colontitle

Сионистское движение в России

Ицхак Маор. Иерусалим, 1977

(авторизованный, сокращенный перевод c иврита)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПОЛИТИЧЕСКИЙ СИОНИЗМ С МОМЕНТА ЕГО ЗАРОЖДЕНИЯ И ДО СМЕРТИ ГЕРЦЛЯ

Глава пятая

ПОЯВЛЕНИЕ ГЕРЦЛЯ НА ОБЩЕСТВЕННОЙ АРЕНЕ

1. Дело Дрейфуса

Известный венский писатель и журналист д-р Теодор (Биньямин Зеев) Герцль (1860—1904) , творец политического сионизма, основатель Всемирной сионистской организации и ее бессменный руководитель, поначалу был далек от еврейства. Он был воспитан на немецкой культуре и прочно с ней связан, в то время как его связи с еврейским народом, его интересами и нуждами оставались весьма поверхностными.

Правда, еще будучи студентом, он столкнулся с проявлениями антисемитизма со стороны своих сокурсников и различных кругов немецкого общества. Однако, подобно большинству еврейских интеллигентов Запада, Герцль верил, что самый эффективный и верный путь решения еврейского вопроса состоит в полной ассимиляции еврейства и растворении в среде окружающих народов. Но постепенно эти его взгляды поколебались — по мере того как усиливался антисемитизм в Австрии и Германии, а также во Франции, этой классической стране прав человека, которая первой даровала евреям гражданское равноправие.

{36} В качестве сотрудника большой и влиятельной венской газеты либерального направления «Нойе Фрайе Прессе» Герцль в 1891 году был послан редакцией в Париж постоянным собственным корреспондентом газеты. В Париже Герцль проработал четыре года и возвратился в Вену в июле 1895 года.

Как корреспондент Герцль присутствовал на суде над капитаном Альфредом Дрейфусом, вокруг которого в те дни бушевали страсти во Франции и остальных европейских странах. Военные власти Франции обвинили Дрейфуса в измене. Это ложное обвинение, сфабрикованное антисемитами против единственного в генеральном штабе офицера-еврея, потрясло Герцля до глубины души. Однако долго державшееся мнение, будто дело Дрейфуса разом превратило Герцля из сторонника ассимиляции в националиста, по-видимому, преувеличено; будет правильнее сказать, что этот суд и особенно публичная церемония разжалования Дрейфуса, проведенная после суда, 5 января 1895 года, углубили и выкристаллизовали его национальное еврейское самосознание, начавшее складываться задолго до этого.

В дневнике, который он начал вести в Париже весною 1895 года, Герцль признается, что интерес к еврейскому вопросу возник у него с начала 80-х годов в процессе чтения антисемитской литературы. Однако, как сказано, он тогда полагал, что решение еврейского вопроса возможно путем полной ассимиляции и даже перехода в христианство. С течением времени и особенно после суда над Дрейфусом он осознал, что, полагая так, ошибался.

В конце декабря 1894 года Дрейфус был приговорен к пожизненному заключению на Чертовом острове во Французской Гвиане (Южная Америка). Учитывая убийственный климат острова и условия содержания каторжников, это был фактически смертный приговор. Герцль, посылавший в свою газету подробные отчеты о процессе, дал также развернутое описание гражданской казни Дрейфуса после суда. В репортаже говорится:

{37} "Церемония лишения чести капитана Альфреда Дрейфуса собрала в это мрачное зимнее утро много любопытных. Можно было видеть большое число военных, иных в сопровождении жен. Вокруг теснилась масса зевак, завсегдатаев публичных казней. На плац вывели 5000 солдат. На середину выехал генерал верхом на лошади. Дрейфуса привезли на плац одетым в капитанский мундир. Четыре человека подвели его к генералу, который в присутствии публики зачитал осужденному следующее: "Альфред Дрейфус, вы не достойны носить оружие.

Именем французского народа я лишаю вас этой чести. Прошу исполнить приговор". Тут Дрейфус поднял вверх правую руку и воскликнул: "Клянусь и заявляю, что вы лишаете чести невинного человека. Да здравствует Франция!" Под дробь барабанов исполнитель военного суда начал срывать с мундира Дрейфуса пуговицы, эполеты и т. д. Потом Дрейфуса провели перед полковым строем. Он шагал мимо войсковой колонны как человек, не знающий за собой никакой вины. Когда он поравнялся с группой офицеров, ему закричали: "Иуда Искариот, предатель!" Дрейфус отвечал: "Вы не смеете позорить меня!"

Непрекращающиеся выкрики Дрейфуса о том, что он невиновен, и вопли толпы, безостановочно оравшей: "Смерть предателю!", "Смерть евреям", — обнажили перед Герцлем трагизм положения евреев Франции спустя сто лет после того, как Великая французская революция принесла им гражданское равноправие.

Дрейфус происходил из богатой ассимилированной еврейской семьи, из патриотизма к Франции переехавшей в 1871 году из Эльзаса во Францию; он был далек от всего, что касалось евреев, и считал себя стопроцентным французом. И вот на него свалилось ложное обвинение, напомнив ему о его еврействе. Передают, что он часто повторял сторожившему его капралу: "Видите ли, я просто жертва личной мести, меня преследуют за то, что я еврей". Тем не менее, Дрейфус верил, что на суде правда восторжествует, однако его надежда не {38} оправдалась.

Вера Герцля в либеральность и гуманность просвещенного европейского общества рухнула при виде антисемитских бесчинств во Франции и ненависти к евреям, глубоко укоренившейся во французских массах. Суд над Дрейфусом показал ему на деле, что отнюдь не слиянием с европейским обществом путем полной ассимиляции разрешится трудный еврейский вопрос. Он понял, что дело Дрейфуса не из ряда вон выходящий случай, а символ истинного положения ассимилированного еврея в современном европейском обществе: еврей, душой и телом преданный французскому народу и его стране, получил в награду отчуждение и безграничную ненависть.

Так дело Дрейфуса уничтожило веру Герцля в то, что прогресс образованного общества естественно приведет к решению еврейского вопроса. Тогда у него и возникла идея эмиграции евреев из государств диаспоры в собственную страну. Для осуществления этой цели требовалось создать для рассеянного по всему свету еврейского народа национальное политическое руководство, которое поведет народ навстречу этой цели.

Как известно, Дрейфуса продержали на Чертовом острове целых пять лет и вернули во Францию для нового суда, благодаря неустанной борьбе за раскрытие истины, которую вели его сторонники (писатель Бернар Лазар, социалист Жан Жорес, писатель Эмиль Золя и другие). Военный суд уже не мог игнорировать бесспорные доказательства невиновности Дрейфуса и вину подлинных изменников, один из которых покончил с собой, а другой — главный преступник — бежал за границу. Однако для суда был более важен престиж армии, нежели истина. Поэтому Дрейфус был не оправдан, а лишь помилован президентом республики в 1900 году. Только спустя шесть лет состоялось новое судебное рассмотрение, и Верховный апелляционный суд оправдал Дрейфуса, который был даже повышен в звании и награжден орденом.

Прослужив год, он вышел в отставку, однако в Первую мировую войну, будучи в возрасте 55 лет, снова пошел служить. Дрейфус умер в Париже в 1935 г.

{39}

2. "Еврейское государство"

Когда у Герцля зародилась идея нового "исхода из Египта", он решил обратиться к крупным еврейским филантропам, финансовым магнатам, способным, если захотят, финансировать осуществление его идеи. Сначала он обратился к барону Гиршу, основателю ЕКО ("Еврейское колонизационное общество", 1891 г.), который пожертвовал огромную сумму в 250 миллионов франков, чтобы переселить нуждающихся евреев из стран, где они подвергаются притеснениям, в Аргентину.

