Воронцовский маяк

(комментарии Александра Дорошенко)

"Отечесто нам ... "
Александр Пушкин

Много солнца, открытое море и воздух заморских стран, неостановимый никакими граничными знаками, что-то сделали с Городом и он стал особенным, ни на кого и ни на что не похожим. И детям своим он дарил, в первых их шажках по его плитам, какой то особый легкий и узнаваемый ритм - музыка ветра была в нем и синева неба и все цвета его Черного моря. Не по тротуарным плитам, как во всех остальных городах мира, ходили его дети, но по плитам из вулканической лавы Везувия и память античной трагедии жила в его звонких от ветров улицах и площадях. Он любовно омывал своих мальчишек, впервые удравших с уроков в школе и самостоятельно прибежавших на его пляжи, морской волной, а в ней было растворено солнце и был привкус песка и водорослей и мальчишки, выплыв и отдышавшись, навсегда чем-то заболевали. Им снились неведомые страны и другие, лежащие еще дальше, моря. Их речь становилась иной, не просто речью юга, но только один на земле их Город так говорил, их шаг приобретал невесомость полета, их глаза приобретали отблеск солнца и иное видели вокруг и иначе видели мир, привычно обыденный для остальных. А ненастными осенними ночами он убаюкивал своих детей, он надежно укрывал их под своими старыми крышами. Шумел ветер, зло хлестали в окна и неслись по водостокам струи дождя и всю ночь засыпающие его дети слышали, в любом самом отдаленном месте города, вой морских буев и знали, что это охранительный вой, и что идущие в ночи к городу корабли им защищены от бед.

И в отличие от всех городов мира, мы всегда в непогоду и ураган помнили, что сейчас, в эти мгновения штормового ветра, в море идут к берегу корабли и думали о них, чтобы дошли спокойно!

И поэтому незыблемой традицией и правилом стало у горожан, собравшись за столом, в любой праздник, третью рюмку поднимать в тишине, не чокаясь рюмками, торжественно и тихо говоря: - "За тех, кто в море" и добавляя к этому с любовью и надеждой - " ... кто далеко от нас сейчас, в дорогах на опасных пространствах земли, - Пусть Господь охранит их!".

Форпостом в море выставил Город Воронцовский маяк. Он встречает и зовет в гавань корабли, но для нас он был иное, более важное - однажды увиденный с Приморского бульвара, с верхних ступеней Потемкинской лестницы, он навсегда входил и оставался занозой в сердце. Он означал выход в открытое море (и родители говорили нам впервые на катере, в момент когда он, катер, завалившись чуть набок к маяку и, обдавая нас морем брызг, стремительно огибал его, чуть не задевая правым бортом - "теперь мы в открытом море") и сжималось сладко сердце и уже никогда, никогда не отпускало. Да, теперь мы в открытом море и мы вышли в него в тот день нашего детства. И ты, идущий сейчас по улицам Сан-Франциско или Хайфы, пьющий пиво где-нибудь на площадях Амстердама или Берлина, покупающий какую-нибудь ерунду в лавках Туниса, где бы ты ни был сейчас, пусть тебе повезет в делах и женщины твои пусть тебя поменьше донимают, брат мой - мы были там, у этого маяка в нашем детстве, на этом катере мы плыли на наши Фонтаны и каждый изгиб этих берегов мы храним в сердце - мы ли не братья и есть ли иное братство на земле?

Город раскрывался в море, он не имел обычных для других городов ограничений земной твердью. Это ощущение незамкнутости впитывала кровь и потому наверное я неуютно чувствую себя в любых городах мира, где нет моря, чуть легче становится, если есть все-же суррогат-заменитель - река, текущая сквозь город. Издавна человек селился по берегам рек, а когда открыл моря, на их берегах, не потому, что они обеспечивали коммуникации, но преимущественно, что это ему было по душе. Ему так было хорошо жить. Я уверен, что это очень разные люди, одни из которых выросли у моря, а другие в любом ином месте и моря не знавшие. Это первыми были открыты горизонты видимого мира, вид моря, с детства воспринятый родным и близким, позволил иначе понимать расстояния и оценивать опасности земли. Это изменяло характер. Вся азиатская многотерпимость и фатализм обусловлены вечным и косным существованием в бескрайних пространствах Великой степи и суровой магией нескончаемой суши. А море означает прерывистость пространства и надежду на новые и ни на что доселе непохожие земли и в них на новую жизнь.

Мальчишки Города становились моряками, поэтами и музыкантами, а если занимались каким-то рутинным делом - торговлей или производством - делу этому придавали не свойственную таким занятиям окраску и размах. Много вообще увидев в жизни и умея видеть ее основу, я видел и встретил только один на земле город совпадающе близкий в этой духовной особенности с моим Городом - Сан-Франциско. Видимо океан и залив и само небо там так же рождают и вынашивают своих детей. Надо полагать, что литературная слава этого города не случайна, как и многочисленные славные имена моего. Странно ведь, но Джек Лондон, Уильям Сароян, Роберт Фрост - это все дети Сан-Франциско, а у Америки не так уж много имен собственных в общемировом прейскуранте.