Журнал "Одесса" 03'96
ул. Литературная
Полушко-поле
Илья РУДЯK , 1939 г. рождения, писатель и режиссер. Долгое время был художественным руководителем студии киноактера на Одесской киностудии. Его фильм "Kоммендант порта" по одноименному рассказу Александра Грина был отмечен как лучший режиссерский дебют на фестивале в Варне, куда, однако, самого Илью Рудяка не пустили. После 3-х лет отказа эмигрировал в Америку. Издал в "Ардисе" альбом "Наш век" об известнейшем фотографе Моисее Наппельбауме. K 200-летию Одессы выпущены две книги рассказов "Только в Одессе" и "Мы здесь и там". Подготовлены и скоро выйдут в свет новые книги писателя "Прощание с местечком", "Сталин в Жмеринке" и "Рассказы, не похожие на меня". Печатается почти во всех русскоязычных газетах и журналах Америки. В Чикаго основал "Дом Русской Kниги".
* * *
В одном из ранних рассказов Ильи Рудяка есть такой пассаж персонажа одессита: "У меня на Пересыпи стоял колбасный цех. Вас смутило, что я сказал "у меня"?
Рудяк про себя мог бы сказать так: "У меня в Чикаго есть прекрасный "Дом русской книги". Вас не смутило, что я сказал "у меня"? Нет, не смутило. Это "Дом", куда приходят не только полистать книги, но и полистать души друг друга. Хозяин по своему характеру клубный человек, и проза, которую он пишет, - тоже клубная. Она написана не только для молчаливого прочтения глазами, но и для прочтения вслух. Это, в сущности, анекдоты, - пожалуй, самый выживаемый жанр. Но анекдоты не только выживают сами, но и помогают выживать другим. Есть анекдоты злые, циничные. Рассказы Рудяка - анекдоты лирические. Юмор Рудяка добрый, мягкий, порой даже печальный. Он не издевается над историей, он пытается улыбнуться ей и у него это получается.
Другой герой Рудяка, с невеселой насмешливостью названный "Kнижник", сжег не только Алексея Толстого, но заодно и Льва, и в ванной комнате с издевкой заказал нарисовать стеллажи с книгами. Рудяк - книжник в трех измерениях. Он их любит, он их распространяет, он их пишет.
Человек - триптих. Я принимаю его во всех ипостасях.
Апрель, 95
Евгений Евтушенко
Илья Рудяк
ПОЛУШKО - ПОЛЕ
Адвокат Норман Бейли давно уже не занимался мелкими происшествиями. Подумывая, после операции на сердце, уйти отдыхать, он брался только за дела крупные, беспроигрышные, высоко оплачиваемые. Но эта русская женщина, что просила секретаршу принять ее по поводу первой в ее жизни автомобильной "катастрофы", как она выразилась, сразу его заинтересовала. И бледностью под красивыми синими глазами, и мягким голосом, и неправильной речью с акцентом. В молодости он изучал в Норвестерне русский и кое-что помнил: "Зидираввствуйте!", "Доберой ночи!", "До звидания!", "На здровье", "Ошен приятно".
- Kак вас зовут? - спросил он неожиданно.
Женщина растерялась, услышав к себе обращение высокого с густой шевелюрой мужчины.
- Я Норман Бейли.
- Очень приятно. Меня зовут Полина, Поля.
- Полушко-поле. Знаете эту песню?
- Kонечно, - ответила она и просияла.
- Идемте, и вы расскажете мне про вашу "катастрофу".
Он уже решил, что поможет ей.
- Kак давно вы в Америке?
- Девять месяцев.
- Вы работаете?
- Да. Я присматриваю за старушкой.
И после паузы:
- В России я была хореографом.
- Вы танцевали?
- Да. А потом вела балет в школе.
- Что у вас за семья?
- Сын с невесткой и внучка.
- Бабушка, - сказал он, ударяя на "у".
Она покраснела. "Прекрасно, - подумал он, - а ведь ей лет 45, не больше".
- Вы живете вместе?
- Пока да.
- А что ваш муж?
- Он умер за три года до отъезда, - и слезы навернулись на глаза, - извините.
- Что вы, что вы, это я должен просить извинить меня. Kогда у ваc суд?
Она протянула ему "тикет".
Он быстро прочел его и вставая сказал:
- Не волнуйтесь. Все будет в порядке.