Изложив Гиршу подробности своего замысла и главные пути его осуществления, Герцль спросил барона, готов ли он участвовать пятьюдесятью миллионами марок в национальном займе на сумму десять миллиардов марок, который он, Герцль, собирается организовать для выполнения своей программы. Герцль верил, что предприятие реально — ведь "еврейские деньги" можно раздобыть в изобилии на заем Китаю, на железные дороги для негров в Африке, на всякие авантюрные затеи, — так неужели их не найти для удовлетворения наиболее глубокой и мучительной внутренней потребности самих евреев?

Но денег не нашлось. Барон Гирш увидел в идеях и планах Герцля одну лишь "фантазию", весь образ его мыслей был для барона чуждым и смехотворным. Обращение к барону Ротшильду тоже закончилось неудачей. Известный филантроп опасался, что дерзкий политический план Герцля, вообще, по его мнению, невыполнимый, только повредит уже существующей деятельности по переселению в Эрец-Исраэль, которая и так протекает с большими трудностями и на каждом шагу наталкивается на сопротивление и помехи со стороны турецких властей. Политическая программа, утверждал Ротшильд, озлобит Турцию еще больше.

После того как попытки Герцля завоевать симпатии и поддержку еврейских финансовых магнатов провалились, он обратился к общественности. Однако и тут он не слишком преуспел, ввиду того, что еврейские {40} общественные деятели Запада боялись даже мысли о публичной постановке еврейского вопроса.

Тем не менее, ему удалось привлечь на свою сторону несколько видных представителей общественности и интеллигенции. В Париже он встретился с известным писателем Максом Нордау, тоже уроженцем Венгрии и евреем, отдалившимся от своего народа; Нордау загорелся идеей Герцля, тут же присоединился к нему и с тех пор стал его единомышленником и соратником по сионистскому движению. Нордау снабдил Герцля рекомендательными письмами в Лондон к ряду евреев, занимавших видное положение: артистам, литераторам, представителям свободных профессий. Среди них был и писатель Исраэль Зангвилль, который также увлекся идеей политического сионизма. 17 ноября 1895 года Герцль записал в дневнике: "Я верю, что Нордау пойдет за мной в огонь и в воду. Его я завоевал с легкостью, и это, может быть, самое важное из приобретений".

Поскольку еврейские филантропы, владеющие капиталами, отнеслись к плану Герцля отрицательно, он решил обратиться непосредственно к еврейскому народу. С этой целью он в сжатой форме изложил свои идеи и план решения еврейского вопроса в работе под названием "Еврейское государство" и выпустил ее в свет отдельной брошюрой. Работа была написана по-немецки. Он закончил ее 17 июня 1895 года и издал 14 февраля 1896 года. Через несколько месяцев она вышла на иврите (в переводе М. Берковича), английском, русском, идиш и многих других языках. Появление "Еврейского государства" вызвало многочисленные отклики со стороны евреев и неевреев; нашлись и сторонники идей Герцля и противники, и вокруг этого сочинения разгорелся жаркий спор.

Надо отметить, что Герцль до тех пор ничего не слыхал о Пинскере и его "Автоэмансипации" и лишь за несколько дней до выхода в свет "Еврейского государства" ему принесли для прочтения работу Пинскера. В своем дневнике 10 февраля 1896 года он записал: "Сегодня прочел брошюру "Автоэмансипация"... {41} Поразительное совпадение в критической части, большое сходство в части конструктивной. Жаль, что не знал этого сочинения до того, как отдал в печать мою работу. С другой стороны, хорошо, что не знал, — быть может, не сел бы писать".

Герцль считал возможным осуществить идеи сионизма мирными путями при поддержке цивилизованного мира. Поэтому он верил, что "едва мы начнем воплощать свою программу, антисемитизм повсюду угаснет, ибо она — наш мирный договор со всеми народами". В конце 19 века он не мог предвидеть мира наших дней, раздираемого конфликтами — последствиями двух мировых войн и разных форм тоталитарного правления. Однако ценность работы "Еврейское государство" состоит не в гипотезах и их подробностях, выдвинутых Герцлем под влиянием современных ему мнений и взглядов, а в главной ее направленности и воздействии на людей его поколения, а также на развитие идеи сионизма и сионистского движения.

Герцль, как и его предшественник Пинскер, не обусловливал свой план выбором непременно Палестины. Он допускал, что можно принять в расчет и Аргентину, и в "Еврейском государстве" не делал решающего вывода. Однако и он, как в свое время Пинскер, быстро убедился, что еврейский народ уже остановил свой выбор на Эрец-Исраэль, а народ для Герцля был высшей инстанцией. Вместе с тем он не представлял себе даже небольшого поселения без политико-юридической базы. Поэтому вся его деятельность была направлена на получение такой базы от турецких властей дипломатическим путем при поддержке разных политических сил.

Надеждой и чаянием Герцля отнюдь не было заурядное государство, но идеальная страна, воздвигнутая на общечеловеческих основах, гуманистических и социальных. Он мечтал о новом облике еврея, гордом и благородном. Он так и заканчивает свое "Еврейское государство":

"... верю, что из земли вырастет поколение славных {42} евреев. Опять появятся Маккавеи.

Еще раз повторим сказанное вначале: те евреи, которые захотят, будут иметь свое государство.

Пора уже нам, наконец, зажить свободными людьми на собственной земле и умирать спокойно на собственной родине.

Мир будет освобожден нашей свободой, обогащен нашим богатством, возвеличен нашим величием.

И то, что будет сделано нами в интересах нашего народа, станет великим благом для всего человечества"

(Из брошюры "Автоэмансипация" д-ра Пинскера и "Еврейское государство" д-ра Герцля", Jewish Agency, Иерусалим, 1946.— прим. peд.)

Герцль особенно подчеркивал роль субъективного начала, роль воли и желания в процессе построения еврейского государства. Он выразил это в своем афористическом эпиграфе к роману-утопии "Альтнойланд" (1902) : "Если вы захотите, это не будет сказкой".

3. Отклики евреев России на появление Герцля

на политической арене

Появление Герцля на общественно-политической арене и опубликование его работы "Еврейское государство" вызвали среди русского еврейства большое волнение. Весть, что известный венский журналист д-р Теодор Герцль выступил с предложением о создании еврейского государства в Палестине, распространилась с быстротой молнии. Правда, как мы уже упоминали, Герцль в своем сочинении еще не называл прямо Эрец-Исраэль, но этот выбор он сделал вскоре после {43} выхода работы в свет, убедившись, что сионистские (Терминами "сионист" и "сионизм" по отношению к Ховевей Цион впервые начал пользоваться д-р Натан Бирнбаум в начале 90-х годов прошлого века в газете "Зельбстэмансипацион" ("Автоэмансипация", 1885—1893), которую он издавал в Вене. Этот термин был принят затем Герцлем и всем движением. Н.Бирнбаум был одним из основателей национального еврейского студенческого союза "Кадима" ("Вперед", 1883) в Вене. О влиянии, оказанном на него Пинскером и его "Автоэмансипацией", свидетельствует само название издававшейся Бирнбаумом газеты. Он участвовал в Первом сионистском конгрессе, поддерживал Герцля, однако в 1899 году вышел из сионистского движения, примкнув к галутному национализму, а затем стал ортодоксально-религиозным. Скончался в Голландии в 1937 году.) круги с энтузиазмом приняли его план и еврейский народ мечтает только об Эрец-Исраэль. Свои письма Герцль заключал фразой "с сионистским приветом". Еще более сильное впечатление на российских Ховевей Цион произвело известие, что к Герцлю присоединился и поддерживает его программу знаменитый писатель Макс Нордау. Имя Нордау и прежде было хорошо известно еврейской интеллигенции в России, но не все знали, что он еврей. Так, например, Усышкин, впервые встретившись с Герцлем в мае 1896 года в Вене, был поражен, когда услыхал из его уст, что знаменитый писатель Макс Нордау еврей и сионист.

