Энергия и эклектика Ильи Шенкера

Вадим Ярмолинец

Илья ШенкерВадим ЯрмолинецВ свои 85 лет Илья Шенкер говорит, что ежедневно проходит около десяти километров. Утром он выходит из своей манхэттенской квартиры на 33-й и Лексингтон и идет на север кварталов 20-30. Маршрут, по его словам, определяется светофорами. Он просто следует зеленым сигналам. Иногда поворачивает на Запад к Гудзону, иногда на восток к Ист-Ривер.«Движение помогает сохранять бодрость и здоровье, — говорит он. — Я уже не помню, когда был у врача».Помимо многокилометровых прогулок, бодрость ему помогает сохранять купание в океане. Илья рассказывает, что начнет сезон через неделю-другую, то есть в начале апреля, и будет купаться до начала декабря. Он начал такие купания еще в Одессе и сохраняет верность «моржовому» образу жизни в Нью-Йорке.

Сейчас в галерее «Грант», что на Мерсер-стрит, проходит выставка работ Ильи Шенкера, в которой, как в зеркале, отразилась география жизни художника — от солнечного одесского пляжа до размытых вечерним туманом силуэтов манхэттенских небоскребов.

Илья родился в Одессе, после войны поступил на архитектурный факультет строительного института, а параллельно посещал занятия в Грековском училище. Получив диплом архитектора, он отдал этой профессии всего несколько лет, предпочтя ей труд художника. «За моим выбором стоял обычный человеческий эгоизм, я хотел делать то, что люблю, — объясняет художник. — И я никогда не стремился чему-то научить своего зрителя, объяснить ему что-то. Если бы я пошел по этому пути, то уж точно не смог бы делать то, что мне нравится». Его собственный художественный язык сформировался под влиянием мастеров, отстоящих друг от друга на изрядном расстоянии. Это Леонардо Да Винчи, Рембрандт, Суриков, Серов и Врубель. «Суриков для меня бог», — признается он, и это признание в любви созвучно другому — пристальному интересу к мировой истории. «Я вырос в русской культуре и мне всегда была близка русская образность. Точно так же мне интересны темы Ветхого Завета. В США, где я стал больше узнавать об американской истории, увлекся и ею. Это все — история человечества, наша история».

Еще одним живительным источником вдохновения была Одесса. «Для меня Одесса — это бульвар, «круглые» дома, лестница. То, что зовется одесским ампиром — легкая, южная архитектура. К сожалению, она недалеко ушла за пределы бульвара. Если бы это произошло, то Одесса мало отличалась бы от лучших городов Средиземноморья».После отъезда в 1974 году Шенкер побывал в Одессе всего лишь раз – в 1988 году. «Тогда город еще мало изменился по сравнению с теми временами, когда я его покинул, — вспоминает он. — После того визита я не испытывал большого желания посетить его. То лучшее, что в нем есть, живет в памяти. Мне этого хватает». То лучшее, что живет в памяти, помимо воли художника покидает реальную жизнь.

В бруклинской студии Шенкера я увидел небольшую работу, которая неожиданно вызвала у меня ностальгическое чувство — уголок Нового базара: старые скобяные, как их называли, лавки; деревянные стены, крашенные зеленой и коричневой краской, листы крашенной жести на крыше; серьезные мужчины в кепках и ватниках, сосредоточенно считающие пачки рубчиков; полутемные, сырые внутренности помещений, где каждый гвоздь, каждый обернутый промасленной бумагой инструмент — клещи, молоток, отвертка — не были предметом быстрого, разового использования, а представляли собой пожизненную ценность. Сейчас это мир уничтожен, застроен тесным лабиринтом бетонных стен, забит бросовым товаром южноазиатского производства, от многоцветья которого рябит в глазах.

Возможно, ностальгическая тема получила бы большее развитие в творчестве Шенкера, окажись он в другом городе, но эмиграция занесла его в Нью-Йорк. «Я все чаще смотрю вверх, — рассказывает он. — Эти силуэты высотных домов, эти стеклянные кубы и башни невероятно захватывают. Это как другой мир. Как это сочетается с моей любовью к одесскому ампиру? Очень просто. Здесь, в Нью-Йорке, двигаясь по улице, ты часто натыкаешься на здания, которые вполне вписались бы в одесский городской пейзаж». Эклектика и энергия — две, вероятно, наиболее выраженные черты, присущие Нью-Йорку. Они в полной мере присущи жизни и творчеству Ильи Шенкера.