colontitle

Памятники 2-го Христианского кладбища

Комментарии Александра Дорошенко

Корнет

Часовня эта расположена на продолжении центральной аллеи за церковью, по левую рукуЧасовня эта расположена на продолжении центральной аллеи за церковью, по левую руку

Корнет 36 драгунского Ахтырского полка, Владимир Александрович Кубаш (24 08 1878 - 07 12 1903), двадцати пяти лет, погибший на дуэли. Высокая и стройная часовня черного мрамора поставлена над склепом. Рассказывали мне множество лет назад старушки, что поставила эту часовню безутешная бабушка корнета. Часовня пятикупольная, с мозаичной иконой Божьей Матери (возможно, Владимирской, но, скорее всего сюжет был редким и, естественно предположить, что была эта Ахтырская Божья Матерь; - сохранилась лишь "тень" иконы, кто-то, трудолюбивый, с непостижимой целью выковырял все мозаичные квадратики и осталось их совсем немного, очаровательно свежих и многоцветных), с библейскими текстами, золотом врезанными глубоко в мрамор. Кованная тяжелого металла ограда, рисунок ее в стиле модерн, калитка со стилизованным вензелем "владельца".

Срублены кресты, выломана ограда, вскрыт, в поисках драгоценностей, склеп, позади часовни и оставлен зияющим провалом, исчезла входная в часовню решетка.

Сесть на бетонном пороге глубокого склепа, поднять в руки из разоренной могилы череп (расшвыряли осквернители могилы кости корнета и череп лежал в углу склепа под грудой нанесенных непогодой листьев) и поговорить с самим собой, как принято было во времена Шекспира, когда мы еще могли сострадать своей участи на земле, когда еще не забыли, что каждый живущий и живший это часть и нашего сердца и нашей жизни. Когда еще помнили, по ком звонят колокола и верили Джону Донну. Бережно смахнуть носовым платком грязь и паутину с высокого мальчишеского чела, где металлический, злобой жужжащий шмель, пробил себе путь, и представить, как холодно было этому мальчишке январским утром девятьсот третьего года, как страшно было, сбросив гордо шинель, стать грудью навстречу вороненому дулу, откуда, притворившись металлическим шмелем, рванулась навстречу ему злая и милосердная смерть.

И увидеть, напротив разверстой пасти могильной, сидящую на резной скамейке старушку, худенькую, стройную и гордую дворянку, пришедшую посидеть у постели своего внука, как она много раз сидела, когда он болел и рассказывала ему истории и читала любимые книжки. Вот, закрыв глаза и забывшись, она слышит детский веселый смех неподалеку и, вскочив, протягивает радостно руку навстречу своему мальчику, весело бегущему к ней по аллейке парка. И, придя в себя, вновь опускается старая женщина на скамью, оглянувшись стыдливо - не заметил ли кто странного ее порыва. А чего здесь стыдиться, - если бы ко мне, вот так, посидеть у изголовья могилы, пришли мои бабушка или мама, я бы перестал чувствовать могильную сырость и холод, … я бы согрелся и отдышался.

Хорошо было бы часовню эту сохранить от разрушения. Поставить где-нибудь в Городе, в центре и посвятить всем невинно убиенным, восстановить мозаичную икону, а надписи не менять, просто добавить посвящение - нам всем.


Русский терем

Русский терем

Русский терем, с аркадой на полуколонках, в нарядной короне, с кокошниками на крыше, с шатровым верхом, - он стоял здесь изначально, спотыкались об него батыевы полчища, ночевал в нем Соловей-разбойник, тормозился выбором пути удалой русский молодец, куда ехать (направо пойдешь, - смерть примешь, налево пойдешь, - смерть найдет, а прямо, это мы завсегда знали, прямо у нас лучше не ходить, - страшно, аж жуть!), - так округл и обтекаем был этот терем, - горевала на его вышине Ярославна. А потом прошли столетия и память о нем затерялась, - ан вот он, - стоит, только врос немного в землю и чуть покосился, и принимают его теперь за могильный памятник. Его бы отряхнуть от пыли забвения и почистить, его бы приласкать с любовью, - нам ведь надо ориентироваться в путях-пространствах и иметь путеводные надежные знаки!