Энергичное несогласие с программой Герцля выразили круги интеллигенции, группировавшиеся вокруг периодического журнала "Восход", выходившего на русском языке. Брат адвоката Оскара Грузенберга, одного из защитников Менделя Бейлиса на процессе в Киеве (1911—1913), Самуил Грузенберг, подписывавший в еженедельнике "Восход" свои "Заграничные хроники" псевдонимом "Летописец", обрушился на Герцля и его "Еврейское государство" с яростью и сарказмом. Идею создания еврейского государства С. Грузенберг наградил эпитетом "безумная", а националистически настроенных евреев, сторонников {44} Герцля, сравнил с каббалистами, в свое время слепо следовавшими за лже—мессиями, и с хасидами, завороженными своими "адморами" (главами хасидской секты); венский фельетонист Герцль, автор книги "Еврейское государство", — новоявленный "адмор" еврейских националистов.

Идея Герцля о создании еврейского государства воспламенила главным образом сионистов, но имела притягательную силу и для людей, в ту пору далеких от национального движения.

"Еврейское государство" оказало особое влияние на студенческую еврейскую молодежь; из самых разных мест в разных странах к Герцлю начали стекаться письма с выражением согласия и признания. Секретарь парижского объединения студентов—евреев из России писал Герцлю, что еврейские студенты в Париже в не меньшем восторге от его книги, чем националистически настроенные еврейские студенты Вены, обещавшие Герцлю свою поддержку.

Письма такого рода Герцль получал из России, Румынии, Венгрии и Болгарии.

В Софии деятельно сотрудничал в сионистских кругах профессор юриспруденции местного университета Григорий Белковский, еврей из России, который из-за отказа креститься не получил в России кафедры и уехал в Болгарию. Белковский сделал доклад в софийском обществе "Сион" о "Еврейском государстве" Герцля, после чего Герцлю было отправлено восторженное письмо. Эти знаки поддержки и ободрения сионистских кругов, поступавшие из разных мест, побудили Герцля предпринять первые практические дипломатические шаги, и он отправился в Константинополь, дабы попытаться завязать связи с турецким правительством и султаном.

Однако не все сионисты России спешили оказать Герцлю немедленную поддержку. Не только антисионистски настроенная группировка "Восхода", но и немалое число ветеранов Ховевей Цион противилось его политической программе. Они опасались, что эта программа лишь повредит практической работе по заселению Палестины, поскольку она может усилить {45} подозрительность турецкого правительства в отношении питаемых евреями намерений и привести к новым ограничениям алии и притеснениям ишува.

Иначе смотрел на дело Менахем Усышкин. Еще до появления работы Герцля он пришел к выводу о необходимости направить сионистское движение в политическое русло. Он считал, что надо искать пути для вступления в переговоры с политическими деятелями мира о гласной, законной базе предприятия по переселению евреев в Палестину. Он также считал необходимым превращение сионизма в широкое народное движение, которое объединило бы евреев Восточной Европы с западноевропейскими евреями, и создание общего центра по руководству национальной работой.

Усышкин придерживался довольно широкой системы взглядов: он принимал путь Лилиенблюма, делавшего упор на практической работе по заселению Палестины, и вместе с тем ценил мировоззрение Ахад-Гаама, сторонника духовного сионизма, ставившего превыше всего дело еврейской культуры. Однако он видел и недостатки обеих систем, заключавшиеся в их односторонности: практическая работа стала гаснуть и сократилась до незначительных размеров, в то время как духовный сионизм расходовал свою энергию, в основном, на бесплодную критику.

Экземпляры "Еврейского государства" были посланы Усышкину в Россию с просьбой содействовать распространению книги. Усышкина книга не слишком воодушевила, поскольку он считал, что после сочинений Пинскера и Лилиенблюма, с которыми русские евреи хорошо знакомы, в ней нет ничего нового.

В мае 1896 года Усышкин приехал в Вену и впервые встретился с Герцлем. В беседе с ним Усышкин сказал, что с основной идеей согласен: еврейское государство необходимо; что же касается программы ее осуществления, то об этом еще нужно как следует подумать и посоветоваться. Герцль выразил уверенность, что добьется одобрения Турцией его планов и получит поддержку европейских правительств. Он спросил, найдутся ли {46} подходящие для поселения люди и захотят ли они эмигрировать. Усышкин ответил, что в Палестину мечтают переселиться сотни тысяч. Герцль слыхал о раввине Могилевере и просил передать ему привет. Встреча ободрила Усышкина. В своих воспоминаниях он писал о Герцле, что тот сразу его очаровал. А Натану Бирнбауму он сказал, как только покинул квартиру Герцля: "Без сомнения, его обаятельная личность увлечет всех евреев России, а возможно, и евреев Запада". Между Герцлем и Усышкиным завязались узы дружбы, и когда позднее Герцль обратился к Усышкину с просьбой участвовать в подготовительной работе по организации Первого сионистского конгресса, тот ответил телеграммой: "Располагайте мною целиком и полностью".

О Герцле, его планах и действиях русским евреям было известно лишь немногое. Более полные сведения на этот счет привез с собой профессор Григорий Белковский, посетивший летом 1896 года свою родную Одессу. Как раз в это время там проходило общее собрание Одесского общества, куда, кроме одесситов, съехались также представители Ховевей Цион из многих русских городов. Белковский участвовал в собрании и на нескольких закрытых заседаниях передал собравшимся содержание работы "Еврейское государство", которая до того им почти не была известна, и разъяснил программу Герцля. Его выслушали с большим интересом и симпатией. Делегаты постановили довести до сведения Герцля их согласие с основной идеей о его работы и их готовность поддержать ее. Из опасения нарушить устав Одесского комитета, делегаты не стали публиковать свою резолюцию, но просили Белковского сообщить о ней Герцлю.

"Еврейское государство" вышло в России осенью 1896 года в переводе на иврит и русский. Русская пресса также поместила информацию об этой книге, ее содержании и авторе. Поэт и сионистский деятель Лев Яффе, описывая в своих воспоминаниях настроения молодых Ховевей Цион в 1896 году в Гродно, между прочим, рассказывает, как они были поражены, {47} еще ничего не слыхав о Герцле, статьей под названием "Новая утопия", опубликованной в газете "Биржевые Ведомости". Газета сообщала о странной брошюре, вышедшей в Вене и принадлежащей перу журналиста, автора нескольких пьес. В этой брошюре он призывает к возрождению еврейского народа и созданию еврейского государства.

Газета писала об этом как о некоем экзотическом казусе из породы журналистских "уток". Заканчивая свой рассказ, Л. Яффе замечает: "Мы не могли взять в толк, что именно происходит, но сердца наши взволнованно забились даже от тех туманных намеков, коими ограничилась газета". А когда вскоре к ним в руки попала сама брошюра "Еврейское государство", энтузиазм был полный. Такие умонастроения были характерны для всего молодого поколения Ховевей Цион, в то время как среди ветеранов движения было немалое число колеблющихся и даже противников Герцля.

4. Приготовления к Первому конгрессу

Мысль о созыве всемирного конгресса сионистов из разных стран возникла в кругах националистической еврейской интеллигенции за несколько лет до появления Герцля. Эта идея обсуждалась молодыми Ховевей Цион в Галиции, Германии, России и других странах. Незначительность практической работы, проводимой Ховевей Цион, не выдерживавшая никакого сравнения с нуждами заселения Эрец-Исраэль и великой мечтой об обновлении Страны, порождала недовольство среди молодежи, которая жаждала подлинно больших дел, размаха.

