, внял пожеланию митрополита Екатеринославского и Таврического Гавриила, якобы родом грека, знавшего о расположении в этих местах греческого селения – предтечи Гаджибея. Но почему этот самый Ордессос-Одиссос или Одессос, как его теперь называют, столь кардинально сменил пол, а вместе с ним и прозвище? А потому, уверяют нас, что так измыслила и повелела все та же Императрица, пожелавшая увеличить «женское присутствие» на карте государства. Еще сказали бы, что монархиня решила подарить городу завершающую букву своего имени (Екатерина – Одесса), а ведь теперь, гляди, уже и подхватят свежую мысль.

Безусловно, вышесказанное в своей совокупности тоже очень мудрено, но дело в том, что все это (пусть и теоретически) могло быть: и Екатерина, и Академия, и Гавриил с де-Рибасом, и… Одессос. Другое дело, что данную эллинскую колонию географы и летописцы размещали то к востоку, то к западу от будущего Гаджибея-Одессы. А еще хотелось бы услышать от знатоков древнегреческого языка – действительно ли в семибуквенном топониме «Одессос» (вовсе не похожем на иероглиф) скрыто такое пространное понятие, как «великий торговый путь»? Впрочем, выражение это помянуто здесь, по-видимому, не всуе. Известно, что именно сквозь черноморские берега пролегал великий «Восточный путь» (из Балтийского в Средиземное море), прозываемый еще и как путь «из варяг в греки». Причем в качестве транзитных пунктов на ответвлениях этого водного (речного и морского) маршрута указывались небезызвестные нам острова – Хортица, Березань и Змеиный. С другой стороны имеются указания, что корни у имени «Одессос» совсем не греческие и переводится оно как «город на воде», что, также вполне применимо к приморскому полису.

Ну, да и ладно! И ограничиться бы нам признанием топонимической оси «Одессос – Одесса» и жить бы, как в Греции, правда, не в сегодняшней, а в прошлой – той, в которой все было. Но кое-что смущает. Вот, к примеру, в деле популяризации и в псевдонаучном обороте существует такая порочная практика – когда доказать что-либо неочевидное доподлинно невозможно, проблему начинают заваливать ворохом столь же неоднозначных и противоречивых аргументов. Так, чтобы еще более утвердить (а надо ли?) расхожую легенду, указывают, что отнятые или завоеванные причерноморские города было модно именовать на греческий лад (Севастополь, Симферополь, Мариуполь или Евпатория, Феодосия и др.). Это, действительно, имело место и делалось с тем, чтобы потрафить государыне, которая пыталась реализовать так называемый «Греческий проект», ставивший целью «совершенное истребление Турции и восстановление древней Греческой империи...». Но проект этот был актуален лишь до середины 80-х годов и если в названии Херсона, основанного в 1778-м, наличествуют эллинские корни (слово «херсон» переводится как «берег»), то уже спустя десятилетие взятый штурмом Очаков (1788 г.) сохранил в своем имени турецкие мотивы, будучи переиначенным из «Ачи-Кале». Чтобы подкрепить «прихрамывающую» версию, бросаются на чашу весов и «безграмотная» Императорская Академия Наук, «выдернувшая» пресловутый Одессос из-под турецкой в ту пору Варны и переместившая его на берег нынешнего Одесского залива, и «прогреческий автократ» – Екатерина, и митрополит Гавриил (в миру Бэнулеску-Бодони), к слову, не грек, а румын или молдаванин по происхождению, и даже абсолютный «не эллин» де-Рибас, к которому мы, впрочем, еще вернемся…

