Мой ВКЮО

Мой ВКЮО – это особенного толка абстракция. Она не включает в себя миллионы единиц денег, тут нет моментальной и вечной славы, это не форменные девушки в купальниках, которые идут навстречу ко мне по теплому песчаному пляжу с коктейлем в кокосовой скорлупе. Такие атрибуты свойственны ВКО.

Всемирный клуб юных одесситов – это проект, дающий возможности. Возможности познакомиться с заслуженными деятелями конкретных видов творчества, которые не просто живут своим делом, но и за счет своего дела. Такие деятели не сделают тебя успешным, но покажут мир успешных и направят в нужное русло.

ВКЮО – это проект, отнимающий время. Как и любое творческое начало, клуб требует вложений: моральных и физических. Я знаю, что должен оставить здесь часть себя, иначе ничего толкового не выйдет, а результат разобьётся о завышенные ожидания. Мы все должны.

Юные одесситы – это мечта. Мечта, которая долгое время казалась мне невыполнимой. Одесситы – народ вымирающий. Это звание не получаешь по праву рождения, его необходимо заслужить образом мышления. Образ мышления в нашем клубе и будет формироваться. Ведь недостаточно просто цитировать Жванецкого. Его надо понимать.

Неудачник

Сигаретный пепел, падающий в чашку с кофе, был обыденностью. Купленный на последние деньги напиток не становился хуже от этого. Скорее наоборот – в нем чувствовалась привычная горечь. Допив его, Кирилл остался сидеть на летней площадке самого дешевого кафе-наливайки в городе, которое только смог найти. Здесь было хорошо – собиралась вся местная богема, которой оказался закрыт путь в мир большого искусства, и сам Кирилл был таким же: актер-неудачник, человек тонкой душевной организации и просто доходяга на вид. Ему никогда не доставались весомые роли, никто не видел потенциала, ничего не менялось. Сам он думал, что дело в тертых выше колена штанинах. Однокомнатная квартира, доставшаяся от бабушки, была пуста. Тумба, одноместная кровать, шкаф. В нее совершенно не хотелось возвращаться, даже если погода жуткая, а зонт порвался. Потому Кирилл продолжал сидеть на летней площадке. Благо день был совершенно летний.

Подошедшие сзади Игорь и Алена напугали, но и сразу же загладили создавшуюся неловкость. Встречаясь еще с седьмого класса, они буквально не отлипали друг от друга. Были вместе на всех олимпиадах, вместе оканчивали экономический факультет, вместе работали в забегаловках, вместе откладывали на бизнес, вместе открыли общественную баню, кормившую их семью. У Кирилла никого не было, но он никогда не завидовал – друзья оставались друзьями.
– Какие люди из кожи и мяса! – воскликнул Игорь. – Кирюха!
Вот знали же, что найдем тебя тут. Кофе уже несут вместе с твоими любимыми бутербродами. Сыр и кинза, правильно?
– Привет, ребята, – улыбнулся Кирилл, натирая ладонью бедро. – Вы тут какими судьбами?
– Говорим же, тебя хотели увидеть, пообщаться… – вступилась Алена. Она никогда не была застенчивой, только сегодня в ней что-то прослеживалось, о чем она заговорить еще не решилась. – Как твои дела, что нового? Рассказывай!

За стол принесли два кофе, один чай, десяток бутербродов и яичницу на троих. Алена не пила кофе. Компания дружно принялась есть и пить.
– Да как у меня могут быть дела? Нового ничего, дел тоже не особо. Однако нельзя унывать! Однообразие тоже полезно, я не жалуюсь.
Кирилл не врал. Его действительно устраивало, хотя трясущиеся руки говорили об обратном. Дело совершенно не в том, что нравилось, просто жаловаться не приучен. Сойдет пока так, как есть. Будет лучше – уже хорошо, а хуже и так случится.
– А с театром что? Зритель хоть ходит? В нашем веке театральные фанаты уже не рождаются, потому ваша аудитория стремительно исчезает в силу возраста, правильно? – считываемая язвительность в формулировках Игоря полностью затмевалась его любопытством.
– Не будет театра со дня на день, веришь? И постановок не будет, потому что режиссеров нет, актеры мельчают, а зритель… Зритель – это так! Приятный бонус к отсутствующим составляющим театра. Ну а вы вдвоем с чем пожаловали? Колитесь уже!