В то время в Берлине появилась группа молодых евреев из России, приехавших учиться в университет, так как в русские университеты евреям из-за процентной нормы не было доступа. Со временем из этой группы вышли известные деятели и вожди сионистского движения, такие, как Лео Моцкин, Шмарьяху Левин, Хаим Вейцман, {48} Виктор (Авигдор) Якобсон, Иосеф Лурье, Нахман Сыркин и другие. Эти молодые люди организовали в Берлине "Еврейско-русское научное общество", в которое вошли евреи — выходцы из России. На своих собраниях члены Общества обсуждали национальные и общественные вопросы и разрабатывали обоснование сионистской идеологии с разных точек зрения. Они также вступили в контакт с молодыми сионистами Галиции, Вены и других мест. На собраниях и в беседах часто обсуждалась идея созыва сионистского конгресса. Об этом, в своей острой, саркастической манере, рассказывает в воспоминаниях Нахман Сыркин:

"Если вести учет бесчисленным вечеринкам, на которых я силился приблизить час Исхода, то вечеринки с дискуссиями насчет конгресса для самоорганизации палестинофильского еврейства безусловно заняли бы целую отдельную главу. В разговоре на эту тему в моей маленькой студенческой комнатке участвовали сливки общества студентов и интеллигентов того времени. Итог такого собрания походил на итог множества других собраний, в которых мне довелось за мою жизнь участвовать, а именно — социальный пессимизм растворялся в изрядной порции стаканов чая. Публика, как водится среди еврейских интеллигентов, была и за и против, пока не встал д-р Натан Бирнбаум и не озадачил всех важнейшим национально-экономическим ребусом: "Други, откуда взять деньги на почтовые расходы?" — после чего план конгресса разом испустил дух. Герцлю повезло с конгрессом прежде всего потому, что у него хватило денег на почтовые марки и даже более, чем на это (Как известно, на дело сионизма и созыв конгресса Герцль расходовал личные средства.).

Если бы Герцль нуждался в благодеяниях еврейской публики и ее финансовой помощи, кусать бы ему неминуемо губы в горьком разочаровании, а идея конгресса, в лучшем случае, испарилась бы в статьях на страницах еврейской публицистики".

{49} Итак, идея конгресса возникла в сионистских кругах еще до появления Герцля, но осуществил ее он, и он же создал Всемирную сионистскую организацию.

Помимо сионистов, отправившихся на конгресс из России, в Базель прибыло множество выходцев из России, временно проживавших за границей. Это были студенты, учившиеся в университетах европейских городов, а также люди, жившие постоянно в европейских странах.

5. Первый конгресс

В конгрессе участвовало около двухсот делегатов, в том числе около семидесяти представителей русского еврейства, из которых сорок четыре человека прибыли непосредственно из России.

Конгресс открылся 29 августа 1897 года и закончился 31 августа. О царившей во время открытия атмосфере рассказывает Нахман Сыркин: "На конгресс, со священным чувством исторического изумления, собралось около двухсот человек, которых никто сюда не посылал, так как еще не существовало никаких сионистских организаций. Двести этих "посланцев", наполовину студенты, составили в малом зале базельского казино Первый конгресс и основали сионистскую организацию".

Центральными событиями конгресса были две речи: вступительная речь Герцля и доклад Нордау: "Общее положение евреев в мире". В двух этих выступлениях содержались первоосновы того, что получило название "политического сионизма", определившего суть всемирного сионистского движения на много лет вперед. В начале своей речи Герцль сказал:

"Где бы мы ни находились, мы живем в окружении той извечной ненависти, новое и всем хорошо известное имя которой — антисемитизм. Нееврейский мир никогда правильно не понимал нашей сущности. Нас всегда осуждали за чувство единства, которое, якобы, {50} связывает все части мирового еврейства. На деле этому единению грозил полный упадок, пока антисемитизм не двинулся на нас в поход. И вот именно он воссоединил нас и укрепил. Можно сказать, что наше возвращение к самим себе произошло под его воздействием.

И действительно, сионизм — это возврат к еврейству еще до возвращения в страну евреев".

Так же "просто" ответил Герцль и на вопрос, откуда придет спасение народу Израиля:

Спасение нации — только в ее собственных руках, и если она на это не способна, ей невозможно помочь.

Мы не сумеем построить наше будущее на терпимом отношении к нам. Мы достаточно навидались чужой терпимости и жизни евреев под опекой

(Понятие "подопечные евреи" обозначало особый статус в эпоху средневековья, когда евреи были отданы на милость феодального правителя, принимавшего их за изрядную мзду под свое, якобы, покровительство и под защиту от нападений черни. Феодал же, в зависимости от прихоти, либо защищал их, либо выдавал толпе на расправу, либо вообще прогонял со своих земель.).

Сионистское движение лишь в том случае будет действовать верно и умно, если начнет стремиться к гарантиям, базирующимся на публичном и признанном праве. Не исключено, что решение проблемы Ближнего Востока явится следствием решения еврейского вопроса; но в таком случае это, безусловно, в интересах всех культурных народов.

Заселение евреями Палестины приведет и к улучшению положения на Востоке христиан. Но это не единственная причина, благодаря которой сионизм может рассчитывать на симпатию народов.

Еврейский вопрос досаждает немалому числу правительств в странах, где имеется значительное еврейское население. Правительство, которое займет доброжелательную позицию по отношению к евреям, восстановит против себя темные массы; если же оно решится на притеснение евреев, это может повести к серьезным экономическим последствиям, учитывая их роль в мировой {51} торговле.

Сионизм, который представляет собой не что иное, как еврейскую самопомощь, открывает, таким образом, выход из этих специфических затруднений. Пусть знает и ведает весь мир, что истинный сионизм — это нравственное, законное движение, исполненное человеколюбия и стремящееся к извечной цели, составляющей непреходящие чаяния нашего народа"

(Это определение сущности сионизма, данное основателем Всемирной сионистской организации и провозвестником еврейского государства, является и сегодня нашим основным и главным ответом всем обвинителям и клеветникам, пытающимся фальсифицировать облик еврейского освободительного движения и представить в кривом зеркале образ Государства Израиль.).

Макс Нордау в своем докладе нарисовал общую картину положения евреев в мире в конце 19 века. Докладчик пришел к выводу, что повсюду, где имеется достаточное число евреев, присутствует и еврейское горе: не те обычные беды, которые являются, по-видимому, неизбежным уделом всего рода человеческого, а горе особое, постигающее евреев не в силу того, что они люди, а потому, что они евреи, и от которого они были бы избавлены, не будь они евреями.

"Еврейское горе" может быть видимым, физически осязаемым, но может быть и нравственным, глубоко скрытым. В Восточной Европе, Северной Африке и западной части Азии, где проживает почти девять десятых всего мирового еврейства, горе это осязаемое: евреям там приходится вести отчаянную борьбу за само свое физическое существование в прямом смысле этого слова.

В Западной Европе борьба евреев за существование не столь трудна, хотя в последнее время и тут намечается тенденция к усилению притеснений. Тем не менее, перед евреями Запада не стоит в такой степени вопрос хлеба, крова и физической безопасности. Здесь их горе перенесено в область нравственную и происходит из-за подавления их духовных стремлений, которые неевреям никогда не запрещалось иметь. У {52} евреев Запада есть хлеб, но не хлебом единым жив человек.

Западный еврей редко ощущает угрозу своему физическому существованию со стороны черни. Но ведь болит и кровоточит не только раненая плоть. Западный еврей, видевший в эмансипации действительное освобождение, поспешил с окончательными выводами. Народы дают ему понять, что он заблуждается, ибо он, якобы, лишен настоящего представления о чести и достоинстве, морали, патриотизме, идеализме и в силу этого должен быть исключен из всех сфер деятельности, где эти качества являются обязательными.

