Журнал "Одесса" 03'96
ул. Базарная
Загадка четной стороны, или прогулка по Базарной улице
Весной 1896 года на Базарной улице встретились два гимназиста - долговязый, носатый Kоля Kорнейчуков и низкорослый, но, как сейчас говорят, с накачанными мускулами, Боря Житков:
"- Грести умеешь?
- Отнюдь... То есть нет, не умею...
- А править рулем?
- Не умею... "
С этого "сурьезного" мальчишеского разговора столетней давности началась долгая дружба писателей Kорнея Ивановича Чуковского - такой псевдоним придумал себе долговязый Kоля - и Бориса Степановича Житкова. И свидетельницей тому - Базарная улица...
Улицы старой Одессы, как люди, имели свою биографию, судьбу, память, наряд, репутацию... Базарная слыла улицей, как говорится, без претензий: здесь не дразнили воображение гурманов шикарные магазины, не сверкали электричеством фешенебельные рестораны и аристократичные кондитерские, не сияли золотом вывески страховых обществ с миллионными капиталами, не было новомодных автомобильных салонов, респектабельных гимназий, мостовой из тщательно подогнанных гранитных шашек, залитых асфальтом тротуаров и роскошных платанов... Все было проще, привычней и, казалось, надежней - множество гастрономических и бакалейных лавок, гремящие "музыкальными машинами" трактиры, прохладные погреба, где подавали дешевое, так называемое бессарабское вино, провинциальные кузницы, сиротский приют, Стурдзовская богадельня на углу Белинского, белошвейные мастерские, столовая для бедных, еврейское ремесленное училище "Труд" не доходя Kанатной, в литейке которого отлили из чугуна ребристые чаши для памятника Пушкину, щекастый булыжник мостовой, плитки лавы на тротуарах, демократичные акации.
Главной достопримечательностью улицы издавна был Старый базар, где еще в 1830- х годах архитектор Г. Торичелли построил торговые корпуса с галереями, колоннадами, арками - ни дать ни взять средневековая Италия! С годами тут появились лотки, рундуки, навесы, "бессмертные" одесские будки. Творение Торичелли, теряя классическую строгость, обретало колорит знойного южного изоблия: пурпурные помидоры, лаковые "синенькие", крутобокий перец, нежная копченая скумбрия, знаменитая брынза, янтарный виноград. Все это лицезрели, щупали, нюхали, пробовали, а покупали у "своих" продавцов. Моя бабка, жившая по соседству, рыбу, к примеру, покупала у Kрейчмара, мясо - у Сипаткина, зелень - у Панаитато не потому, что достаток позволял ей иметь собственных поставщиков, а, как говорят в Одессе, совсем наоборот: постоянным покупателям был открыт кредит. А когда долг достигал критической, по мнению хозяина, суммы, он не стеснялся напомнить: "Мадам Винник, за вами три рубля". Можно было отшутиться: повернуться, внимательно посмотреть на пол и с недоумением спросить: "Где?", - но долг ведь не шуткой, а платежом красен. Уж лучше смиренно попросить "повременить парочку дней" или хоть частично расплатиться, после чего дозволялось выбрать с десяток тугих скумбрий-качалок, пару фунтов только что появившейся молодой картошки или пучок редиски. И все это уже со спокойной душой укладывалось в кошелку - одесскую мягкую корзину из переплетенных кожаных колец, уступившую потом место нищенской "авоське". И так изо дня в день, из года год, из жизни в жизнь. Только часы на старой башне, казалось, с трудом отсчитывали загустевшее над раскаленным базаром время: которому нет конца...
Но постепенно Старый базар разрушался и после его закрытия лишь эта массивная квадратного сечения башня с пустыми глазницами давно утраченных часов многие годы одиноко возвышалась в центре сквера, ни к селу ни к городу названного именем Kирова. А в полдень 23 июля 1958 года она неожиданно рухнула от старости и человеческого небрежения, о чем без конца потом с грустью говорили в обезглавленном сквере старожилы Базарной, потомки ювелиров, портных, врачей, синагогальных служек, присяжных поверенных, чиновников, церковных старост, приказчиков, преподавателей. ..
Родовые гнезда тут сохранялись долго. Так, в доме № 29 более ста лет жили Шерешевские: доктор Вениамин Львович, потом его сын Илья Вениаминович, старейший юрист, долгие непростые десятилетия являвший собой гордость, совесть, легенду одесской интеллигенции. Покидая же отчий дом, взрослые дети часто оседали рядом, образуя семейный клан. В давнишние времена в доме № 21 жил старый Яков Губарь, через один дом - его дочь, преподаватель, а в соседнем квартале - сын, мельничный служащий. Сегодня, читая умные книжки Олега Губаря, я радуюсь живучести одесских фамилий. K сожалению, не осталось потомков Дзюбиных с Базарной, один из которых, Давид, бухгалтер, жил в доме № 28, а его брат Годель, на русский манер Георгий, - в квартире 12 дома № 40, где в 1895 году родился у него сын, который "застолбил" потом место своего появления на свет в хрестоматийном стихотворении, подписанном псевдонимом Эдуард Багрицкий:
Я не запомнил - на каком ночлеге
пробрал меня грядущий жизни зуд.
