Николаевский бульвар

(комментарии Александра Дорошенко)

"... здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам ..."

Александр Пушкин. Евгений Онегин

Всю жизнь мы бегаем сюда без дела и за делом, чтобы не торопясь пройтись Бульваром, каждый по своему. Я, например, всегда иду вдоль центральной его аллеи, от Пушкина, потом, когда она впадает в Дюковскую площадь, я непременно подворачиваю к лестнице, чтобы глянуть с ее самой верхней ступеньки на гавань, на пришедшие к нам корабли, а потом вновь иду к Воронцовскому дворцу центральной аллеей Бульвара и всегда смотрю влево, на ряд зданий. Они здесь иные, чем на первом Бульварном отрезке, до Дюка, они тихи, спокойны и праздничны. Эта часть Бульвара провинциальней и тише, здесь очень редко проезжают машины и, когда-то, между булыжниками мостовой зеленела трава. Особая тишина встречает меня у Дворца, когда я огибаю его со стороны обрыва, проходя между ним и Колоннадой. А затем, проходя Тещиным мостом, я непременно, в его самой серединной точке, подхожу к перилам и кладу на них руки. Мост слегка колеблется на ветру и внизу под ним в сумасшедшей глубине течет свинцовая река мостовой. Под мостом всегда интересно - в глубине балки по обеим сторонам улицы стоят высокие жилые дома и крыши их много ниже моста. Видна дворовая жизнь, там вечные сумерки и солнце, отсеченное узостью двора и крутым склоном холма, не может попасть туда даже на короткое время. Там никогда не увидишь жильцов (кому охота выставлять себя на показ) и коты там всегда ведут только ночную жизнь. Тамошние коты и люди не любят, чтобы кто-то подсматривал их жизнь с высоты. Собак же там не бывает.

На этой чудной открытке, вверху, Дюк точно такой же, как и у нас. Он неизменен, а всё вокруг, обтекая его и изменяясь, преходяще. Всё - это мы, там на этой открытке и сегодня здесь, днем или вечером, на нашем Бульваре. Уже стоит верхний фуникулерный домик (еще недавно там высилась ротонда на резных деревянных колонках с вычурным верхом) и видны столбы электрического освещения. Начало века, исполненное надежд и упований. Время прогресса. Явно в Городе уже бегают авто, и где-то, приделав к ним неподвижные крылья, люди пытаются оторваться от земли в небо! И разговаривают сейчас на Бульваре об этих успехах, о величии и мощи человека, о надеждах, сулящих людям еще новые и удивительные достижения, что велик человек, что живем мы в век небывалых открытий, нам сулящих -

- войну и кровь и ненависть и одичание, а благословенный мотор, прогресса символ, ощерившись крыльями, понесет к земле динамит, и сменив колеса на гусеницы, поедет вдавливать в землю живых людей - ,

но это спустя еще немалое время (лет с небольшим десять), а сейчас на Бульваре видимо вечереет, поэтому много людей, или воскресный это день и поэтому их много, либо попросту чудная выдалась погода и грех не пройтись Бульваром. … Масса гуляющих, как и сегодня. Стоят и смотрят на море с верхних ступенек. Даже проходя бульваром мимо лестницы, не собираясь вовсе спускаться, всегда подойдешь и постоишь на верхней ступеньке лестницы, глядя на залив. Так было всегда и так есть на этом снимке.

Дамы в белых длинных нарядных платьях, все стянуты в талии, все вообще в шляпах и шляпках, все с зонтиками, белыми в основном, но есть и разноцветные зонтики. Девочки маленькие тоже в шляпках. Дамские платья подметают тротуар и брусчатку и, благодаря этому, изумительная чистота царила в те времена на Бульваре. Женщину в подобном парусном наряде надо было вести по улицам со всей осторожностью (так буксир надрывно толкает и тянет большой белый праздничный пароход к выходу из порта, осторожно лавируя, чтобы не задеть другие суда). … А окружающие любуются - это всегда щемяще красиво - большой белый высоко стоящий в воде пароход!

Мужчины тоже в шляпах, многие в белых пиджаках, в белых штанах никого не видно, это, видимо, только в Рио-де-Жанейро принято было, в белых. Заметно много форменных фуражек, - это моряки.

Много одиноких мужчин, фланирующих Бульваром, и только одна одинокая женщина, стройная, в черном платье …

Может быть выйти мне к ним и ее расспросить, что печалит ей сердце, удивить и рассмешить …

Женщины из простонародья без зонтиков, все вообще женщины в очень длинных платьях, в платках, наброшенных на плечи. Мужчины простонародные бесформенны одеждой, и безлики (картуз-просвет-борода), разве что извозчики различимы одеждой и постановкой фигуры на козлах.