Правда, наши обвинители никогда не давали себе труда обосновать фактами свои страшные обвинения. В лучшем случае, они время от времени с кликами торжества указывают на какого-нибудь отдельного еврея, позорящего свой народ и человечество. Немедленно делается обобщение; и хотя такой метод противоречит элементарной логике, в психологическом плане он вполне объясним.

Народная поговорка гласит: "Кому хочется утопить собаку, пусть скажет, что она бешеная". На евреев взваливают вину за всевозможные преступления и грехи, дабы оправдать свою ненависть к ним. Эмансипация, дарованная евреям европейскими народами, отнюдь не следствие симпатии к ним, а результат победы рационалистических принципов французской революции.

Положение евреев в гетто не было надежным из-за внешних опасностей, однако их жизнь внутри общины обеспечивала им сохранение привычного нормального общественного уклада. Эмансипация радикально переменила характер еврея.

Словно в каком-то угаре он торопится поскорее сжечь за собой все мосты. Он быстро приспособился к новым условиям жизни и уверовал, что сам он не кто иной, как немец, француз, итальянец и т. д. Но вот Западную Европу снова охватила извечная юдофобия в личине современного антисемитизма, и еврей, дитя века эмансипации, стоит, растерянный, перед этим явлением и вдруг, осознав свое истинное положение, прозревает.

{53} "Вот положение эмансипированного еврея в Западной Европе на сегодняшний день: от своей еврейской сущности он отказался, а другой — как объясняют ему неевреи — он не приобрел. От своих соплеменников он отдалился из-за отвращения к ним, посеянного в нем антисемитизмом, а его попытки приобщиться к согражданам-неевреям отвергнуты ими.

Родина-гетто утеряна, а страна его рождения отказывается быть ему родиной. Нет почвы под ногами, нет возможности войти в общество, которое бы его желало и считало равноправным. От сограждан-христиан ему не дождаться справедливой оценки своей личности и своих поступков, не говоря о симпатии, а с согражданами—евреями связь потеряна. Он живет в ощущении отверженности от мира, и нет места, которое одарило бы его душевным теплом, по которому он так истосковался. Это и есть нравственное еврейское горе, и оно горше горя физического.

Эмансипированный еврей лишен корней, неуверен в общении с другими людьми, опаслив при встречах с незнакомыми, мнителен, недоверчив к проявлению истинных чувств своих друзей. Лучшие силы он расходует на подавление и выкорчевывание своей сущности, или, по крайней мере, на тщательную ее маскировку, боясь, как бы эта сущность не проявилась еврейской. Никогда он не испытывает желания быть естественным, быть самим собой в мысли и чувстве, оттенке голоса, взгляде и жесте. Внутренне он становится калекой, внешне — ненатуральным, поэтому он всегда смешон и, как всякая подделка, вызывает отвращение у людей, обладающих развитым эстетическим вкусом".

Вместе с тем, замечает Нордау, лучшие среди евреев Западной Европы задыхаются в этой атмосфере и ищут спасения. Ведь давно утрачена ими та страстотерпческая вера, которая считает, что страдания — от Бога, терзающего и любящего; уже потеряли они надежду на приход Мессии и их невиданное возвышение. Иные пытаются спастись бегством от иудейства. Однако расистский антисемитизм, отрицающий {54} перевоплотительную силу крещения, делает и этот путь достаточно безнадежным.

Все эти мысли Нордау, явившиеся основными положениями его доклада, были вполне справедливы и по отношению к определенному слою русских ассимилированных евреев; в них многое актуально и по сей день, они не утратили своей остроты, хотя были высказаны в конце прошлого столетия.

Вернувшись с конгресса в Вену, Герцль 3 сентября 1897 года сделал в своем дневнике запись по поводу доклада Нордау: "Он выступил великолепно. Речь его — памятник нашей эпохи и таковой останется навсегда".

Того же числа — то есть через три дня после окончания конгресса — Герцль записал в дневник: "Если коротко подытожить Базельский конгресс — что я поостерегусь сделать публично, — то вот он, вывод: в Базеле я основал еврейское государство. Если бы я громко заявил об этом сегодня, ответом мне был бы общий смех. Но через пять и уж во всяком случае через пятьдесят лет это признают все" (И действительно, по истечении пятидесяти лет — 29 ноября 1947 года — Организация Объединенных наций приняла резолюцию о создании еврейского государства в Палестине.).

В среде сионистов России мнения разделились: большинство ветеранов из Ховевей Цион, не довольствуясь политической активностью, требовали продолжения практической работы в Эрец-Исраэль, невзирая на пока еще незначительные результаты. Они отнеслись с опаской к политическому сионизму Герцля, который решительно противился "просачиванию" евреев в Палестину до получения политических гарантий для алии и поселения, ибо верил, что такой политический фундамент — дело ближайшего будущего. Молодые выходцы из России, возглавляемые Лео Моцкиным, поддерживали политический путь, который предлагал Герцль. Активность российских сионистов на конгрессе носила преимущественно внутренний характер: они {55} не хотели слишком выделяться, чтобы не вызвать подозрений русского правительства.

Поэтому не было и специального обзора положения русских евреев, в то время как делегаты из других государств выступили с докладами о положении евреев в их странах. Ситуацию в России упомянул Нордау в своем докладе об общем положении евреев. В прениях по организационным вопросам участвовали Владимир Темкин, д-р Шляпошников и Марк Коган (Мордехай Бен-Хиллель Ха-коэн).

Он единственный выступил на конгрессе на иврите и заявил: "На этот раз, мои уважаемые братья, я решил обратиться к вам не на языке страны, где я родился, а на языке страны, где родился мой народ... Мы говорим на языках вавилонского столпотворения, на языках всех стран мира, не употребляя лишь собственного. Мы забыли свой язык. И потому пусть он прозвучит в этом зале и да будет сегодня известно всем: есть язык народа Израиля и возродится он в Эрец-Исраэль" (протокол I конгресса на иврите, стр. 132—133).

Единственным среди российских делегатов, кто выступил с призывом к действию, был д-р Яаков Бернштейн-Коган. Предоставляя ему слово, председательствующий сообщил, что д-р Бернштейн-Коган выступит от имени сионистского общества в Кишиневе. Докладчик подчеркнул, что еврейскому народу надлежит стремиться к политической независимости и политическому возрождению, и что первый и главный долг сионистов — нести политическое воспитание в еврейские массы, сеять и пестовать в них твердую веру в политическое будущее еврейского народа и его древней родины, которую ему предстоит заново обрести. Вопрос в том, как добиться Эрец-Исраэль.

Некоторые сионисты верят только в медленное, постепенное заселение: они противопоставляют его политической деятельности, ставящей целью получение гарантий для алии и заселения Палестины. Другие, напротив, полагают, что заселение надо прекратить, сосредоточив все усилия на возведении политического базиса. Бернштейн-Коган не видит противоречия между этими двумя путями. Не надо {56} пренебрегать постепенной практической работой, которую следует продолжить, поскольку вопрос политической независимости Эрец-Исраэль не кажется разрешимым в обозримом будущем. Надо поэтому действовать одновременно в обоих направлениях, практическом и политическом. Таким образом, уже на Первом конгрессе Бернштейн-Коган фактически изложил свой взгляд на необходимость синтетического сионизма, который был принят через десять лет на Восьмом конгрессе в Гааге (1907) в качестве программы действий Всемирной сионистской организации.

