Бел Кауфман: «Я слишком занята, чтобы стареть»

Снежана Павлова

Бел КауфманСо дня рождения классика мировой литературы Шолом-Алейхема, автора «Тевье-молочника», «Блуждающих звезд» и «Мальчика Мотла», исполнилось 150 лет. Его внучка, известная писательница Бел Кауфман, живет в Нью-Йорке. Ей 98. Мы позвонили Бел, и она с радостью согласилась пообщаться с одесситами.

— Бел, Ваше детство прошло в Одессе во время революции. Какие воспоминания оставил этот период жизни?

— В Одессу я приехала с родителями, когда мне было три года. Во время революции я, конечно, волновалась и боялась, мне это передавалось от взрослых. Родители тогда много говорили о ЧК, нас называли буржуями, и мы сразу сделались врагами, потому что большевики ненавидели буржуев.

Я отчетливо помню голод. Я стояла в очереди за зеленым хлебом, который был сделан из гороха, так как не было муки. Когда мой братик родился, мне было девять лет. Однажды я гуляла перед нашим домом на Ришельевской, и вдруг подошли две женщины в кожаных куртках, вынули из коляски ребенка, положили его на мои худые руки, сказав: «У нас тоже дети», и забрали коляску. Я пришла домой с ребенком в одеяльце, мокром от моих слез. Меня увидела мама и спросила: «Белочка, что случилось?» А я ответила: «У них тоже дети!»

Еще я помню, как из Америки моя бабушка, вдова Шолом-Алейхема, прислала посылку, в которой был кусок шоколада. Мы ели его, как мышки, по маленьким кусочкам каждый день. Мама говорила, что как только мы приедем в Америку, она купит этот шоколад.

— Купила?

— Да, она нашла его. Оказалось, что это кусковой шоколад для кондитерских изделий. Но для нас — голодных, измученных — это был самый замечательный шоколад!

Была еще история. Меня отправили на одну неделю в лагерь для детей, потому что там кормили. И, я помню, нам каждому дали по кусочку вареного мяса, и каждый его делил на более маленькие кусочки, чтобы на дольше хватило. Папа мне принес тогда подарок в лагерь — пол-апельсина. Я положила его под подушку, а кто-то из ребят украл. Помню, как мне досадно было тогда...

— Как Вам удалось спастись?

— После революции нужно было уехать из-за преследований. И мама спасла нашу семью, иначе бы нас убили. Имя моего дедушки Шолом-Алейхема было очень известно, и моя мама пошла к министру культуры Луначарскому, сказала ему, что хочет со своим мужем и двумя детьми навестить свою маму, вдову Шолом-Алейхема, в Нью-Йорке. Это был умный ход. Луначарский чтил Шолом-Алейхема, тут же подписал нужные бумаги, и мы легально выехали в специальном вагоне прямо в Ригу, а оттуда на пароходе — в Америку. На этом же пароходе впервые ехал в Америку с труппой актеров Станиславский.

С дедушкой Шолом Алейхемом. Бел Кауфман полтора года. 1912Шолом-Алейхем — литературный псевдоним Соломона Рабиновича. Псевдоним переводится на русский язык как «Мир вам!».

Первое литературное произведение писателя — дневник ругательств мачехи.

Критики называют Шолом-Алейхема еврейским Марк Твеном. Сам Марк Твен заметил, что считает себя американским Шолом-Алейхемом.

В честь Шолом-Алейхема назван кратер на Меркурии.

— Дедушка, наверное, Вас очень любил…

— Да, он обожал меня и мою двоюродную сестру Тамару, которая была на пять лет старше. Помню, как мы втроем гуляли по Женеве, и он, показывая на горы, говорил: «Видите эту гору? Я дарю ее Тамарочке. Видите это озеро? Я дарю его Белочке». Когда я выросла, я поняла, что его настоящий подарок — любовь к людям и к юмору — гораздо важнее выдуманного им подарка — озера. А еще во время прогулки я крепко держалась за дедушкину руку, потому что он мне говорил, что чем крепче я буду держаться, тем лучше он будет писать. Так теперь я всегда шучу, что если вам нравится, как он пишет, то это из-за меня. Я очень крепко держалась!

