День Благодарения

Олег Губарь

Четыре дня к ряду моей любимой Пэт ("Целуй меня, Пэт!"; см. Шекспира) задают один и тот же вопрос. И она прилежно отвечает, что тема Одессы явилась к ней случайно-неслучайно. Как это? Да вот этак. Имела счастье родиться в Сан-Франциско. В приморском (вообще-то, приокеанском) городе-космополите, известном беспрестанными туманами, как бы сконденсированным воздухом свободы. Чем ни брат причерноморской Пальмире? Тем более, что ей и сам черт не брат. Родители Пэт пересекли Атлантику и весь континент в 1910-е годы, экспортировав себя прямиком из художественного пространства "Улисса" - аутентичного джойсовского Дублина. Они были подлинными "ириш", McGahey.

"Мак-Гэйхи?"

"Нет, - возмущается Пэт, - не Мак. Мак - у шотландцев. А у ирландцев..."

И далее замысловато артикулирует, выдувая нечто среднее между МЭК и МИК. К слову, МАК (он же МИК, он же МЭК) означает "сын". Мак-Грегор - сын Грегора, Мак-Милан - сын Милана, Мак-Кормик - сын Кормика, а далее, разумеется, бессмертный Мак-Лауд, неистребимый, как сыны человеческие. Есть еще О,Ниллы, О,Конноры - эти уже "внуки", соответственно Коннора, Нилла и прочих старожилов в клетчатых юбках.

Фамильярное Пэт - совсем не фамильярность. Тем паче, что Пэт - это как раз имя, Патрисия, точнее Анна-Патрисия, урожденная McGahey, в замужестве Herlihy (Херлихи). Дэвид Херлихи - выдающийся медиевист, специалист в области средневековой истории с мировым именем, повозил-таки супругу по морям и океанам, городам и весям. И это беспрецедентное даже по американским стандартам вояжирование уже на самом первом этапе приблизило юную Пэт к "Жемчужине у (Черного) моря". В 1950-1970-х Дэвид с супругой подолгу жили во Флоренции, Пизе и Париже, занимаясь исследованиями в местных архивах и книгохранилищах. Лишенная каких-либо научных амбиций, Патрисия наслаждалась счастьем сопутствовать талантливому человеку, радовалась материнству и никогда не ощущала себя "загнанной домохозяйкой".

Одесса возникла на горизонте, будто романтический парус одинокий. Звонкое слово, как бы отголосок имени героя Джойса, то и дело звучало в Италии, являлось на скрижалях ее новой и новейшей истории. Выходило так, что российская "Столица Юга" с самого своего младенчества инвестировала Европу, только что пережившую разорительные наполеоновские войны. Ливорно, Триест, Марсель, Пирей, Салоники буквально кормились грудью этой полнокровной Alma mater. То был исторический прецедент, феномен, достойный пристального внимания и изучения. Так в жизнь Пэт органично вошел образ некоего лучезарного Города - загадочного, экзотического, очаровывающего. Так - "из пламя и света" - соткалась тема ее научных занятий, а в конечном счете - тема Судьбы.

Сидя за компьютером, легко перепрыгивать через десятилетия, моря и горы, годы и невзгоды. Пэт влюбилась в Город заочно, словно по неотразимой фразе в брачном объявлении. Диссертация об Одессе была написана и успешно защищена, а между тем сам объект изучения по разным причинам оставался столь же недоступным, как, например, пространство времени, изучаемое ее мужем, как времена Цезаря Борджиа и Николая Кузанского. "Двадцать лет спустя" - так можно озаглавить сюжет первой встречи "американской туристки" с городом ее страсти. Пэт увидела Одессу с борта теплохода, прибывшего из Варны. Это был обычный Черноморский тур, круиз, подобный "докторскому визиту".