Как упоминалось, деятельность русских сионистов на конгрессе выражалась не столько в публичных выступлениях, сколько во внутренней работе. Усышкина избрали секретарем конгресса по ведению документации на иврите, Темкина — секретарем по отчетности на русском языке. Раввин Могилевер, отсутствовавший по болезни, прислал приветствие, зачитанное с трибуны конгресса. Одним из наиболее активных и темпераментных участников конгресса был Нахман Сыркин (идеолог социалистического сионизма, опубликовавший в 1898 году сочинение под названием "Социалистическое еврейское государство"). Он предложил проект резолюции об осуществлении плана профессора Германа Шапиро основать Еврейский национальный фонд по приобретению земель в Палестине в вечную собственность народа. Под проектом резолюции подписалось двадцать человек, в большинстве своем студенты, выходцы из России.

Профессор Шапиро, один из ветеранов Ховевей Цион, читал курс математики в Гейдельбергском университете.

Он происходил из России (до приезда в Германию был раввином и главой иешивы в литовском местечке), был глубоко привязан к русскому еврейству и любовно относился к еврейским студентам, приезжавшим учиться из России в Гейдельберг. В дом к нему были вхожи Иосиф Клаузнер, Лев Яффе и др. Еще на Катовицком съезде Ховевей Цион профессором Шапиро была выдвинута идея основать Еврейский {57} национальный фонд (Керен Каемет ле-Исраэль). Не сумев по болезни приехать на съезд, Шапиро изложил свое предложение в телеграмме. Теперь он выдвинул его заново на Первом конгрессе. Незадолго до начала конгресса Шапиро направил свой проект Герцлю, который опубликовал его в "Ди Вельт".

В проекте между прочим говорилось: "Представим себе: если б отцы наши перед уходом в изгнание отложили хотя бы самую скромную сумму на будущее, мы могли бы сегодня приобрести обширные земельные участки. Итак, то, что не было сделано нашими предками из-за отсутствия возможности или предусмотрительности, обязаны сделать мы, ради нас самих и потомков наших". В подробно разработанном проекте профессор Шапиро определил основы, на которых позднее был создан Еврейский национальный фонд. Конгресс вынес принципиальное решение основать этот фонд и Еврейский национальный банк, однако на деле Керен Каемет ле-Исраэль был создан только на Пятом конгрессе в Базеле (1901), спустя три года после смерти профессора Шапиро.

На том же заседании обсуждались вопросы, связанные с развитием культуры еврейства. Профессор Шапиро предложил основать в Эрец-Исраэль высшее учебное заведение, названное им "Бет-мидраш Торы, мудрости и труда", с тремя отделениями: а) теологическое,

б) теоретических наук, в) технических и агрономических знаний.

Свое предложение, сделанное им на немецком языке, он закончил на иврите стихом пророка Исайи: "Ибо из Сиона выйдет закон, и слово Божие — из Иерусалима". Эту его речь конгресс, правда, встретил бурными овациями, но самого вопроса не затронул и даже не избрал комиссии, как предлагал профессор Шапиро. Лишь по прошествии шестнадцати лет, на Одиннадцатом конгрессе (Вена, 1913), по рекомендации д-ра Хаима Вейцмана было решено приступить к осуществлению этого замысла Шапиро. В 1918 году Хаим Вейцман заложил первый краеугольный камень в фундамент здания Еврейского университета в {58} Иерусалиме на горе Скопус, и в 1925 году на официальной торжественной церемонии лорд Бальфур открыл Университет.

На Первом конгрессе была основана Всемирная сионистская организация. В организационной сфере конгресса особенно активно помогал Герцлю его преданный друг Давид Вольфсон, выходец из России (Литва), в 1888 году переехавший на жительство в Кельн. По его предложению конгресс утвердил два символа: бело-голубой флаг со щитом Давида (Маген Давид) в качестве национального флага еврейского народа и название "шекель" (Название монет библейской эпохи.) для удостоверения, которое должно выдаваться каждому еврею, участвовавшему во Всемирной сионистской организации членскими взносами в течение двух лет. На конгрессе была принята и провозглашена знаменитая "Базельская программа". Главный ее параграф стал квинтэссенцией всего сионистского учения: "Сионизм стремится к созданию в Палестине обеспеченного публичным правом убежища для еврейского народа".

Для достижения этой цели конгресс считал необходимым осуществление следующих мер: а) заселение Палестины евреями—земледельцами, ремесленниками и промышленниками; б) укрепление еврейского национального чувства и еврейского национального сознания;

г) проведение работы, направленной на получение необходимой для достижения целей сионизма поддержки правительств разных стран.

На заключительном заседании конгресса слово взял профессор Мандельштам из Киева, заявивший: "Уверен, что выполню желание моих многочисленных соотечественников и всех участников конгресса, выразив нашу глубокую благодарность господам, которые вели предварительные и текущие обсуждения с полной отдачей и напряжением всех физических и нравственных сил". Он особенно подчеркнул большой вклад Герцля {59} и Нордау в успех конгресса и закончил выступление словами: "Да здравствует президент Первого сионистского конгресса доктор Теодор Герцль!" Присутствующие ответили на это громовым "Да здравствует!" Под бурные овации всего зала председательствующий объявил о закрытии конгресса.

Следует заметить, что профессор Мандельштам, человек преклонного возраста, один из ветеранов Ховевей Цион, делегат Катовицкого съезда и друг Пинскера, испытывал глубокое уважение к значительно более молодому Герцлю. Со времени их встречи на конгрессе между ними завязались узы глубокой, искренней дружбы, продолжавшейся до последнего дня жизни Герцля. В своем фантастическом романе "Альтнойланд" Герцль с большой симпатией придал черты профессора образу врача Эйхенштамма.

Из числа российских сионистов на конгрессе были избраны четыре уполномоченных (они же члены Большого сионистского исполкома) с задачей создать сионистскую организацию в их стране: раввин Ш. Могилевер (Белосток), Я. Ясиновский (Варшава), д-р Я. Бернштейн-Коган (Кишинев) и профессор М. Мандельштам (Киев). (Руководящими органами Всемирной сионистской организации являлись: Конгресс — высшее законодательное учреждение; Малый исполнительный комитет (позднее — Правление) — исполнительный орган; Большой исполнительный комитет (позднее — Исполнит. комитет) — совещательный и контрольный орган. В России члены Большого исполнительного комитета назывались также "уполномоченными". — Прим. ред.)

Герцль поручил д-ру И. Л. Виленскому, делегату из Кременчуга, посетить раввина Могилевера и сообщить ему об избрании. Невзирая на тяжелую болезнь, раввин принял свое назначение. Месяца через три после конгресса уполномоченные собрались в Белостоке вместе с четырьмя приглашенными из различных городов и заложили основы сионистской организации в России. На раввина Могилевера было возложено {60} руководство Духовным центром (Так назывался сионистский религиозный комитет, созданный раввином Могилевером при основании Одесского комитета с задачей функционировать вне рамок Одесского общества. Со временем (1902) из Духовного центра выросла сионистско—религиозная партия Мизрахи (иврит; аббр. от Мерказ Рухани; досл. — духовный центр), д-ру Бернштейн-Когану поручили корреспондентский центр, профессору Мандельштаму — финансовый центр, Ясиновскому — пресс-центр.

Духовный центр Ховевей Цион превратился, таким образом, в Духовный центр сионистов. Собрание единогласно постановило, что работа по заселению Эрец-Исраэль соответствует Базельской программе. Тем самым российские Ховевей Цион соединили свое движение с движением политического сионизма Герцля.

Конгресс вызвал многочисленные отклики в российской печати. В еженедельнике "Восход" "Летописец" дал подробный обзор состоявшихся на конгрессе прений и вынужден был признать, что "сионистский конгресс вызвал общую симпатию — это бесспорный факт". Тем не менее, далее он пишет, что тезисы сионизма должны быть отвергнуты. Докладчики и ораторы конгресса правы, утверждая, что евреи находятся в трудном положении, как материальном, так и правовом, "но сионисты становятся неправы, как только впадают в глубокий пессимизм и провозглашают положение евреев в Европе безнадежным". Поэтому евреям требуется не "политический центр", а просвещение и подъем культурного уровня — и т. д. и т. п. (в духе набивших оскомину утверждений еврейских "просветителей").