— Он в жизни так же шутил, как в своих произведениях?

— Дедушка был очень веселым и говорил с детьми на смешном языке, выдумывал игры, а меня научил говорить рифмами. Я все еще пишу рифмами… Шолом-Алейхем говорил: «Даже если вы не понимаете шутки, смейтесь заранее! Когда-нибудь вы будете их понимать». А в завещании он просил, чтобы на каждую годовщину его смерти люди не предавались скорби, а собирались вместе, читали его смешные рассказы и веселились.

Там, где был дедушка, было шумно и весело. А ведь у него была трудная жизнь! Он был бедным, у них с Ольгой было шестеро детей. Дедушка зарабатывал творчеством и подрабатывал где мог. Было и такое, что он получил много денег от отца своей жены в наследство и все проиграл на бирже в Киеве. А моя бабушка Ольга работала зубным врачом, в то время это не давало большого заработка, но она, как получалось, помогала прокормить семью. В Киеве в то время евреям можно было жить, только если у них была профессия. Так вот дедушка даже пытался показать ее пациентам, что она пользуется известностью. Для этого он иногда просил членов семьи надеть пальто и шапки, положить каждому вату за щеку, как будто щека опухла от флюса, и сидеть, постанывая от зубной боли, в приемной у бабушки, будто ожидая своей очереди.

— Что выделяет писателя Шолом-Алейхема среди других писателей России, Европы и Америки?

— Он сделал идиш литературным языком. Ведь он писал и говорил со своими друзьями на идише. Шолом-Алейхема обожают во всем мире. Его именем названа улица в Нью-Йорке. А когда я выступала в Монреале в Канаде, ко мне обратился мужчина в инвалидной коляске: «Я слепой, вас не вижу, я глухой и вас не слышу, но когда я узнал, что приезжает внучка Шолом-Алейхема, я решил, что должен дотронуться до вашей руки». Это было так трогательно! Шолом-Алейхема любят не так, как других писателей — Толстого и Диккенса, например. Его любят как члена всемирной еврейской семьи. И он оставил в наследство в своих произведениях любовь к жизни и к людям. Это его выделяет.

— А Вы знаете идиш?

— Я вполне понимаю идиш, но говорю на нем не очень хорошо. У нас в семье говорили только по-русски. Мой первый язык — немецкий, так как я родилась в Берлине. А о дедушке рассказываю на английском языке и, для русских, на русском.

— Мюзиклы по произведениям Шолом-Алейхема до сих пор идут на Бродвее?

— Да, хотя мюзикл «Скрипач на крыше» был поставлен почти сорок лет назад по мотивам повести «Тевье-молочник». Это замечательный мюзикл, пользуется большим успехом, и я была на премьере вместе с мамой и братом!

— Перед постановкой режиссер с Вами советовался?

— Конечно, и я даже помогла. Тогда у нашей семьи был очень плохой адвокат. И мне в театре пожаловались, что мы не можем подписать контракт, потому что не отвечает наш адвокат. Я позвонила — и через пару дней контракт был подписан. Я горжусь этим, ведь без этого могло не быть такого спектакля — «Тевье» (тогда он так назывался).

— Бел, Вы ведь тоже пишете. Наверное, Вас невольно сравнивают с дедушкой?

— Я была тронута, когда вышла моя книга «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Критики ее одобрили, сказав, что у меня такой же юмор и гуманизм, как и у Шолом-Алейхема. Мне показалось, что таким образом они дали мне позволение писать…

— Как Вам удается быть в такой прекрасной форме?

— Я слишком занята, чтобы стареть! Я всем интересуюсь, веду активный образ жизни. Вот только жаль, дети живут далеко, в разных штатах…

— В Украину не собираетесь?

— Я была и в Киеве, и в Одессе. Это красивые города! Дедушка вспоминал Украину с большой ностальгией, мне рассказывала мама. Ведь он там прожил большую часть своей жизни. В одном из писем он прямо сказал: «Киев — это ведь мой город». А в другом написал: «Как скромно выглядит Киев после блестящего Парижа и после чистенького Берлина! И все-таки если бы мне предложили выбрать один из трех городов, я остановился бы только на Киеве, хотя он не так благоухает и не так благоустроен».