Евгений Голубовский

У Эрнста Черненко могли быть разные судьбы. В 4 года он, родившийся в Одессе в 1935 году, уже читал. Честно признаюсь, этим меня не удивишь — и моя дочь уже бегло читала. Но... Эрик Черненко с 2 лет рисовал. Рисовал Одессу. Такое узнал впервые.

А дело было так: в родительской комнате стоял кульман — гордость отца — с чертежом здания, аккуратно выполненным карандашиком. Когда взрослые отлучились, Эрик взял флакон с тушью, открыл его и начал старательно пальцем наводить линии... Когда отец вошел в комнату, то, растерявшись, захохотал, мать заплакала, а сын гордо закрыл флакон. Все они еще не предполагали, что с этого часа ребенок обрел увлечение на всю жизнь.

Чего только не успел он нарисовать (тушью и пальцем, тушью и пером, фломастерами) за четверть века! Он блестяще знал и знает город — дом за домом, квартал за кварталом. Ведь и в годы оккупации, и в послевоенные годы он жил с городом, и, встречая людей и вглядываясь в обрушившиеся здания, и зарисовывая наизусть, как бы предчувствовал, что уедет, уедет, уедет...

Куда только не забрасывала судьба Эрнста Черненко! Он влюбился в Алма-Ате в дочь известного писателя Мориса Симашко (правда, и он из Одессы, и здесь его фамилия звучала не менее естественно, для юга, во всяком случае, — Морис Шамис). Так Эрик переехал в Казахстан, откуда в газету присылал сделанные по памяти сотни рисунков Одессы.

Так Эрнст стал редактором издательства. Пробовал себя в прозе. Но от главных влюбленностей не отрекался — ни от биологии, ни от рисунков Одессы.

В этом году Эрик Черненко приехал погостить в родной город, приехал из... Израиля. Вот так причудливо складываются судьбы людей. И привез... рисунки Одессы. Его Одессы. Он ходил по городу, внимательно вглядывался в постройки, в памятники, ничего не хулил, но в его душе жила Одесса его молодости, Одесса его предков.

Первая прогулка — к восстанавливаемому собору. Ведь его дед служил здесь службу. А потом по адресам, где жил когда-то с родителями: Малый переулок, 5, Балковская напротив Скидановского спуска, Градоначальницкая...

Это был город его детства, его памяти. Как и школа № 14 на Колонтаевской, как и школа П. С. Столярского, и память о том, что Учитель, больно помяв ему пальцы правой руки, сказал: «Он-таки будет играть на скрипке!». И отдал дитя не кому-нибудь, а Берте Михайловне Рейнгбальд. Когда после войны Эрик пришел в школу, он не нашел свою учительницу, и никто не сказал ему, что, когда ей в очередной раз отказали в ее квартире, она бросилась в лестничный пролет. Эрик не знал этого. Но он знал — в этом был его характер, что ни у кого другого учиться играть на скрипке не будет... Нет, не нашел этот трагический сюжет воплощения в его рисунках, но кто знает, как повлиял он на их тональность?!.

Эрнст Черненко у океана. ИзраильЯ мог бы писать о том, как говорили «за Одессу» Морис Шамис и Эрик Черненко, мог бы рассказывать о его нынешних впечатлениях об Израиле, который принял его всем сердцем, но мне, прежде всего, хочется показать, именно показать, Одессу глазами Эрнста Черненко. Этими рисунками не стыдно иллюстрировать и В. Катаева, и В. Жаботинского.

И еще — не забыть бы — Эрик Черненко любит рисовать Одессу в дождь, под мелкой моросью. «Косые струи дождя, словно в ученической тетради первоклассника, перечерки-вают синеватую массу Оперы...» — это из статьи Эрнста Черненко.

Он мог стать биологом Украины, Крыма, Казахстана, Израиля. Он мог стать литератором, путешественником. Я думаю, всему этому он предпочел — стать художником, графиком, влюбленным в родной город.

Мы познакомились с Эриком Черненко, биологом, человеком, влюбленным в Крым, в стихи Максимилиана Волошина и стихи одесского друга знаменитого коктебельца — профессора биологии Ивана Пузанова, в середине 1960-х годов. Привел его в редакцию «Комсомольской искры» Саша Розенбойм, и Эрик открыл предо мной свою заветную папку. И все одесские решетки, все мосты, все фонари — город ожил предо мной.