6. Сионисты России о Первом конгрессе

Об атмосфере, царившей на конгрессе с момента его открытия и до конца, о впечатлении, которое произвели конгресс и Герцль на делегатов из России, {61} можно судить по отзывам, написанным по горячим следам и позднее — из их мемуаров. Вот некоторые из них.

Лев Яффе: "Я был тогда поклонником Ахад-Гаама. Молодежь дорожила нравственными идеалами, положенными в основу его учения. Мы понимали ценность национального воспитания и обучения народа. И все—таки его сионизма было нам недостаточно. Мы жаждали более масштабных политических горизонтов и более обширного поприща для его Духовного центра.

Нам казалось, что он подрезает наши стремления, не верит в возможность крупных политических достижений и поэтому выдает действительное за необходимое. Герцль выразил наши чаяния и открыл перед нами горизонты, о которых мечталось. Мы шли на конгресс, на встречу с вождем, охваченные предчувствием чуда и праздника. Память о конгрессе сохранилась в нас, как дивный сон нашей весны и юности. Всем, кто в нем участвовал, он осветил их дальнейший жизненный путь, будто они навсегда вдохнули в себя чистейший горный воздух. Один из первых в России Ховевей Цион сказал после закрытия конгресса: "Теперь нам следует уединиться подальше от повседневной суеты и влияния будней, заново переживая воспоминания о конгрессе и питая душу его впечатлениями. Их достаточно, чтобы наполнить жизнь могучим и прекрасным содержанием до конца наших дней".

"...В Базеле мы впервые встретились с Герцлем. Кто-то нас ему представил. Мы увидали его — и тотчас были покорены обаянием его личности. Герцль стал первой любовью нашей юности и большой любовью всей жизни, олицетворением всего высокого и прекрасного, что есть в мире. Его образ и личность наполняли каждый час и миг нашего существования. Еще не видав Герцля, мы его полюбили и уверовали в него всем сердцем. А когда увидели, он пленил нас своей сияющей, гармоничной красотой. Поколению, знакомому с ним только по портретам, не понять этой красоты. Для нас он был не только избранником народа, не только вождем дела {62} всей нашей жизни, не только творцом возрождения народных надежд — он победил нас цельностью своей личности, ибо нам посчастливилось видеть его в полном расцвете отпущенных ему сил. Природа, желая показать, до каких высот может подняться смертный, подарила нам Герцля.

Сионизм был для него не печальной необходимостью, а возвышенным идеалом. Так он однажды и написал, обращаясь к учащейся молодежи: "Я говорил, что сионизм — вечный идеал, и действительно верю, что и после того, как мы унаследуем Эрец-Исраэль, он не перестанет быть идеалом. Сионизм, как я его понимаю, — не только стремление найти еврейскому народу прибежище, но также мечта о духовном и нравственном совершенстве".

Интуитивно мы создали себе смесь из учения Ахад-Гаама и политических идей Герцля, синтез между еврейством и евреями. Это хорошо выразил тогда Менахем Шейнкин: "Если бы Баал-Шем-Тов и Виленский гаон соединились, явился бы Мессия" (Намек на синтез противоположностей: Баал-Шем-Тов — основатель хасидизма, в то время как Виленский гаон возглавлял противников этого движения.).

Эта смесь из учения Ахад-Гаама и идей Герцля все сильнее преобладала в наших мыслях и разговорах. Конгресс стал для нас сплошным радостным и бурным переживанием. Самыми великими минутами были: открытие конгресса, появление Герцля и его речь о еврейской политике, исполненная гениальности и высокой простоты. Еврейский вопрос превратился в сионистский вопрос. Второй момент, который увлек нас до самозабвения, — речь Нордау о положении евреев. Эта речь зажгла всех участников конгресса. Представители крупнейших европейских газет повскакивали с мест, бешено аплодируя и стуча ногами. Кто—то от избытка чувств вскочил на стол. Зангвилль, который поначалу был холоден и полон сомнений, сказал после этого: "Только при помощи такого взрыва можно создать народ".

{63} И, наконец, третий момент — момент закрытия конгресса, когда старик Мандельштам благословил молодого вождя, к которому были устремлены все взоры, и все сердца тянулись с обожанием и любовью. Ночами мы не могли спать от возбуждения и обилия впечатлений. Часами бродили мы по улицам Базеля. Преисполненные энтузиазма, возвратились мы в Гейдельберг. Профессор Герман Шапиро вернулся совершенно другим человеком. Вечер за вечером я навещал его на его квартире. Шапиро усаживался в глубокое кресло. Темой наших бесед были конгресс и Герцль, к которому Шапиро привязался всей душой: человек, бывший ранее противником Герцля, теперь не выносил ни одного слова критики в его адрес. Мы разговаривали о судьбах сионистского движения: его перспективы нам казались теперь сияющими. Некоторые из нас, студентов, уехали на каникулы домой. Шапиро нам завидовал. У него возникла идея поездки в Россию, где он не был долгие годы, встреч с еврейскими массами для выступлений в пользу сионизма и Еврейского национального фонда.

С тех пор миновали десятилетия, но память о конгрессе живет в наших сердцах. Сквозь годы сияет свет, зажженный на Первом конгрессе, и не тускнеет он в наших душах и в душе всего народа. Свет, вспыхнувший на заре нашей жизни, будет освещать нам путь до последней минуты".

М. Усышкин, который, как известно, энергично и резко выступал против Герцля во время Угандийского кризиса (1903—1904), назвал его впоследствии в своих мемуарах "великим орлом, появившимся на небосклоне еврейской жизни и возвестившим о великом творении — создании сионистской организации". О конгрессе он сказал: "С того дня и по сегодня мы в разных формах продолжаем дело, которое возложил на нас Первый конгресс".

Мордехай Бен—Хиллель Хакоэн: "Такой подъем, какой мы испытали во время закрытия Первого конгресса, нам уже не ощутить более никогда. Поистине в тот {64} момент воспрянула душа сынов Израилевых, паря все выше и выше... Я не умею выразить это состояние... Нет слов, чтобы описать те чувства, ту душевную бурю".

М. Бен-Ами: "На сцену спокойно подымается Герцль... Перед нами царственный образ, прекрасный и печальный; взгляд глубокий, сосредоточенный. Это уже не тот лощеный "венский" Герцль, а некто из дома Давидова, восставший внезапно из небытия во всей своей сказочной красоте. Весь зал напрягся, как струна, будто у него на глазах совершается историческое чудо. Но разве это не было чудом?.. В продолжение нескольких минут зал дрожал от восторженных выкриков, аплодисментов и топота ног. Казалось, свершился великий сон нашего народа, длившийся два тысячелетия, и перед нами предстал Мессия сын Давидов".

Реувен Брайнин: "То была весна нашего движения, начало нашего пробуждения. Священный дух осенил наш стан. Будучи в приподнятом состоянии духа, мы готовы были превзойти самих себя. Мы верили и надеялись с пламенной приверженностью неофитов. Дни приобрели новое значение, каждый час приносил новое откровение, каждый день опрокидывал сложившиеся представления. То, что вчера находилось за пределами реального, сегодня было возможно и необходимо, даже непонятное — открылось всем, невероятное — стало реальным фактом... Там был Герцль — творец и чародей конгресса, символ пробудившихся сил и центр их проявления. Более чем вождь, провозвестник, политик, даже более чем творец — сам народ Израиля в его красоте и благородстве, все лучшее из того, что есть в нас, наше прошлое, настоящее и будущее, синтез нашего прежнего достоинства и будущего величия, знак и образ вечной жизни нашего народа. Его сила и мужество передавались нам — и он черпал из нашей силы. Велики были его простота и мудрость. В нем сошлись простосердечие и гениальность".