Возможность порыбачить в одесских архивах и научных библиотеках открылась только через семь лет, в 1981-ом. В порядке соглашения по обмену преподавателями, которые тогда уже стали практиковаться шире. Время стояло (буксовало?), мягко говоря, не самое благоприятное. После бойкота Московской Олимпиады, связанного с афганскими событиями, отношения великих держав балансировали на грани полного срыва. Патрисию поселили в "общаге", под присмотром некой основательно подвяленной дамочки, закамуфлированной под студентку или аспирантку и ее псевдо-жениха, дежурившего на подхвате. Более всего "вражескую лазутчицу" забавляло то, что опереточный жених, по курьезному стечению обстоятельств, носил фамилию знаменитого новороссийского генерал-губернатора, человека достойного во всех отношениях, хотя и оклеветанного молвой.

Архивные и библиотечные чиновники ни за что не хотели верить, будто американку интересует Одесса в стиле ретро, вечно искали в этом деле подвох, и со стойкостью, достойной молодогвардейцев, отказывали в выдаче старых книг, периодических изданий, архивных дел. Позднее я сам был свидетелем поистине анекдотической скаредности архивистов, потребовавших за ксерокопирование нескольких бумажек сумму, адекватную джек-поту в "Супер-лото". Мы (вовсе не в печали) бродили тогда по темным улицам в компании историка-медиевиста Ирины Немченко и двух доброжелательных московских девушек-библиографов, имена которых, к сожалению, выветрились из памяти. Но я отлично помню феерический разговор о природе одесского феномена под благословенные высокоградусные напитки севера и юга "великой и необъятной". (Вероятно, по этой причине много лет спустя наша собеседница выпустила вкусную монографию "Алкогольная империя", в предисловии к которой фигурируют и наши имена).

В европейских столицах Пэт много работала с совершенно неизвестным в советской исторической науке первоисточником - так называемой консульской перепиской. То есть все консулы иностранных держав регулярно отправляли в свои МИДы хорошо проверенные сплетни о положении дел в Одессе. Переписка эта охватывает десятилетия! Чтобы вы лучше оценили значимость этого корпуса документов, скажу, например, что мне удалось увидеть лишь островок соответствующих дел из МИДа Австро-Венгрии, датирующихся первой четвертью позапрошлого века, в том числе - годами пребывания Пушкина в Одессе. Представляете себе, сколько там всего можно раскопать!

Патрисия Херлихи - первооткрыватель этого пласта "полезных (архивных) ископаемых". И на основе этих и других документов стратегия, тактика, а равно хроника старой Одессы прочитывается иллюстративно, внятно, объективно, беспристрастно. С самых первых эпох существования наш город был прежде всего экспортером сельскохозяйственной продукции, экспортером мирового уровня, а некоторое время и чемпионом в этой отрасли. Все остальное нанизывается на главный стержень хлеботорговли. Как блестяще формулирует Пэт, Одесса - есть дитя меркантильного брака Черного моря с черноземом. Коротко и ясно.

Воцарение и падение на мировом зерновом рынке - это и есть ее "звезда" и "закат". Отсюда давний гонор, звездная болезнь экс-фараонши. Город существовал по классической схеме спроса и предложения: Европа алчет хлеба (со зрелищами там все в порядке), Одесса его дает. Несчастливая же Крымская война отобрала корону у красавицы: черноморские проливы были блокированы, спрос Европы остался неудовлетворенным, и тогда она вторично открыла для себя Америку, обратившись к вывозу хлеба с другого континента. Это был неблизкий путь? Верно. Однако рачительные американцы придумали эффективную технологию транспортировки: экспорт зерна сменился экспортом муки. Маршруты хлебных караванов удлинились, но зато мука гораздо компактнее укладывалась в трюмах и была чище. И пока Одесса чесалась, устраивая паровые мукомольни, поезд (вообще-то, пароход) ушел. И с этим ничего нельзя было поделать. Хлебный экспорт в дальнейшем нарастал, но Южная Пальмира уже никогда не смогла вернуть себе первенство.