Алена глубоко вздохнула и начала:
– Понимаешь, Кир…

Кир. Его называли Киром в двух случаях – либо что-то очень хорошее, либо очень плохое. Неважно, что именно, но всегда эмоциональное и чересчур серьезное.

– Понимаешь, Кир, мы с Игорем решили разнообразить жизнь. Так сказать, перейти на следующий этап наших отношений.
Кир смотрел вопросительно.
– У нас будет ребенок. Мы долго думали над этим, все взвесили и решили. Теперь решить нужно тебе.
– Решить что?
– Ты станешь крестным нашего ребенка? – спросил Игорь, глядя прямо Кириллу в глаза. – Никого ближе и лучше тебя у нас нет.
– Крестным? – у Кира отвисла челюсть. – Крестным… Разве можно отказать? Конечно, хорошо. А как вы решились-то?
– Жизнь должна меняться, – продолжил Игорь, – вот и у нас она будет изменена кардинально. Денег хватит, времени тоже. Захотелось большего, но не в материальном плане, скорее в духовном.

Этой фразой началось долгое молчание, сопровождавшееся тряской во рту неподожженной сигареты и звуком наглаживания брюк на бедре. Минут через семь решилась Алена: – Нам уже пора, мы пойдем. Знаешь, ты не нервничай, главное. Все будет в порядке, из нас выйдут отличные родители. А отличные родители не выберут плохого крестного. Жизнь должна меняться, а у тебя тем более! Кота, что ли, заведи… Но необычного!
Под стать себе. До встречи!

И ушли. Жизнь должна меняться. Кот. Начала тлеть новая сигарета, мысли в голове играли, превращаясь в навязчивые идеи, которые быстро становились правдой и целью. Сигарета скурилась, а Кир вскочил и побежал домой. Дома в тумбе стояло несколько книг. Он вытянул «Записки
мухомора» и достал оттуда деньги, которые отложил на черный день, хотя по всем признакам этот день стал самым белым. Пробежка по базару заняла у него все оставшееся до заката время. Кир купил лоток, наполнитель, переноску, подушку для сна, столбик для когтей, мисочку для корма и воды и пять пакетов корма для котят, потратив все свои сбережения. И только на подходе к дому уже поздним вечером его посетила ключевая мысль: «Твою мать! Я забыл купить кота!». Но с другой стороны, как можно было купить необычного кота? Это же не торт, по виду не поймешь. Необычного кота можно было только найти.

Кир занес все обновки в квартиру, четырежды разложил их в правильном, как ему казалось, порядке и пошел искать кота, хотя на улице стояла ночь. Были обойдены все подъезды квартала, осмотрены все лавочки, облазаны все помойки, и уже казалось, что надежды нет, но, как это бывает в лучших фильмах про любовь между мужчиной и женщиной, он выполз из кустов под собственным подъездом Кира. Маленький котенок белого цвета, покрытый рыжими пятнами и с плоской мордой. Иначе как судьбой это не назвать.

Кир принес котенка домой, уложил на купленную подушку, сел с сигаретой в зубах, начал тереть бедро и думать вслух:
– Необычному котенку нужно необычное имя. Ты не Гильотина и не Панчик точно. Будешь Грызли. Да, Грызли – это тебе подходит.

Котенок по имени Грызли посмотрел на него, покрутился на подушке и лег. А Кир, вымотанный этими эстетическими изысками своего будущего, моментально уснул. Утром он проснулся и чуть не подпрыгнул от шока – у него на груди топтался Грызли и приговаривал. «Бебе-бубу». Никаких тебе «мяу» или еще каких кошачьих языковых изъявлений. «Бебе-бубу».

Только теперь к Киру пришло истинное осознание, насколько его питомец был необычным, под стать своему хозяину. В этот момент у Кира и особенного кота по имени Грызли началась жизнь.

