Ротный, отзовись!

Владимир Каткевич

Николай Коваль, 1940 годНиколай Мефодьевич Коваль, 2008 годУже в 38-ом в Одессе, как и в других уголках бывшей великой страны готовились к неминуемой войне. В подвалах по улице Советской Армии 60 были оборудованы курсы ВМФ с небогатой материальной базой, стендами, кое-какими макетами боевых кораблей, крейсера «Марат» и других, наглядными пособиями и плакатами, скажем, семафорной азбуки и другими. Подвалы охотно с интересом посещались выпускниками, нацелившимися в военные училища. На Московской 35 при ОСОВИАХИМе функционировала даже кавалерийская школа. Обитавший по соседству на «лиманчиках» старшеклассник Коля Коваль учился в кавшколе ухаживать за лошадями и даже выполнял в конном дивертисменте роль убитого бойца, картинно и рискованно зависал на стременах перепуганной лошади. Якобы, подкошенный пулей. Пересыпские соседи даже ахали. Когда отец узнал в поверженном кавалеристе сына, он реагировал соответственно и логично:

- Ты на самом деле хочешь убиться? Придешь домой, я тебе покажу!

И показал. Отлученный от кавалерии «боец» подался в спецшколу ВВС, она находилась у парка Шевченко на Чичерина, где сейчас институт МВД. Кстати, в Одессе центрами притяжения для пацанов были, помимо авиационной, еще спецшколы артиллерии и ВМФ, куда принимали ребят после седьмого класса. Спецшкольники носили кительки под горло, приобщались к азам военного ремесла, дисциплине и заодно получали полноценное среднее образование. В школе ВВС было много бестолковой толчеи, неразберихи. Обстановка казенного проходного двора Коле не понравилась, и он подался в областной военкомат на Свердлова. Майор в синем авиационном галифе, пилотке, голубыми авиационными петлицами и пронзительно голубыми глазами в тон, велел прийти завтра с характеристикой.

Коле повезло, он угодил по разнарядке в набор авиационного училища имени Ворошилова, которое находилась в Ленинграде на улице Красных курсантов 18, сейчас на его базе академия. К третьему курсу одессит Коваль был избран комсоргом училища. Началась финская компания, и потому экзамены сдавали экстерном. Уже 8 марта 40-го выпускники были произведены в офицеры. Коваль закончил училище с отличием и был поощрен фотографией на фоне развернутого знамени. Отличника оставили при училище инструктором самолетного цеха.

В первый день войны 22-го июня 1941-го на митинге выступил замполит полковой комиссар Духновский и начальник училища Соколов-Соколенок, комбриг с очень летной, и вместе с тем обращенной к молодежи фамилией. Как и везде тогда рефреном звучали заверения, что «будем воевать на чужой земле». На чужой земле удалось повоевать только в финскую, и то не всем, десять выпускников доехали только до Выборга, а потом эшелон повернули назад. С горячей речью выступил и комсорг Николай Коваль. В связи с тем, что война враг приблизился вплотную к Ленинграду, война на чужой земле откладывалась, и училище эвакуировали на танковый полигон, что в 20 километрах от Магнитогорска. Копали в склоне холма штольни, обживались.

В 43-ем Коваля вызвал капитан Бланк, одессит, земляк и спросил:

- Ты, кажется, Николай, имел в Одессе отношение к спецшколе ВВС?

- Был два дня, но не учился, не понравилось, - честно признался Коваль.

- На вокзале обнаружили кочующий взвод одесситов из этой спецшколы, они мыкались по Средней Азии, новое место дислокации школы не нашли. Ночуют на вокзале, изголодались, завшивели. Иди, принимай свой новый взвод для дезинфекции и прожарки личных вещей.

Почему взвод бродяжничал? Возможно, рвались на фронт. Да только ли эти спецшкольники мотались по необъятной разоренной стране? Милиция приводила в комендатуры отбившихся от подразделений детей полков и кораблей, неприкаянных юнг. Или самозванцев. Конкретная же история эвакуации из Одессы спецшколы ВВС довольно драматическая. Одессит-спецшкольник Губанов вспоминает, что по пути следования состав задерживали, цепляли вагон со сбитым самолетом, потом бомбили. Сам Губанов отстал. Потом попал в окружение под Армавиром… Пройдя череду концлагерей, воевал в американской армии, со штурмовой группой генерала Штерна освобождал Чехословакию. Другой несовершеннолетний одессит Николай Матросов, после расформирования Тильзитской (Балтийск) школы юнг, к месту службы не спешил, и год был во всесоюзном розыске. Сын полка Григорьев вообще умышленно бежал из полка и милицией был определен в Одесскую школу юнг.