Конечно же, следует отдавать себе отчет, что оспаривать далеко не безукоризненные, но устоявшиеся «былины» трудно и может быть даже не слишком корректно. Но, с другой стороны, если не мы, то кто же? Вот уже, слава Богу, два «с гаком» века прошло со дня основания нашего с вами города. С тех пор далеко не праздный вопрос о происхождении имени «Одесса» и так «поседел», а ведь последующим поколениям едва ли будет легче разгадать эту историческую шараду. Представляется, что неразрешимость «именной» тайны определяется, прежде всего, тем, что проблема никогда не анализировалась системно, комплексно. Да, нам известны разрозненные и эпизодические высказывания по этой тематике, но они, увы, принадлежат перу «узких» специалистов: краеведов, археологов, филологов или, того хуже, современных писателей и журналистов. А ведь здесь необходимы знатоки в сфере топонимики (получившей свое название, к слову, от древнегреческих «topos» – место и «onoma» – имя), науки, которая зачастую результативно оперирует понятиями и фактами на стыке трех дисциплин: истории, географии, лингвистики. Располагает ли местная научная среда эрудитами столь широкого профиля? Если они и существуют, то глубоко законспирированы, поскольку на моей, уже, к сожалению, не слишком короткой памяти серьезных, аргументированных выступлений как-то не встречалось, одни только перепевы прошлых мифов. В Одессе, увы, лишь «улицы рассказывают», но сам город-то «молчит». Так не пора ли навалиться всем небезразличным скопом и если не решить застарелый ребус, то хотя бы попытаться сформулировать в его отношении консолидированный взгляд. Ведь, не исключено, что сегодняшнее видение станет той базой, на которую будут опираться наши потомки при попытке решить проблему, а в том, что такие опыты еще будут иметь место – сомневаться не приходится.

Но это будет потом. А что же получаем в «сухом остатке» нынче? Во-первых, нами подвергнуты сомнению некоторые аспекты громоздкого «греческого варианта» и отброшена, как не соответствующая здравому смыслу и историческим реалиям, «французская языколомка». Однако просто «умыть руки» после сказанного – ужасно неконструктивно. Благо, мы знакомы с абсолютно новым, любопытным соображением по интересующему нас вопросу и предлагаем его, как минимум, в качестве адекватной замены одной из популярных версий…

Весной текущего года в составе небольшой группы земляков я побывал в Питере по приглашению тамошнего клуба одесситов. Наша делегация поучаствовала в ряде акций, связанных с чествованием памяти отцов-основателей Одессы – И.де-Рибаса и Ф.де-Волана – и в некоторых других, приуроченных к первоапрельской Юморине. А в арт-кабачке «Одесса-мама» (небольшом уютном ресторанчике, что на Караванной улице) я познакомился с членом клуба, художницей и начинающей писательницей Екатериной Красовской – жительницей Северной Пальмиры, которая обожает Пальмиру Южную, одесситкой в душе и с одесскими же корнями. С тех пор мы обсуждали разные вопросы, а в их числе имя «Одесса», о чем Екатерина написала: «Согласна с Вами, что наиболее вероятна версия о переименовании древнегреческой колонии на русский лад... Но смотрите, какое необычное есть предположение! Поскольку де-Рибас был неаполитанец, он, конечно, знал итальянский язык. Так вот. В этом языке существует слово «adesso», которое так и произносится, а на русский переводится, как «сейчас». Это слово могло быть в ходу в те времена, ведь и в русском языке оно употребляется очень часто. И, учитывая своеобразный юмор императрицы, она, исходя из того, что город следовало воздвигнуть здесь и «СЕЙЧАС», решила превратить это слово в имя города. Что, кстати, созвучно с названием древнегреческого «Одессоса» и в чем-то поддерживает признанное мнение. Уж если так живуча версия о непонятной перевернутой фразе «достаточно воды», то и предложенный мною вариант тоже, наверное, имеет право на существование. А как Вы думаете?»

А думаю я вот как! Представляется, что и в «греческой», и в «питерской» версии, наряду с другими резонами, существует одно чрезвычайно рациональное зерно. Дело в том, что если само основание Гаджибея-Одессы было невозможно без дерзаний адмирала де-Рибаса, то и к выбору имени для него он не мог быть безучастным. И действительно, почему бы нашему неаполитанцу не предложить свое название для своего города?