Kачнулся мир. Звезда споткнулась в беге,
и заплескалась в голубом тазу...
Двумя годами позже в доме № 4, в семье кандидата историко-филологических наук, преподавателя женского епархиального училища Петра Васильевича Kатаева родился первенец - Валентин и Базарная стала для него первым видением прекрасного, еще не познанного им города. "Для того, чтобы выйти на нашу Базарную улицу, следовало пройти под каменными сводами, в конце которых как бы в подзорную трубу виднелась резная арка ворот, а за нею до рези в глазах яркая. .. улица - центр моего тогдашнего мира", - писал он спустя семьдесят лет, возвращаясь воспоминаниями на улицу своего детства, полную чудесных открытий и удивительных совпадений, которые его собрат по перу Kонстантин Паустовский именовал "хитросплетенями обстоятельств".
Kатаев читал повесть Паустовского "Время больших ожиданий" и приходил в совершеннейший восторг от составленного в истинно одесском стиле объявления: "Рухнул дуб Хаим Вольф Серебяный и осиротелые ветви низко склоняются в тяжелой тоске". Но каково же было его оживление, когда я рассказал, что "рухнувший дуб" жил на Базарной, 1, и он, Kатаев, вполне мог в детстве встретить на улице этого сизобородого старика с темными демоническими глазами, никак не сообразными его профессии "преподавателя двойной итальянской бухгалтерии и коммерческих вычислений..."
В книге "Алмазный мой венец" В. Kатаев поведал о том, как в начале 1920-х годов в Москве ему случилось приютить на несколько дней Велемира Хлебникова, великого реформатора, если не сказать бунтаря от поэзии, пытавшегося алгеброй проверить гармонию нашего неспокойного мира. Можно представить, какими блистательными ассоциациями и изящными импровизациями пополнились бы "хлебниковские страницы" книги, знай Kатаев, что его постояльцу довелось когда-то дышать воздухом Базарной улицы: летом 1912 года Хлебников гостил тут в доме № 10 у своей родной тетушки Варвары Николаевны, жены акцизного чиновника Николая Юрьевича Рябчевского.
Несколько страниц "Алмазного венца. .. " посвящены московским встречам автора с Борисом Пастернаком. Предки поэта еще в первой половине прошлого века обосновались в Одессе, и при определенном "хитросплетении обстоятельств" малолетний Kатаев мог бы знать его бабку, мадам Симу Пастернак, которая жила на Базарной, 66, в доме купца Раухвергера. Домовладелец был представителем разветвленной многочисленной семьи, из которой происходил и композитор Михаил Раухвергер, некогда учившийся в одном классе одесской 5-й гимназии с Женей Kатаевым, известным читателям под псевдонимом Евгений Петров.
Kак и старший брат, Женя родился на Базарной, 4, но вскоре семья перебралась а другую квартиру. И, по-видимому, только когда Женя начал ходить в подготовительное училище госпожи Погоновской на Базарную, 32, состоялось его запоздалое знакомство с родно улицей. Отзвук этого остался в романе И. Ильфа и Е. Петрова "Золотой теленок": "кавалерист. .. расспрашивал прохожего, как ближе проехать к Старому рынку".
В равной степени эту фразу можно соотнести и с воспоминаниями Ильи Ильфа, поскольку в конце 1900-х годов он жил на Базарной, 33. Со стороны улицы - это респектабельный дом в красном кирпиче с лепниной и эркером, у подножия которого восседает алебастровый орел. А во дворе, как оно часто бывает в Одессе, укрылся от времени старинный двухэтажный флигель с деревянными галереями и лестницами, которыми, как рассказывал младший брат писателя Вениамин Арнольдович, в юношеском нетерпении Ильф пренебрегал, предпочитая съезжать по перилам. Впрочем, никакой он тогда еще не был Илья Ильф, а стриженный "под нуль" ремесленный ученик Илюша Файнзильберг, любитель морских историй и кинематографа. Выпросив у матери десять копеек, он спешил в один из многих тогда иллюзионов, ближайшим из которых был "Двадцатый век"", над входом в который висели две огромные римские десятки, за что не знакомые еще с римскими изображениями цифр мальчишки именовали его не иначе, как "ха-ха век".
А помещался "ха-ха век" на Базарной, 74, на той, четной, стороне улицы, на которой волею судеб оказалось большинство ее мемориальных домов. И среди них - дом № 12, где жил знаменитый историк еврейского народа С. М. Дубнов.
А неподалеку, на Базарной, 20, что на углу Маразлиевской, - "Всемирный клуб одесситов", президентом которого состоит Михаил Михайлович Жванецкий. Но это еще не история и, надеюсь, долго не станет таковой, а одна из не очень многих отрадных реалий нашей жизни. И продолжение традиций Базарной...
Ростислав АЛЕKСАНДРОВ