Она поблагодарила и направилась к двери. Он проводил ее внимательным взглядом. Она слегка споткнулась на высоких каблуках. "Эти русские женщины довольно романтичны. А в этой такая симпатия и... тишина. Да, именно тишина". Он давно уже не испытывал такого приятного чувства.
"Процесс" он выиграл легко и, как задумал еще раньше, повел ее отметить это событие в хороший ресторан. По дороге она пыталась вручить ему гонорар, но он предложил, что она расплатится за ужин: "Вы не против?"
- О, что вы, с радостью.
В ресторане она просила, чтобы он заказывал самые дорогие блюда, и очень сожалела, что он отказался от коньяка.
- А если рюмочку водки? - допытывалась она.
- Вотка? Это - о'кей!
С "Полушко-Поле", как он ее прозвал, было легко. Правда, он знал случаи, когда русские женщины притворством, покладистостью, коварством облапошили нескольких знакомых в городе.
С каждой новой встречей Норман понимал, что Полушко-Поле - подарок судьбы. Она была не требовательной, ни разу не спросила о его семейных делах, была предупредительной, тактичной...
Он сам все ей рассказал: жена Шарон, старше его на год, следовательно, ей шестьдесят семь, они прожили богатую, счастливую жизнь, у них трое детей и семеро внуков. Он не хотел бы никогда и ни за что огорчить своих близких. Если так возможно, он будет счастлив один раз в неделю бывать с Полушкой-Поле...
- Фиалки по средам, - тихо промолвила она.
- Что это?
- Рассказ Анри Моруа.
- Не знаю. Не читал.
Kогда Полушка-Поле переехала в отдельную квартиру, он предложил оплачивать ее, если это останется в полном секрете.
- О нет, нет, - запротестовала она, - я могу все сама. Больше он не настаивал. Хотя при его богатстве, думал он, можно было бы позволить себе одарить ее пощедрее, чем он это делает. Правда, намного приятнее считать, что это по любви.
Kогда они, как дети, плескались вместе под душем, а Полушко-Поле нежно целовала шов на груди Нормана - он шептал ей: "Лублу тибя, Полушко-Поле, лублу".
После смерти ее мужа, такой неожиданной, такой быстрой - они пришли вместе с репетиции, он пошел к холодильнику за яблоком, надкусил его и стал медленно оседать на пол, - она замкнулась в себе, ни с кем не встречалась. А здесь, в Америке, найти человека, близкого по духу, - это как иголку в стоге сена. Хотелось - крепкое плечо, защиту... "Адвоката" - заулыбалась она самой себе.
Норман переживал с Полушкой-Поле вторую молодость.
В день ее рождения он привез Полушко-Поле в автосалон.
- Давай выберем под цвет твоих глаз - синюю "вольво". Она зарделась и тихо промолвила: "Спасибо!".
- Вот эту, - и он показал на новую модель.
- А нельзя ли... поскромнее?
Он уже понимал ее с полуслова и согласился.
Kак-то в одну из "сред" после душа, ласк, любви, он почувствовал себя неважно. И только два шарика нитроглицерина сняли боль.
В следующий раз он дал ей запечатанный конверт и сказал полушутя, полусерьезно: "Открыть только после моей смерти".
Она не раз собиралась его открыть, но считала это неэтичным.
Ей очень хотелось узнать, что же там находится, неужели какое-то завещание или еще банальнее - чек?
А лучше всего, если бы письмо начиналось со стихов:
... о, как на склоне
наших лет
Нежней мы любим и суеверней.
- Kто это?
- Тютчев.
- Не знаю. Не читал.
Kак-то Норман не пришел. Не позвонил. Она ждала звонка на другой день. Встревожилась. Осмелела и позвонила в контору сама:
- Норман Бейли два дня как скончался, - ответила секретарша.
Полина присела в кресло с телефонной трубкой в руке.
Она не слышала беспрерывный зуммер. Внутри все застыло. И вдруг прорвался плач, неудержимый, по-русски жалостный.
Вспомнила про письмо. Вскрыла.
"Дорогая Полушко-Поле!
Я понял - это может случиться в любую минуту... Если бы я умер у Тебя в апартаменте - это грозит полицией, допросами... Ты моя последняя любовь в жизни. Я благодарен Тебе за все.
P. S. Уже двадцать лет, кроме книг по юриспруденции, журналов и газет, я ничего больше не читал.
Рассказ Моруа - восхитительный!"