Но здесь мы констатируем, однако, что вариант, связанный с «adesso», независимо от его достоверности, уже автоматически получил, как обнародованный, путевку в жизнь. И подобно давним версиям «итальянская» новинка также обязательно будет востребована если не сегодня, то через десятилетие-другое и со временем, как и «канонизированные» предшественницы, благополучно вольется в краеведческий обиход. Потому, ввиду высокой ответственности за это потенциальное «внедрение», следует протестировать с позиций историзма и эту новацию…

В начале XVIII века все западное начало активно проникать в Россию. Немецкое влияние сменялось французским, однако со времен Киевской Руси «в тренде», как бы сказали сегодня, постоянно было все византийское, одним из отзвуков которого и являлся упомянутый выше «Греческий проект». Собственно отношения России и Италии – государств с общими религиозными истоками никогда и не прекращались, однако в правление Екатерины II получили новое мощное развитие. Неаполитанское королевство стало одной из первых стран, с которой в 1778 году были установлены дипломатические отношения. Именно с этой монархией, расположенной в Южной Италии, наиболее успешно развивались торговые и культурные, а также и политические связи, венцом которых стало вхождение и Неаполитанского королевства, и Российской империи в состав самой первой антифранцузской коалиции, оформленной в 1793 году. Таким образом, к концу XVIII столетия, наряду со многими другими веяниями в фаворе оставалось и все итальянское, что было особенно заметно в северной столице, принявшей многочисленный «десант» выходцев с Сардинии, Корсики, Сицилии и Апеннинского полуострова: модных скульпторов и архитекторов, художников и композиторов, певцов и музыкантов. И если итальянцы успешно акклиматизировались в Петербурге, то, что было говорить об Одессе (точнее – пока еще о Гаджибее), над которой начальствовал уроженец Неаполя, известный на исторической родине как дон Джузеппе де-Ривас-и-Бойенс. Здесь итальянское едва ли не доминировало. Ведь как отмечал в своей статье «Eviva L'Italia» Александр де-Рибас: «Старая Одесса была по преимуществу итальянской», уместно здесь вспомнить и пушкинские строки: «Язык Италии златой звучит по улице веселой». Заметим, что в 1797 году каждый десятый житель являлся неаполитанцем, сардинцем, тосканцем, корсиканцем или генуэзцем, и потому не удивительно, что вывески учреждений и магазинов были двуязычными. Итальянский язык получил широкое распространение среди торгового люда в качестве «делового», да и любой из горожан знал десяток-другой слов, чтобы суметь объясниться с итальянцем – негоциантом, ювелиром, продавцом или аптекарем. Таким образом, столь распространенное в разговорной речи слово «сейчас» – итальянское «adesso» ежедневно звучало еще в Гаджибее, как бы подготавливая почву для его будущего переименования. И когда название «Одесса» стало фактом, оно не «резало слух», а одесская публика, безусловно, не могла не отметить созвучие нового имени со вполне привычным, широко употребляемым в городе термином.

Еще несколько моментов касательно «adesso». Слово это, между прочим, непростое. В аналогичном написании оно входит в лексикон одного из древнейших языков мира – латинского, ставшего, как известно, основой для многих европейских языков, в том числе и для итальянского, однако с латыни переводится, как «представить». И это неоднозначное понятие тоже допускает самые различные трактовки, но в обоих языках оно произносится одинаково – «адэ?ссо», а ведь разница между буквами «а» и «о» на слух, согласитесь, невелика. В связи с этим хотелось бы кому рассказать, а кому и напомнить, что в труде «Прошлое и настоящее Одессы», составленном неким С.Ч. , указывается, что «народ на разные лады называет Одессу», в том числе, обращаем внимание, «Адес» и «Адессы». Значит в просторечии, да и не только в нем, буква «А» легко и свободно трансформировалась в «О». Впрочем, если мы все же захотим осуществить чудесное морфологическое превращение, то нам не потребуется «волшебная палочка». «Аdesso» и «Odessa»! Подкупает тот факт, что оба слова составлены из одинаковых символов и превращаются друг в друга одной лишь переменой мест первой и последней буквы. То есть, мы имеем дело с абсолютно корректной и даже элегантной анаграммой в отличие, скажем, от «галльской химеры» с неповоротливым именем «Аssez d’eau».

