ВЛАДИМИР ЖАБОТИНСКИЙ.
«ПЕРЕВОДЫ ПЕСЕН И ПОЭМ ХАИМА-НАХМАНА БЯЛИКА», ОДЕССА, 2000
Евгений Голубовский
СОПЕРНИК? СОАВТОР!
Владимир Жаботинский. «Переводы песен и поэм Хаима-Нахмана Бялика», Изд-во «Друк», Одесса, 2000, 303 стр., тираж 500 экз, ISBN 966-7144-90-9
Существовал ли бы для нас, для русской поэзии Бернс, не будь переводов Маршака?
Уолт Уитмен навечно прописан в русской поэзии Корнеем Чуковским.
А сколько было попыток адекватно перевести Вильяма Шекспира? Нужно ли удивляться, что его не воспринимал Лев Толстой? Но вот стихия и натиск Бориса Пастернака как бы прорвали плотину чужеродности, чужеязыкости. И Шекспир вошел глубинно в русскую поэзию, в нашу культуру.
Имя Хаима-Нахмана Бялика я узнал задолго до того, как прочитал его стихи. Нужно ли объяснять, что в четырнадцать - пятнадцать лет мы все влюблялись в раннего Маяковского. Помню, как шагая по Одессе, я рукою рубил лесенку "Флейты-позвоночник", одного из величайших лирических шедевров поэта. И там, наряду с "небесным Гофманом" (его новеллы я уже читал), гетевской Гретхен, мятущимся Наполеоном, звучали строки:
И видением вставал унесенный от тебя лик,
Глазами вызарила ты на ковре его,
Будто вымечтал какой-то новый Бялик
Ослепительную царицу Сиона евреева.
Не сразу, спустя месяцы, в одесской "горьковке" в именном каталоге дореволюционных книг я обнаружил том Х.-Н. Бялика, переведенный с иврита на русский Владимиром Жаботинским. Книга настолько пользовалась успехом, что ее - естественно, до революции, - переиздавали шесть раз. Кстати, в последний раз в Одессе, родном городе В. Жаботинского и, по сути, родном городе для поэзии Бялика.
Так вошли в мое сознание оба эти имени. И росло чувство вины. Город, славившийся своим литературным прошлым, несломленной литературной памятью, здесь оказался раздавленным и подавленным тоталитарной машиной. Какой Жаботинский? Какой Бялик? Кто сказал, что великие? Горький, Бунин, Маяковский, а что думает по этому поводу товарищ Лебедев-Кумач?..
Шутки шучу. Горькие шутки. Но и от шуток хочется переходить к делам. Тем более, что есть повод: 2000 год - год 120-летия со дня рождения Владимира (Зеева) Жаботинского и год 60-летия со дня его смерти. И всего 80 лет назад - в 1921 году - Хаим-Нахман Бялик навсегда покинул Одессу, чтобы продолжить бороться за воскрешение иврита, за создание новой культуры, нового государства.
Недавно стало известно письмо Корнея Чуковского, написанное не в самые лучшие для литературы годы (кончилась "хрущевская оттепель"), в 1965 году, из Москвы - в Иерусалим. Письмо - рассказ о Жаботинском и Бялике.
"...Он ввел меня в литературу. От всей личности Владимира Евгеньевича (Жаботинского. -Е. Г.} шла какая-то духовная радиация. В нем было что-то от пушкинского Моцарта, да, пожалуй, и от самого Пушкина...
Меня восхищало в нем все: и его голос, и его смех, и его густые черные волосы, свисавшие чубом над высоким лбом, и его широкие пушистые брови, и африканские губы, и подбородок, выдающийся вперед... Теперь это покажется странным, но главные наши разговоры тогда были об эстетике. В. Е. писал тогда много стихов, и я, живший в неинтеллигентной среде, впервые увидел, что люди могут взволнованно говорить о ритмике, об ассонансах, о рифмоидах...
Он казался мне лучезарным, жизнерадостным, я гордился его дружбой и был уверен, что перед ним широкая литературная дорога. Но вот прогремел в Кишиневе погром. Володя Жаботинский изменился совершенно. Он стал изучать родной язык, порвал со своей прежней средой, вскоре перестал участвовать в общей прессе. Я и раньше смотрел на него снизу вверх: он был самый образованный, самый талантливый из моих знакомых. Но теперь я привязался к нему еще сильнее... Прежде мне импонировало то, что он отлично знал английский и блистательно перевел "Ворона" Эдгара По, но теперь он посвятил себя родной литературе - и стал переводить Бялика. Вот тогда он стал часто посещать Равницкого, который, если я не ошибаюсь, помогал ему изучать и старинные книги, и древний язык, и разъяснял трудные места в поэзии Бялика..."
А впрочем, есть свидетельство самого Жаботинского:
"Я жил тогда в Одессе. Были мы с поэтом Бяликом соседями по даче. Меня потрясли его стихи, и я решил перевести их. Он помогал мне в переводе - объяснял места в оригинале, которые мне не удавалось понять. Мы сблизились..."
Нет, это не отношения соперников, что нередко бывает в искусстве перевода, это отношения соавторов. И, как рассказывает Владимир Жаботинский в "Повести моих дней", он и представить себе не мог, как трудно будет пробиться с этими стихами в издательстве. Но успех первого издания превзошел все ожидания. Поэта, писавшего на древнееврейском, на идиш, теперь читала, цитировала вся Россия. Вот почему как имя, всем понятное, он попадает в поэму Маяковского. Вот почему Максим Горький писал: "Как все крупнейшие поэты, Бялик общечеловечен".
Бялик был поэтом, писавшим силой, голосом библейских пророков. Он не хвалил, он обвинял. И его горькие стихи пробуждали в человеке человеческое. Чтобы перевести этот библейский пафос на русский язык, нужно было обладать той же силой чувств, той же убежденностью и верой. И произошло чудо: Жаботинский и Бялик нашли друг друга. Нужно было иметь право написать:
И молви: мой народ стал мертвою травою,
И нет ему надежды на земле.
И Бялик, и Жаботинский, потрясенные Кишиневским погромом, нашли в себе силы это написать. И нашли в себе силы поднять свой народ с колен.
До революции этот сборник стихов выходил, как книга Бялика, переведенная Жаботинским. Спустя годы, зная жизненный путь, подвиг Жаботинского, можно смело сказать - это книга Владимира Жаботинского. Его переводов стихов и поэм великого еврейского поэта Хаима-Нахмана Бялика. Ибо так, как Жаботинский прочел и перевел Бялика, это не смогли сделать ни Вячеслав Иванов, ни Юрий Балтрушайтис, ни Федор Сологуб, ни Валерий Брюсов. И дело тут не в мере таланта, а в мере сопереживания, соавторства.