Л. Моцкин: "Герцль — самое глубокое переживание всей нашей жизни. Первый сионистский конгресс был {65} для нас, как башня, упирающаяся вершиной в небо: чем дальше от нее отходишь, тем явственней ее масштабы и вышина. Чем дальше в прошлое уходил от нас конгресс, тем выше для нас, его очевидцев и его свидетелей, возносилась его вершина. Что было особенно привлекательно на Первом конгрессе, так это нелицеприятная смелость, с которой он обратился к евреям и всему миру.

После пророческого выступления Нордау многие от изумления заметались, пораженные неожиданностью, и самые старые участники конгресса превратились в самых юных; главные скептики среди нас лишились дара речи, неверующие уверовали. Старый профессор Макс Мандельштам метался по залу и с юношеской пылкостью восклицал, что никогда в жизни еще не был потрясен столь могучим предвидением...

То, с чем Моше Гесс (Мыслитель и публицист, друг и сподвижник Карла Маркса, автор книги "Рим и Иерусалим" (1862), в которой он определил евреев не как религиозную группу, а как нацию, и предсказал возврат в Сион на социалистических началах.), Леон Пинскер и другие предшественники Герцля обращались к своим соплеменникам, — с этим непреложным требованием Герцль впервые обратился ко всему человечеству; и голос Первого конгресса явился неким откровением не только для евреев, но и для неевреев.

Причем носителем этого откровения был человек, который сам казался нам чудом. Уже тогда мы по достоинству оценили его и его жребий, отбросив все малозначительное и запомнив самые высокие его действия и минуты. Всем последующим движением еврейских масс мы обязаны Первому конгрессу и тому мужеству, которым он наделил наши сердца".

Нахум Соколов, редактор газеты "Хацфира", не присоединившийся к Ховевей Цион и даже выступавший против них, встретил появление Герцля на общественной арене критикой и отмежевался от него.

Но при первой же личной встрече был совершенно {66} покорен личностью Герцля и превратился в пламенного сиониста. В своих воспоминаниях о Первом конгрессе он пишет: "На Первом конгрессе в 1897 году я увидал невиданное: вершину еврейского энтузиазма в ярчайшем накале. Никогда не забыть мне этого зрелища. Озаренное нимбом времени, оно навсегда останется в моей памяти, как вечное откровение". О личности Герцля он сказал: "Он родился вождем и властителем. Он знал, чего хочет, и умел настоять на своем. Была в нем наивно-целомудренная простота, первозданная цельность. Герцль времен Первого конгресса и есть подлинный Герцль — человек эпохи, пропитанный свободолюбивыми идеями, исполненный благородства и уверенности в себе. Герцль предвосхитил нас. И это было — как мистическая загадка. Он совершил все, о чем мы мечтали. Он создал из конгресса еврейскую трибуну. Он объединил всех евреев, сохранивших верность национальному чувству".

7. Герцль о евреях России

Ассимилированные евреи в Германии и остальных странах Запада, причислявшие себя в плане национальном к народам, среди которых они проживали (хотя неевреи категорически отвергали эти поползновения), смотрели на русских евреев свысока. Евреев Восточной Европы они считали второсортными и в культурно-духовном плане отсталыми.

Неудивительно, что и во взгляды Герцля что-то бессознательно проникло от этого стереотипа. И вот, на Базельском конгрессе он впервые лицом к лицу встретился с представителями русских евреев и вступил с ними в личные контакты. Встреча оказалась для Герцля наиболее глубоким переживанием на конгрессе, как он это сам потом отметил в статье о евреях России, напечатанной в газете "Ди Вельт". Это открытие пробудило и упрочило в нем самое уважительное отношение к типу русского еврея.

По поводу высокомерия евреев Запада и их взгляда {67} на евреев России Герцль писал, что "варваром" всегда считается тот, кого не понимают. Именно так относятся к евреям Восточной Европы, принимая их за существа грубые и примитивные. "Какое заблуждение! Признаюсь, для меня появление на конгрессе евреев из России стало крупнейшим его событием". Далее Герцль рассказывает, что еще до конгресса он вступил в переписку со многими русскими евреями. Он, однако, остерегался перенести свое впечатление от этих культурных людей на еврейские массы. За истину он принимал только сведения о физической силе и трудолюбии русских евреев из бедняцких слоев.

Последнее подтверждалось также очевидцами, видевшими их в России на работе в мастерских и сельском хозяйстве.

В трудолюбии еврейских рабочих и ремесленников Герцль видел один из залогов осуществления своей сионистской программы, относя на их долю работы по первичному возделыванию земли в Эрец-Исраэль. Что касается господствовавшего тогда неверного представления о духовном уровне евреев России, то Герцль по этому поводу говорит: "Мы всегда были убеждены, что они нуждаются в нашей помощи и духовном руководстве. И вот на Базельском конгрессе российское еврейство явило нам такую культурную мощь, какой мы не могли и вообразить... На конгресс прибыло из России около семидесяти человек, и мы, без сомнения, можем утверждать, что они выражают мысли и чувства пяти с половиной миллионов русских евреев".

Герцль продолжает: "Какой стыд, что мы верили, будто превосходим их. Образованность всех этих профессоров, врачей, адвокатов, инженеров, промышленников и купцов уж наверняка не уступает западноевропейскому уровню. В среднем, они говорят и пишут на двух—трех современных культурных языках, а что каждый из них, несомненно, силен в своей профессии, это можно себе представить по тяжким условиям борьбы за существование, которую им приходится вести в своей стране".

{68} Герцль понимал причину "тихого" поведения представителей русского еврейства, намеренно старавшихся не слишком выделяться во время прений на конгрессе. Им приходилось считаться с фактом, что цели и тенденции сионизма в мире еще недостаточно известны. Они опасались возникновения неверного впечатления, а также не хотели дать повод для злонамеренных измышлений — будто в Базеле плетут заговор против существующего в России строя.

"Но хотя наши русские сионисты в публичных прениях приняли лишь скромное участие, мы познакомились с ними в частных беседах и научились ценить их. Если впечатление это, чрезвычайно сильное, сформулировать в одной фразе, я бы сказал, что они обладают той внутренней цельностью, которая утрачена большинством европейских евреев. Русские сионисты ощущают себя евреями-националистами, однако без ограниченной и нетерпимой национальной заносчивости, какую трудно понять, учитывая современное положение евреев. Их не мучает мысль о необходимости ассимилироваться, личность их цельна, без двойственности и без душевных надрывов. Всей своей сутью русские евреи дают ответ на конкретный вопрос, который часто задается бедными болтунами: не приведет ли неизбежно еврейский национализм к отдалению от европейской культуры?

Отнюдь! Эти люди идут верной дорогой без лишних самокопаний, возможно даже не чувствуя при этом никаких затруднений. Они не растворяются ни в каком другом народе. но перенимают все лучшее у всех народов. Так им удается держаться с достоинством и подлинной непосредственностью. А ведь это евреи гетто — единственные евреи гетто, которые еще существуют ныне. И после того, как мы их увидели, мы поняли, что давало нашим предкам силу выстоять в самые тяжелые эпохи. В их облике нам открылась история наша во всей полноте своего единства и жизненной силы. Пришлось задуматься о том, что поначалу мне часто говорили: "К этому делу тебе удастся привлечь только русских евреев". Если бы мне это повторили сегодня, у меня был {69} бы готов ответ: "И этого достаточно!" Таково мнение Герцля о евреях России.

К содержанию