Отрицание отрицания
Евгений Голубовский
Уже прижилось определение – «второй одесский авангард», но как-то не обозначились его временные рамки. Я предложил бы внятно очертить границы – от первых квартирных выставок Олега Соколова (1955 год), до начала перестройки, когда возможным стало то, что до этого было совершенно недопустимым (1985 год). А вот последующие прорывы – это уже «третий одесский авангард». И самыми первыми и активными его участниками были постмодернисты Александр Ройтбурд, Василий Рябченко, Елена Некрасова и Сергей Лыков, чьи две совместные выставки «После Модернизма» и «После Модернизма-2», прошедшие не где-нибудь на обочине, а в Одесском художественном музее, и оповестили господ искусствоведов в штатском и форме, что паоиски новой художественной формы (извините за тавтологию) продолжаются, и уже сложилась южнорусская группа постмодернистов.
Сегодня я буду размышлять не обо всех четверых названных живописцах, у каждого из них складывался свой – безусловно, интересный – путь в искусстве. Но только что прошедшая в галерее «Сады Победы» выставка Сергея Лыкова «Ностальгия по-настоящему» заставила еще раз взглянуть на его картины в собрании Музея современного искусства Одессы, подумать над тем, что приемлет художник, что отрицает (кстати, и из своего собственного опыта), что, в конце концов, заставляет его ощущать - ностальгию.
Когда-то Пабло Пикассо, не раз менявший художественные пристрастия, заметил:
«Все имеет право меняться, даже художники».
Вроде бы простая мысль, но как часто ее приходится отстаивать, так как критики, коллекционеры, зрители, привыкнув к манере живописца, чуть ли ни как предательство воспринимают отход от сложившейся (понравившейся, ставшей привычной) манеры.
Сергей Лыков уже двадцать лет назад, на постмодернистских выставках не совсем удовлетворял «канонам постмодернизма». Цитируя классику (к примеру, уже тогда Караваджо), он пытался философски осмыслить свое место художника рядом с произведением, ставшим классическим. Тогда один из известнейших украинских искусствоведов Константин Акинша, разбирая новое явление в рамках вообще советского (тогда еще советского!) постмодернизма, видел в работах Лыкова «грех серьезности». Ведь, по определению, постмодернизм был ироничным. А картины Сергея Лыкова были притчевыми, пусть не всегда внятными тогда были его художественные высказывания, но иронии, «стёба» в них не было.
В коллекции Музея современного искусства Одессы есть автопортрет Сергея Лыкова, написанный в тот период, в самом начале девяностых годов. Никакого самодовольства. Скорей, растерянность. Как пропустить через себя сложнейшую картину мира? Здесь и влияние кубизма, и ностальгия по простоте, может быть, даже по реализму. Экспрессивный рисунок в сочетании с монохромностью. Демонстрация технической раскованности и смущения перед сложностью мира, его многогранностью.
С тех пор за плечами мастера уже более десятка персональных выставок. Сергей Лыков продумывает их названия, иногда пишет к выставкам своеобразные манифесты. Он художник-философ, и для него важно не только показать зрителю ряд картин (художники нередко говорят – «картинок»), а найти в зрителе собеседника, еще лучше – соратника.
Вот только некоторые названия выставок Сергея Лыкова – «Божественная комедия в картинках», «Дикие тени любви», «Танцы с тенями», «На восток», «Душа, скиталица нежная», «Дорога», «Ловцы снов», «Всемирная история в картинках», «Недоверие к Караваджо». Думаю, уже из этих названий складывается образ художника-мечтателя, художника-странника, занятого поиском универсального миропонимания, чья душа одновременно открыта Востоку и Западу.
«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», - эти строки Редьярда Киплинга стали убеждением многих. Но только не Сергея Лыкова. Для него мифология Востока, мифология Запада одинаково приоткрывают мир человека, а значит, образуют единое поле всемирной мифологии.