 

Наши поляки

Наши поляки

Православные греки тоже вытесняются и старые греческие надгробия куда-то пропадают. Исчезают памятники, видимо меняя владельцев. Памятники здесь были роскошны, в мраморах и гранитах, с пышными эпитафиями и многосложными гербами - польские, в общем, «гонористые» памятники. Великолепен гранитный склеп с надписью над входом - «In memoriam A. BACOSCH» . Вокруг высокая ограда на высоком гранитном цоколе и все здесь высокий модерн первых лет прошедшего века. Форма склепа из укрупненных гранитных блоков, стиль, рисунок решетки, а подобную уровнем решетку в Городе – поискать. Сработано мастером и мастерами - все стоит целым и невредимым. Только двери входные выломаны и склеп этот превращен в склад кладбищенского инвентаря - в сарай, где кладбищенские дворничихи хранят свои метлы, ведра и тряпки. И то хорошо, притом склеп этот хорошо охраняем - сидело вокруг с десяток кладбищенских крупных псов и смотрели они на меня, вертящегося рядом, недружелюбно. Их подкармливают дворничихи (которым так безопаснее на узких дорожках пустынного и очень небезопасного в будни кладбища) и склеп этот польский стал родным домом для голодных кладбищенских псов*.

Доброволец Станислав Янчевский, погиб под Тернополем в 1917 году, 19-ти лет! И мне трудно себе теперь представить, за кого, за что, за какую правду отдал жизнь этот храбрый мальчик!

Ангел скорби с отбитыми руками. Стоит он на высоком постаменте, в полный рост, этот польский ангел, и, чтобы туда достать и обломать ему руки, надо было особенно постараться.

На нашем кладбище много Ангелов, с великолепными крыльями, чуть сложенными, как бывает, когда, приземляясь, складываешь за спиной крылья. Молодых, потому что Ангелы не стареют. Это не Ангелы Смерти, - те приходят к живым. Это Ангелы Тишины. Наши бабушки говорили, когда наступала внезапная тишина среди веселой и шумной компании, - «тихий ангел пролетел». И все переглядывались, ощутив присутствие неведомого. Поэтому так тихо на кладбище. Только что, все эти, лежащие во снах, были бодры, смеялись, говорили, плакали. Но Ангелы, стоящие на высоте постаментов, – то здесь, то там, - хранят покой своих мертвых. До урочного часа, - пусть выспятся! Как часто они не высыпались там, за стенами города Мертвых. Детьми их поднимали матери и торопили в школу, а на улице было темно и сыро, и часто шел дождь. Потом они привыкали и покорно вставали сами, - в институт, на работу, на утренний самолет. Как часто не спали матери у нашего изголовья, меняя мокрые компрессы на лбу своего ребенка, слушая его дыхание, и надеясь, что болезнь миновала. Бессонницей мучился человек – день за днем он надеялся на сон, а ночью лежал одиноким и испуганным бесконечностью враждебного мира.

Пусть теперь отдохнут. Надо осторожно ходить по улицам и переулкам этого города Мертвых, помня, - они заслужили, хорошие и плохие, разные, но мучениями и потерями, и пережитой болью, - все заслужили право на этот сон! Пусть спят и видят сны!

Цезарь Наполеонович Пшебышевский. После двух попыток сделать ребенка великим, как же они назвали следующего в роду? Иосифом?

* Мне рассказала уборщица, когда я делал этот снимок, что недавно приезжали родственники из Польши, и, увидев состояние склепа, перенесли прах в Польшу, вместе с внутренним убранством склепа, тем, что ещё осталось ( Прим. автора ).

