Ланжерон

(комментарии Александра Дорошенко)

Ланжерон
"Пахнет морем
И луна висит над самым Ланжероном
И каштаны
Тихо шепчутся с бульваром полусонным"

Широкие надежные ступени коренастой лестницы поведут вниз к плитам массива, налево, и к пляжу Ланжерон - прямо и он начинается двумя большими шарами. Лестница эта прохладна в любую "спеку", она многократно накрыта ветвями и листьями деревьев. Справа от нее длинный пологий спуск дороги и на нем снежными зимами так весело было скатываться на саночках, мне и маленькому тогда сыну, - так стремительно летели санки, сквозь веселое снежное конфетти, нам так хорошо смеялось на этом стремительном спуске ...

Но справа от этой пляжно-курортной двойной магистрали спуска, на высоте крутого холма, было место и уголок тишины - только для горожан. Это круглая небольшая площадь над морем, смотровая площадка и место тишины. Здесь, на самом урезе высокого холма, стояла деревянная читальня и была она бесплатным филиалом какой-то городской библиотеки. Стояли тихие столики и отдаленный шум пляжа здесь утихал ... В густой тени кустов и нависающих крон деревьев сидели пожилые женщины, вязали или читали, бегали и смеялись дети и летали бабочки, прихотливо выбирая путь полета и иногда, привлеченные лежащим внизу морем, они к нему устремлялись изо всех своих маленьких сил. Может быть, когда уходит лето, они тоже улетают в далекие теплые страны, чтобы через год вернуться к нам, домой? Иногда, уплыв далеко в море, над головой я внезапно видел летящую над волнами бабочку, трудолюбиво машущую невесомыми крылышками, и отважно летящую в открытое море, - так когда-то каравеллы Колумба шли в неизведанное …

Так здесь было всегда и на старых открытках Ланжероновой дачи видна высокая круглая ротонда-беседка, а рядом, окруженная высокой клумбой, мраморная скульптура девушки. По утрам ее золотило солнце постепенно обходя-обтекая и согревая теплый камень после ночной прохлады и выпавших слез росы, … вечером ее формы оттеняли движущиеся за уходящим солнцем тени и оживала скульптура от дневного зноя, … но главное наступало ночью, в свете луны, когда оживала каменная фигура, расправляя занемевшие застоявшиеся члены, разгибая спину и выпрямляя сведенные усилием напряжения ноги. А глубоко внизу светилось лунным отсветом море и рокотало, о чем то рассказывая, на что-то жалуясь …

Как здесь мне читалось и думалось (я ежегодно готовил в этой деревянной беседке экзамены к институтской летней сессии) обо всем, только не о предстоящем экзамене. И иногда, в первых еще спокойно-неторопливых днях подготовки, или после удачно сданного экзамена, оставив на попечение библиотекарши свои книжки, я сбегал к массиву - окунуться и блаженно полежать, взвешенный ласковой водой моря на его поверхности, опустив голову в воду и открыв глаза. Полностью отдавшись ласковым рукам моря. Так хорошо видно дно, рябь песка и солнечные на его поверхности тени. Донный песок лежит волнами, как будто недавняя морская рябь, теперь утихшая, отпечаталась и застыла на поверхности дна. И, глубоко нырнув в прохладную придонную воду, можно было прижаться к песку и так полежать на дне, чуть покачиваясь взвешенным водой телом. Море всегда неожиданно, как внезапный и незаслуженный подарок. В нем необычно все: вкус, и тихая глубина, и особая жизнь ... Наше тело иное в море - мы выросли в нем и его позабыли, но вот тело помнит.

А песок с рисунком дюн на морском спокойном дне - это репетиция грядущих Сахар.

(Я знаю, что и ты любил вот так же нырнуть к самому дну и там полежать, всматриваясь в рябь песка. Где бы ты сейчас ни был - поверь, там, на нашем массиве, или Ланжероне, или Отраде, или Фонтанах, и даже на Каролино-Бугазе, где ты так любил нырять, там сохранился твой отпечаток на дне, ... есть нерушимое правило у нашего Моря - хранить отпечатки наших молодых тел на своем донном песке! Вернувшись, ты легко в этом убедишься!).

Я был там сегодня, спустя множество лет. Давно не стало читальни и рядом шахматно-шашечного павильона, сгоревшего и за ненадобностью уже не восстановленного. Чудесная клумба в окружении розовых кустов тоже исчезла и только плакучие ивы, высаженные когда-то по контуру площади, напоминают, как это было. Нет больше покойных скамеек и ухоженные когда-то дорожки сливаются постепенно с дикорастущей травой. В высокой траве спала стая бездомных собак. … А мимо шли нескончаемым потоком люди, венец и гордость творенья, на пляж, бросали в сторону площади пустые бутылки, целясь, чтобы наверняка разбить, в уцелевшие столбики, так, чтобы не досталась бомжу пустая бутылка, для сдачи, роняли пластиковые пакеты от всякой малосъедобной дряни, в пятнах от нездорового жира, и попав на уцелевшую траву, губили ее эти жирные пятна и переставала навсегда вырастать в этом месте трава, говорили слова, из которых поразительным образом не получалась человеческая связная речь, ни на каких языках мира, известных во множестве со дня разрушения Господом вавилонской башни …

(Сегодняшняя тургеневская девушка выглядит вполне современно - с двумя беляшами в руке и ходовой частью от вездехода, - притом ест она оба эти беляша сразу, и свой, "обмазанный селедкой рот", она чуть тронет помадой, чуть поправит съеденный контур, и вновь зазвучат струны - "Ах, вам не хотится ль // Под ручку пройтиться? // - Мой милый. Конечно. // Хотится! Хотится! - ").

Господь внимает всему на земле и ему понятны и близки голоса всего живого, пенье самой маленькой птички и жужжанье самого неповоротливого жука, и слова этих брошенных бездомных псов, не разучившихся в своих бедах, говорить с Богом, его достигают, - но этих двуногих язык ему чужд и он перестал его слышать!