Грамота на бессмертие

Сложно выражать мысли о чем-то великом, когда сам ты к подобному и не приблизился. Можно изучить сколько угодно источников, пыхтеть над литературой, но слов необходимых не найти. Как архитектор-третьекурсник говорит о Гауди, так и я могу говорить о Губаре.

Мы не были знакомы, хотя возможности для этого существовали. Сейчас я хожу по тем местам, где он был. Сижу в кафе, которые он советовал в своих социальных сетях. Читаю публикации, которые он писал. Такая практика создает впечатление, что ты знаешь человека лично, хотя в быту это невозможно. Его удивительно точные описания Одессы XIX века создают впечатление, что он видел это своими глазами. Человек, проживший одну жизнь, будто не мог оставить своему тексту столько эмоции. Кто должен был написать «Телемак», чтобы тот вызывал слезы? Ангел? Демон? Губарь.

Каждый из друзей Олега (предпочтительно называть их «губаристы»), с которыми мне приходилось общаться, описывали его очень разным: от выпивающего говоруна до тонкого мыслителя. Но все употребляли одно слово – «потрясающий». Потому что он действительно потрясал их. Если брать за основу мнение, что произведение – это одна десятая от автора, то Губарь был вершиной влияния на сердца людей. Был. Потому как мы – поколение, не знакомое с Олегом Иосифовичем, – уже не поддаемся ему. Потому что не читаем, и посоветовать нам некому. Светило одессики, мэтр одесского мата и специалист по вменяемому использованию в тексте слова на букву Ж может оказаться на обочине истории.

Однако надежду вселяет моя собственная допущенная в мыслях оговорка. Я стоял на Еврейском кладбище и думал: «Жалко, Олег Иосифович, что Вы меня не знали. Я-то Вас знаю». Эта оговорка вселяет надежду, что он не будет забыт. Не будет забыт детьми людей, которые его знали. И внуками этих детей. Теперь эта ответственность лежит на наших хрупких женских плечах – одесской интеллигенции и вздыхающей свиты, что пытается к этой интеллигенции подобраться. Олег, словно цитируя своего любимого Пушкина, говорил всем нам и городу в целом: «Пора, красавица, проснись!». И призывал. Призывал к культуре, искусству, истории и распитию вина. Но Одесса так и не проснулась. Ему ничего не оставалось, кроме как оставить свои тексты рядом, на прикроватной тумбе. И когда красавица наконец очнется от безвольного культурного сна, она прочтет эти любовные записки со статусом «Грамота на бессмертие» и ахнет. Потому что окончательную бодрость в Одессу загонит небольшая подпись в правом нижнем углу листа: «О. Губарь».

Молодежь, дидактичность и куча навоза

Одесса - слишком маленький город, чтобы рожать таланты. Эти таланты формируются долгим и непосильным трудом отдельных людей. Они учатся и становятся. Так было.
Ныне, история забывается. Мое поколение смотрит на это сквозь пальцы, думая, что успехи даются легко и непринужденно, а труд - пережиток прошлого. Мы болеем детством толерантности, не смотрим на себя и забываем почитать перед сном.
Вот так подойдешь и спросишь "Сколько будет 6+7?", а в ответ только пустые блеющие глаза - "Тринадцать, тринадцать". Они не знают, что красивые деревни красиво горят. Не знают, что дни бывают окаянными. А попытка вызвать в них дух времени цитируя Горького? "Эй, ребята! Добро должно быть с....". Они отвечают "Добро должно быть снисходительным!", потому что это модно.
И задача лежит вселенская. Спрашивается, а как вернуть Одессе и ее молодежи, окутанной жесткими правилами новой морали, былое величие? Наверное, сперва создать это самое былое величие в головах этой самой молодежи. Дать читать Олешу и Бабеля, Смирнова и Губаря, Катаева и Жванецкого. И список можно продолжать очень долго, но суть ясна. И объяснить, наконец, что Остер, хоть и по праву рождения, но тоже одессит! Это минимальное знание, но оно уже приближает к моей маленькой и вполне сбыточной мечте - новое поколение одесситов выберется из культурной выгребной ямы.
Только, справедливости ради, ведь и в этой плоской картинке есть своя правда. Добро действительно должно быть снисходительным. Но не будет. Пряники заканчиваются.