 

Одесская семья 

Справа от центрального входа, у кладбищенской ограды лежит эта семья Справа от центрального входа, у кладбищенской ограды лежит эта семьяФейга Симховна и Вольф Шмуливич Вайсблех, это видимо предки, а Владимир Максимович Орнес, - внук. Старая одесская семья. Вольф Шмуливич в бабочке, лицо у него спокойное, умное, лицо уверенного в себе человека. Это наше одесское лицо как визитная карточка Города. Время примерно десятые годы последнего века. У мальчика такое умное лицо явно от него. В лице Фейги Симховны сила и упрямая еврейская воля.

Глядя в объектив, Володя думал о чем-то грустном. Он погиб девятнадцати лет, успев сфотографироваться в этой «буденовке». К такому лицу любой головной убор, даже этот, - украшение! С таким лицом – для любой страны мира и во все ее времена, - лучшего не придумаешь! И вместо целого мира, который только приоткрылся, досталась мальчику вбитая в кладбищенскую землю металлическая труба с фотографией!

Вот, говорят они, эта одесская семейная группа, вот мы жили, работали и строили Город, и свое дело строили, и уже немалого достигли, чтобы мальчик шел дальше, - вы только вглядитесь в его лицо, - разве это не наша общая надежда? И объясните, ради чего мы жили?

 


Освободители 

Братская могила, площадью четыре на десять метров, на общей плите 88 имен, - братьев по оружию, освободивших Город, и среди них, плечом к плечу: Иванов В.И – Либензон Х.А. – Шевченко Н.Н.Братская могила, площадью четыре на десять метров, на общей плите 88 имен, - братьев по оружию, освободивших Город, и среди них, плечом к плечу: Иванов В.И – Либензон Х.А. – Шевченко Н.Н.И еще одна братская могила, на 350 человек, в основном рядовых и сержантов, площадью примерно три с половиной на три с половиной метра. Есть несколько матросов и партизан. Несколько лейтенантов, и один из них Герой Советского Союза В.Н. Захаров, двадцати пяти лет. Это место расположено по продольной аллее влево от храма и там еще метров тридцать вправо по боковой аллее. Здесь лежат освободители Города, погибшие в основном в апреле 1944 года. Многие ребята прямо в день освобождения, - И.С. Бабенко, восемьнадцати лет, рядовой. В среднем им где-то лет по двадцать пять.

Но хоронили в этой могиле и позже, есть записи от 1945 года. А начали хоронить еще в 1941 году. Здесь встретились те, кто оборонял Город, с теми, кто его освобождал.

Как удалось эти триста пятьдесят человек расположить на таком крохотном пятачке места? Каким многоярусным штабелем, какой глубины должна была быть эта общая могила?

Им поставили общий памятник в виде вертикальной четырехгранной гранитной стелы. На всех один камень, и на нем написали святые слова:

«Вечная слава героям павшим в боях

за свободу и независимость

Советской Родины.

1941-1945гг.»

Этот камень где-то стянули, со старой могилы, потому что на одной из его боковых граней осталась овальная выемка для фотографии усопшего. Для одной фотографии на всех триста пятьдесят ребят.

У этой общей могилы растут по аллее черные шелковицы, и вся дорожка в ягодах, - роняют свои плоды шелковицы, как слезы. Слезы памяти оказывается черного цвета. Раз память заказана вечной, должен же кто-то ее хранить!

Родство 

Елена Карловна Полторацкая, ур. Мейнике и Анна Ивановна Мейнике, ур. Бенедиктова, одна из немок стала русской фамилии, а вторая из русских – немецкой. Поди - разберись!

«И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать»

Кубической формы мраморный камень. Жили они долго, до ста лет каждая, и рядом, как были в жизни, поместились на боковых гранях общего могильного камня. Пережили две русских империи, две войны, в которых русские и немцы были смертельными врагами, а на могильном камне под датами 1951 и 1966 годов они остались символом человеческого достоинства и братства. Эта стихотворная строка – к ним обеим, или от них, - нам!

Это на центральной кладбищенской аллее, слева от ворот, немного не доходя храма. На гранях этого небольшого камня больше человеческой мудрости и правды, чем во всех писаных историях этих мировых войн!