Об эвакуационном периоде Одесской спецшколы ВВС, которую разместили в захолустном кишлаке Узбекистана известным писателем спецшкольником Морисом Симашко (Шамисом) написана замечательная повесть «Гу-га». Криком «гу-га» штрафбаты пугали немцев. По повести одесским режиссером Виленом Новаком во времена перестройки на Одесской киностудии был даже снят яркий двухсерийный фильм.

Коваль принял спецшкольников, а взвод своего молодого командира, что еще важнее. Карантин Николай фактически проходил со своими подчиненными заново, не претендуя на поблажки для себя. Вместе с курсантами бегал до изнурения, преодолевал полосу препятствий, прыгал с парашютом. Когда упал в голодный обморок, курсанты принесли ротного домой. Увидели скудную обстановку, кроху-сынишку, юную жену. У жены пропало молоко, и курсанты оставляли семье ротного командира по несколько ложек от каждой порции.

В 43-ем их пути разошлись, уже без его участия спецшкольники стали технарями, летчиками и штурманами дальней бомбардировочной авиации. А ротный «по личной просьбе был направлен в действующую армию» на Второй Прибалтийский фронт. Летал на «пешке» Пе-2 штурманом, громил Курляндскую группировку, прижатую к морю в районе Либавы. В одном из боевых полетов зенитный снаряд, летевший по касательной, разорвался на плоскости и веером осколки ужалили штурмана Коваля куда только можно: в голову, правую руку и правую стопу. Осколок в одной из лобных пазух размером 2 на 3 миллиметра Николай Мефодьевич носит до сих пор. Когда через несколько дней после тряской поездки в санитарном эшелоне сняли повязку с глаз, увидел затейливые шашечки лепном потолке Киевского вокзала в Москве. В эвакогоспитале № 5011, бывшей центральной московской клинической больнице, обнаружили, что перебит глазной нерв и отправили в госпиталь другого профиля к станции метро «Сокол» лечить загноившуюся стопу. Когда конечность подлечили, воспалился ослепший глаз. Николая вернули в 5011-ый. Обследование показало, что бесполезное теперь глазное яблоко стало усыхать.

- Тогда я очень боялся лишиться зрения, - признается Николай Мефодьевич. - а сейчас ничего не боюсь. Я сейчас и жену не боюсь!

- Что скажет профессор Страхов, то и будем делать, - подготовила к трудному решению врач Анна Минаевна.

Глазное яблоко удаляли под местным наркозом. Потом из ягодицы изъяли ткани и пересадили в опустевшую глазницу. Профессор хлопнул по нетронутой пока скальпелем второй ягодице и сказал:

- Подъем, орел!

После выздоровления и установки глазного протеза старшего лейтенанта Коваля перевели в запасной батальон. У нас много писали о штрафбатах, написана прекрасная повесть о стройбате, о дизбате кое-что просочилось. Запасной же батальон все-таки пока белое пятно в военной истории. В запасном батальоне творилось что-то невообразимое: крали друг у друга, пили, дрались. Самые отчаявшиеся запасники на костылях и еще с погонами просили подаяние. Почему их не увольняли подчистую? С одной стороны демобилизовывать пострадавших было бесчеловечно, а с другой, еще не знали, куда «война повернется, а при неблагоприятном развитии военных действий даже такие опаленные войной, но подготовленные инвалиды могли пригодиться. А с третьей. до них руки не доходили. На Киевском вокзале Коваль встретил знакомых офицеров из Магнитогорского летного училища, которое перебазировалось в освобожденную Ригу.

- Что ты здесь вялишься, Коля? – сказали сослуживцы. – Поехали с нашим эшелоном, примем тебя на довольствие, подыщем должность, еще послужишь на нестроевой должности.

Но должность жаловали самую, что ни на есть строевую. В Риге Коваля со второй группой ограниченной годности определили замкомбатом по строевой части. Таких бедолаг с ограниченной годностью и подвижностью набралось до восьми душ. В 48-ом начальник училища полковник генерал Ворожейкин приказал всем восьмерым явиться. Они уже знали, что их ждет приказ об увольнении со второй волной грядущей демобилизации. Пока перевели на какие-то случайные должности, которые никого не устраивали. Поняли, что очередную компанию демобилизации не пережить и решили увольняться. Пока не дали под зад коленкой.