Дамы медленно проплывают по Бульвару, парами, вон слева направо две такие пары, и непрерывно о чем-то важном они говорят. … А встречно им плывет горделиво молодая и стройная дама, узко перетянутая в талии черным пояском, рассекая бульварное пространство на две части, как боевой военный корабль - фрегат - в полной оснастке, ощущая за собой шлейф потрясения и разлома (кавалер ей правда попался мелкий и из-за нее не вполне видный …). Мало, что высока, так еще и стройна бесподобно, как англичанка!

Напротив подъемной машины встретились знакомые дамы и образовали кружок, обмениваясь новостями и разглядывая друг друга (это минут на десять) и над ними сгрудились зонтики, как белорозовый куст, весь в бутонах. … А у самого фуникулерного домика, у ограждения, столпились зеваки и наблюдают вагончики, только что тронувшиеся в путь, вниз и вверх, …

Седок с ребенком, мальчиком. Они только что подъехали, видимо, по Екатерининской. … "Мотор" в пролетке занимал очень много места. Но был живым и красивым. Все кажется мне автомобиль странной и обрезанной самоходкой, ущербной половинкой когда-то единого целого. … Ну и что в том, что много быстрее он едет - туда, куда мы неуклонно движемся в пространстве, мы все равно никак не опоздаем. … Сама пролетка так легка конструкцией, так невесома и подвижна, как паучок, бегущий на легких лапках и тело его покачивается на усиках рессор. В пролетке хорошо и уютно думалось … и хорошие ведь приходили мысли ... это ведь в такт лошадиным шагам и покачиванию экипажа было задумано и написано лучшее, что мы знаем, о дочери капитана Миронова и об Анне Облонской … (а под утробное урчание мотора был написан роман "Цемент").

В правой части снимка дама с девочкой идут к подъемной машине (почему именно подъемной, а не опускной ее назвали горожане?). Это так было бы и сегодня - моя внучка непременно и первым делом бежала бы к вагончикам фуникулера. Вот бы им встретиться с этой ее ровесницей, там, у живого еще фуникулера. Подружиться - поговорить - посмеяться. А мне понаблюдать - как просто и легко уходя от разночтений времени, они бы нашли множество интересов и тем, принимая все новое-старое как дыхание и видя только основное в этом коротком временном промежутке - самих себя. И спросим себя, опираясь на многократно обретенный и утраченный опыт, разве не в этом истина? Разве там не те же деревья и море иное и птицы разве там иначе летают (замечали ли вы, что полет птиц и повадки собак и напыщенная наглость кота и кованный из зелени лист вовсе и к счастью не подвластны нашим деяниям с науками-технологиями и с самими собой?!).

А эти двое мужчин, дружно покидающих Бульвар деловой походкой, оба в белых летних пиджаках, среднего возраста, упитанные, они явно направились в ресторан - пора! … Возможно, что близится адмиральский час. Хорошо бы с ними в компанию, третьим, - за белую хрустящую скатерть, к закусочкам вначале, к ледяной стопочке водки под хлебушек с маслицем и икорочку (вторую стопочку можно и под горячую закуску, как учил профессор Преображенский, под раскаленную и злобно прыскающую из под уколовшей вилки, венскую сосисочку), а уж там станет ясно, чего просит душа. Не торопясь, в любовном и уважительном согласии, … с самим собой и со своим другом и с третьим непременным компаньоном такого застолья - с ее величеством Судьбой! Есть всякие музы, странствий и даже, говорят балета, и дальних странствий, поэтому наверное есть и обязательно должна быть муза дружеского застолья!

На самом нижнем срезе фотограф отрезал голову ничего не подозревавшему пешеходу. Просто лежит на брусчатке мостовой отрезанная голова в конотье. Оно чуть сдвинуто на лоб беспечного гуляки. Так и не попал этот человек на Бульвар и уже никогда не попадет! Не с открытки ли этой задумал голову отрезать своему герою-атеисту Михаил Булгаков?

Слева от Дюка стоит трехглавый фонарь и на нем, видная на многих открытках, укреплена доска с какой-то, видимо, важной надписью. Я рассматривал ее множество раз, на разных старых снимках, снятую с разных сторон, - не читается надпись. Что они там такое важное написали?

И если у вас есть такая открытка, где надпись эту можно прочесть, расскажите мне тоже …