В Музее современного искусства Одессы хранится работа из цикла «Всемирная история в картинках» 2001 года. Нет, художник не просто изобразил японца - борца сумо.
Он выделил его светом из пространства, как бы сконцентрировав наше внимание на одном из символов, или, как чаще теперь говорят, «брэнде» Востока. Но одновременно на плоскости, которую можно воспринимать как Землю, три одинаковых отпечатка женского портрета, в котором даже при деформации, безусловно угадывается Джоконда. Загадочное смятение сновидения? Может быть, но лишь для того, чтобы совместить символы Запада и Востока, а значит, поставить зрителя не перед дилеммой выбора, а перед возможностью сопряжения полярного мира.
Третья картина Сергея Лыкова в коллекции восходит к циклу «Недоверие к Караваджо». Эту серию картин художник продолжает все двадцать лет творческой жизни. И каждый раз находит новый повод для художественного высказывания, обращаясь к замечательной картине Караваджо «Взятие Христа под стражу», увы, украденной из нашего Музея западного и восточного искусства. Подчеркну, цикл начинался тогда, когда картина спокойно висела в музейном зале, не вызывая ажиотации, более того, побуждая к исследованиям – подлинник это или копия. Правда, Лыкова волновала не атрибуция оригинала, хоть все-таки подлинность караваджиевского полотна была установлена. В картине он нашел выразительнейшее истолкование христианского мифа.
А раз так, то проявленное им недоверие к мифу давало возможность созидать новые мифы. Одновременно, что тоже привлекало художника, подобная работа требовала высоко класса живописи, так как вступать в диалог с мастерами нужно было на высоком профессиональном (!) языке.
Так появлялись у Лыкова работы, иногда такие, как «Петр и Павел» в бурной дискуссии (2004 год), иногда «Чудо с бабочкой», где вновь слились Восток и Запад (2003 год), иногда это торжественный «Готический концерт» (2004 год), восходящий к «Концерту Барокко» 1986-го года, к картине, открывшей Одессе, Украине художника Сергея Лыкова, тогда постмодерниста, сегодня отрицателя постмодернизма.
Коллекцию работ Сергея Лыкова в Музее современного искусства Одессы завершает картина «Караваджо. Театр Но» (2009 год). Профиль женщины со свечой в руке словно отсылающий нас не столько к Караваджо, сколько к французскому мастеру Жоржу де Лятуру с его драматической игрой света и тени, с его открытым светом свечи, порою превращающейся в факел, чего не делал Караваджо, но для С.Лыкова важна не искусствоведческая точность посыла, философская – это символ западной культуры, а рядом, озаренный этой свечой актер древнего японского театра Но, прикрывший лицо женской маской. Западный миф и Восточный миф не просто сосуществуют, они дополняют друг друга, создают стереоскопичность культуры. Именно тогда и художник, и его зритель ощущают устойчивость, гармонию этого мира.
От разрушительной иронии постмодернизма Сергей Лыков приходит к концепции нового гуманизма. И назвал эту концепцию (свою последнюю выставку) строкой из Андрея Вознесенского «Ностальгия по настоящему». Непросто для любого творческого человека отрицать сделанное тобой ранее. Но отрицание отрицания, если верить диалектике Гегеля, это путь по спирали вверх, это утверждение новых позитивных смыслов.
Вспомнил у Маяковского: «Мы диалектику учили не по Гегелю…». Да учили ли мы ее вообще? А Сергей Лыков двадцать лет практикой творчества убеждает в незыблемости основных философских законов.
Я уже цитировал Пабло Пикассо. Еще одна его мысль, как утверждают, последняя, высказанная им перед смертью:
«Живопись еще нужно изобрести».
Мне кажется, что Сергей Лыков вот уже двадцать лет изобретает свою живопись. На этом пути могут быть разочарования и обретения. Он пытается осознать настоящее как пространство и как качество. Это его путь. Иного не дано.