В Одессе после подрыва дамбы на Хаджибейском лимане и затопления Пересыпи ветхий флигелек на «лиманчиках», покосился и пришел почти в полную негодность. В нем в невероятной тесноте ютились отец с матерью, две сестренки. которые за время войны стали девушками. А тут еще он некстати объявился явился с женой, сыном и собственной инвалидностью. В городском аэроклубе таких невостребованных авиаторов в галифе собралось человек 200, и потому на помощь государства в трудоустройстве Николай особенно не рассчитывал. На автозавод же, куда направил райком партии, идти не спешил. Случайно встретил однокашника Давида К-ля. демобилизованного из армии фотокорреспондента. Давид рекомендовал его на склады, что на Седьмой пересыпской. Эти склады. Кстати, из почерневшего и побуревшего кирпича используются и поныне. Приняли сменным начальником склада. На склады по ленд-лизовской инерции все еще прибывали по инерции товары ЮНРА: сахар из Индии, чай, какая-то поношенная или с трупов одежда. Отчетность велась из рук вон плохо, да и была невозможна, по пути следования к Ярмарочной составы еще и разграблялись. Коваль, понял, что за недостачу непременно посадят, и через три месяца уволился. Как оказалось во время: Давид получил 12 лет строгого режима, а начальник складов И-с все 18.

Жизнь была трудной, но курс все-таки штурман Коваль прокладывал сам. В престижный тогда технический ВУЗ ломиться не стал, чтобы не перетруждать зрение чертежами. На первых порах работал начальником караула в нефтегавани, должность позволяла учиться. Закончил заочно факультет виноградарства, аспирантуру и к 60-му стал директором Института имени Таирова. Институт под его руководством получил чувствительный импульс развития. Достаточно сказать, что количество аспирантов в институтском отделении аспирантуры при его директорстве возросло с 12 до 32. Чем это не показатель?

А без жилья на отшибную территорию специалистов не привлечь, и Коваль с благословления министерства затеял масштабное строительство целого городка. Когда проводил очередную планерку с подрядчиками, их собралось в кабинете до 60 душ, позвонили из сельхозотдела обкома партии.

- Николай Мефодьевич, - мы собираемся в командировку к болгарским коллегам. Подготовь для подарков образцы.

- Сколько? – уточнил Коваль.

- Шестьдесят.

- Ого! - не сдержался директор. Шестьдесят бутылок элитных селекционных вин – это действительно многовато.

«Ого» и определило дальнейшую судьбу директора. Натравили проверяющих. А ревизорам найти заведомо неизбежные финансовые и хозяйственные нарушения у активно созидающего руководителя не проблема. После увольнения Николая Мефодьевича пригласили в сельхозинститут на должность и.о. доцента, именно пригласили, он сам не хлопотал, опальный Коваль оказался и в этой неустойчивой ситуации востребован.

В 60-м получил короткое письмо из Днепропетровска.

- Ротный, если это ты, отзовись! – писал Володя Афанасьев бывший воспитанник одесской спецшколы ВВС, один из тех 21 орлят. Из которых старший лейтенант Коваль готовил сталинских соколов.

Как адресат напал на след? Об успехах института Таирова писали много и регулярно, Афанасьев прочитал и решил связаться.

Коваль с радостью ответил. Вскоре пригласили в Днепропетровск, где после войны осели 13 из 21 спецшкольников. Они все были родом из Днепропетровска, так сложилось, что до войны учились в Одесской спецшколе ВВС. Фамилии всех Коваль, естественно, не смог удержать в памяти. Вспомнил Мишу Гуревича, Володю Килесо и естественно Володю Афанасьева, инициировавшего его приезд. Но зато все, кому он дал путевку в авиацию, и в большую жизнь, все те ребята, которые делились с его семьей жиденьким супом, помнили ротного и разыскивали. Большинство из спецшкольников угодили в первый исторический набор факультета ракетной техники Днепропетровского университета и после окончания вуза работали в КБ номерного тогда «Южмаша» на руководящих должностях.

С вокзала в Днепропетровске спецшкольники несли Коваля на руках. Николай Мефодьевич, вспоминая, расчувствовался.

- Жалко, что Володя Афанасьев умер, - сказал. – Зачем, об этом писать? Поверьте, мне паблисити совершенно не надо. Как специалист я уже состоялся, дети устроены…

Надо, Николай Мефодьевич, очень полезно знать о таких человеческих отношениях, стоит о них напомнить, особенно при переживаемом остром дефиците последних. Да, мы живем в скудное, суматошное, противоречивое время. Мы моментально усвоили, что человек человеку - дрянь. Моряки-подфлажники сетуют с горечью: «Сейчас такой народ плавает, что вместо спасательного круга бросят колосник». Все бывает. Потому и надо донести. Студенты-аграрии, слушающие Ваши лекции, должны знать, что такой уровень чистоты нравственности, кстати, в согласии с натужно декларируемыми христианскими заповедями, все-таки достижим, Причем исключительно в период невероятных испытаний делятся ложкой супа, сухариком, местом в казарме или кубрике. Иначе, зачем суетиться.