Вот, лапидарно, лишь некоторые черты исторического моделирования, предложенные Пэт, и вызвавшие у знатоков не только уважение, но, пожалуй, восхищение. При этом экономическая составляющая эволюции Одессы неразрывно связывалась с ее этнической и социальной историей, хотя Патрисия всегда подчеркивает, что она историк, а не политик. В 1986 и 1991 годах ее обширная монография по истории города (1794 - 1914) издана в Гарвардском университете, а в 1999-ом переведена на украинский язык и вышла в свет в Киеве. Это единственная историческая монография об Одессе, написанная и изданная в XX веке! Невероятно, правда?! Автор из "тридевятого царства", ни на что не претендующий, до самого последнего времени не снискавший никаких лавров в том городе и в той стране, о которой писано. Напротив, на недавнем конгрессе украинистов в Одессе Пэт критиковали "за отсутствие национальной составляющей" и т. п., то есть за ОТСУТСТВИЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ МИФОВ. Вот тогда-то она и пояснила свою позицию - отрезала, что не причисляет себя к политикам.

Столь ревностное отношение наших национал-патриотов понятно: написано не то, что ими заказано; написано не ими; написано иностранкой; написано женщиной; написано матерью шестерых детей, как бы между прочим, по ходу семейных праздников.

Здесь пора вернуться к тому, с чего мы начинали - к "одесской природе" моей любимой Пэт. А потому - реестр родным и близким. Старший сын, Моррис-Питер, - университетский профессор, специалист в области теории компьютерных наук. Его супруга - эмигрантка еврейского происхождения из Вильнюса, Люба Попельски-Ширар. Их сыновья, Дэвид-Майкл и Анна-Патриция (тезка Пэт), воспитываются в лоне иудаизма. Второй сын, Кристофер-Роберт, по словам матери, "робкий холостяк", консультирует соотечественников по вопросам доходов и налогов; католик. Третий сын, Дэвид-Винсент, подозреваю, самый любимый - оттого что самый неустроенный (наши кумушки сказали бы: "Непутевый"). Он, что называется, свободный художник, занимается историей велосипедов (бициклетов) и тому подобными "глупостями". Совершенно равнодушен к деньгам, социальному статусу, успеху и проч. 14 лет душа в душу живет в гражданском браке с художницей-дизайнером музейных выставок и экспозиций, тоже ирландкой, по имени Кэтлин. Следующий сын, Феликс-Патрик, типизируется Пэт как капиталист: он входит в состав совета директоров крупного Нью-Йоркского банка. Супруга его, Лиса Стеглиш, афроамериканка: на три четверти негритянка, на четверть - голландка. Дети Александр-Соммервил и Бенджамин-Дэвид не крещены, поскольку родители атеисты. Младший сын Пэт, Грегори-Пол, инженер в знаменитой компании Майкрософт, изобретает новые системы и программы; холостяк. Единственная дочь, Айрин-Флоренс, самая младшенькая, - супруга албанца Мигена Хассаная, мусульманина. Познакомились они в Италии, где Айрин тогда работала, и Миген перетащил в США всю свою родню: мать, отца, сестру, ее мужа и детей.

Вы полагаете, это всё? Ничуть не бывало. Все эти дети родились в разных "кочевьях", в разных городах и штатах, а Айрин - вообще за рубежом, во Флоренции. Когда же весь этот интернационал собирается вместе? Помните, есть такой старинный романс: "Что может быть прелестнее, когда, любовь тая, друзей встречает песнею цыганская семья". "Я цыганка", - смеется Пэт. Собираются на Рождество и Пасху (все, вне зависимости от конфессиональных догм и норм) - у Мамы, отдавая дань традициям предков-"ириш". И еще - в День Благодарения, у "сионизированного" Морриса. Хозяин дома, как и его супруга, отменные остряки. Дэвид и Кэтлин им в этом не уступают. Что до Пэт, она вся соткана из добродушного острословия. "Я никогда не страдала от многодетности, - хохочет моя любимая подруга, "моя девушка" (задорная тональность наших отношений!), - не торопилась делать карьеру, не считала годы, проведенные с малышами, потерянными годами, не предписывала детям, чем заниматься, на ком жениться и во что верить..."

Четыре дня подряд они пытают Пэт, почему Одесса...