Ну, хорошо, скажет не до конца сбитый с толку Читатель: «А почему все-таки «сейчас», а не, например, «потом»? На это есть неплохой ответ. Он состоит в том, что наша с вами Одесса – выстраданный город, устроенный де-Рибасом ни где-нибудь, а на предназначенном судьбой месте не благодаря, а вопреки обстоятельствам! Вопреки козням недругов, косности и неповоротливости слабой на периферии государственной власти, пресловутой российской лени, расхлябанности и взяточничеству. И когда, спустя пять долгих лет после взятия замка девственную морскую гладь пронзила первая свая будущего Платоновского мола, торжествующий вице-адмирал воскликнул: «Аdesso! Сейчас!» или, к примеру, «Теперь!», являющееся одним из многочисленных синонимов, среди которых есть и такое богатое русское слово, как «ныне», а еще – «тотчас же», «очень быстро» и «без промедления». Но нам особенно нравится лексический оборот столь же близкий по значению к «сейчас», а именно – «не теряя времени». Как вдохновитель «итальянской идеи» – Екатерина из Питера, по ее собственному выражению «мгновенно навострила уши» на «adesso», так и автор статьи сразу среагировал на неоднократно читаную им фразу. Обратите внимание на следующие строки судьбоносного Рескрипта об основании Одессы: «представленный план пристани и Города утвердив, повелеваем – приступить, не теряя времени, к возможному и постепенному произведению оного в действие» и далее: «как торговля Наша в тех местах процветет, так и самый город сей наполнится жителями в скором времени».

Заметим: тот факт, что предлагаемое де-Рибасом название соотносилось с одним из положений документа, является очень важной деталью. Ведь решения об именах для городов принимались все же не их начальниками, а лично государями и, как правило, оформлялись Высочайшими указами. Совершенно очевидно, что Гаджибей ни в коем случае не смог бы сохранить свое название, как это произошло со всеми без исключения отвоеванными ранее у турок населенными пунктами. Однако тот факт, что указ о переименовании до сих пор не найден, позволяет предположить, что данный документ и не существовал. Вполне возможно, что в этом вопросе Одесса разделила судьбу Николаева. Напомним, что ни кто иной как Светлейший князь Потемкин-Таврический самолично повелел называть таким именем «нововозводимую верфь на Ингуле», хоть после, в письме к Екатерине и испрашивал «Величайшей на сие апробации», то есть одобрения. Таковое последовало, между прочим, лишь спустя год с небольшим в виде Указа о присвоении Николаеву статуса города. В нашем же случае роль «апробации», сыграл, по-видимому, Указ от 27 января 1795 года «Об учреждении Вознесенской губернии…», где «Одесса, Татарами Гаджибей именованный» вводилась в состав этого образования в качестве приписного города (то есть, на правах уездного). Надо сказать, к слову, что де-Рибас сделал для Одессы гораздо больше, чем Светлейший для Николаева. Иосиф Михайлович лично руководил и принимал участие в штурме крепости, приложил титанические усилия и использовал свои обширные связи при Дворе для защиты проекта гавани и, кроме того, выступил для нового города-порта в качестве не только основателя, но и первого его созидателя. Так может быть ввиду этих исключительных заслуг, а также по некоторым другим причинам, благодаря которым наш вице-адмирал пользовался неизменной благосклонностью государыни, де-Рибасу был дан карт-бланш не только на устроение гавани, но и на ее именование? И если это соображение действительно соответствует истине, то мы, честно говоря, не видим причин, чтобы основой для названия нашего города обязательно стало греческое «Одессос», а не итальянское «adesso». Разве что гордое и звучное имя «Одесса» удачно сочетает в себе корни слов из обоих исторически близких нам языков...

Как бы там ни было, в декабре 1794 года Иосиф де-Рибас впервые оставил юный город и повез в Петербург вместе с отчетом о благополучном основании новой гавани предназначенное для нее имя. Одна из легенд свидетельствует, что слово «Одесса» было впервые произнесено (или, как полагаем мы, лишь озвучено) Императрицей Екатериной II на придворном балу, который, конечно, не обошелся без Иосифа Михайловича. Утверждают, что это произошло в один из новогодних дней и нам верится, что так оно и было, ведь именно в светлые, яркие, волшебные праздники и должны обретать свои названья столь необыкновенные города, как наш с вами. И нам – горожанам следует искренне поблагодарить без исключения всех, кто так или иначе был причастен к рождению ныне знаменитого во всем мире, неординарного и остроумного, благозвучного и мелодичного, а главное – успешного имени «ОДЕССА»!