Сага о Городе, или реквием по Копернику (Ефим Ладыженский)

Александр Дорошенко

Горожанин, он вырос с нами, на наших улицах и площадях и пляжах, …

Белые кони на зеленом арбузном поле. Кони эти так похожи на лебедей! Художник рисуя пленер с водоемом, украшает его плывущим лебедем; кустарь, создавая прикроватный настенный коврик с парочкой целующихся лебедей, окружает их пейзажным пространством. У кустаря здесь основное --- лебеди. У художника они только одна из красивых деталей пейзажа. Кустарь мудр и прав!

Декан имел все основания назвать именно лошадь (гуигнгнма) благородным существом, … на фоне человека. Это вполне заметно на верхней работе Ефима Ладыженского.

(Только два раза за всю нашу историю, были названы природные имена живых существ. Это сделал Джонатан Свифт, открыв благородных Гуигнгнмов, и Юрий Олеша, назвав правильное имя крысы - Лиомпа. Интересно, какое правильное имя у нас, ведь человек, это самоназвание. Но я боюсь, что будучи найденным, и произнесенным, оно исчерпает наши дни на земле, и по такой же причине, евреи никогда не называют имени Бога, пользуясь подменными словами. Я себя успокаиваю тем, что такие люди, как Декан и Олеша на земле появляются не часто).

На голову правой белой лошади хозяин надел соломенную от солнца шляпку, красиво решив вопрос с ушами. Хороший и веселый человек был ее хозяин.

Сцена засолки скумбрии композиционно это классический сюжет о сошествии Святого Духа на апостолов. Девушки сидят симметрично, через одну, чередуясь лицом и спиной к зрителю. Как нотные знаки в партитуре. И звучит тихая музыка. Музыку рождает само расположение в пространстве сидящих женщин и молодых девушек.

И скумбрия серебренным дождем льется с небес.

Так Матисс написал Танец и Песню.

Принципы иконописи… Так писали иконы с группами многочисленных святых - и задние их ряды как бы парили в пространстве. От иконописи здесь и состояние модели, не подобие сиюминутности, но отсвет вечности. Видно, как все эти люди думают, волнуются, переживают, говоря про себя и с собой. И не только, но с лошадью, например. Главное --- они слышат друг друга!

Обратная и совмещенная перспектива… Арбузную гавань он нарисовал, глядя на нее с неба, а затем, спустившись на землю, пририсовал людей и лошадей. Притом ему пришлось их расположить по высоте картины, а то, что они не падают друг дружке на голову, связано с твердой почвой у них под ногами, со сцеплением и совмещением планов.

Парадигма заключена в правилах взгляда, в привычке видеть. Так взгляд в небеса определился Птоломеем и весь мир людей не мог себе и представить, что наша земля несется кувырком в пространстве вселенной, выделывая кульбиты. Потом что-то усмотрел Коперник, новое и правильное, и мы, никогда не пытавшиеся даже подумать над неправильностью старых взглядов, легко переняли новость, и отпустили землю кружиться… С той поры у нас часто кружится голова …

Так случилось и с видением земного пространства, так возникла в живописи перспектива, одной из спекуляций Ренессанса …

Только Мастер может иначе от всех остальных видеть. Так странно, ведь на этих холстах перевернуто пространство и отключено земное тяготение… Шаланды (возможно, это дубки) конечно, лежат друг на друге, и нижняя опирается на берег, но вертикальная поверхность моря чудесна. Я думаю, что она и впрямь вертикальна.

И затеи Матисса, когда все на полотне равнозначно важно, булыжник, человек, лошадь,

ковер восточной работы, где все арабеска: … человек и лошадь, шаланда и арбузное море. Никто ничего не выше и не ниже, но вровень! Как создал это Господь, ничего не выделяя. Разве что человека он создал последним из всего живого. После того, как создал, например, божью коровку и арбуз.

Какой яркий и чистый был художник, Ефим Бенционович!

Он вначале, приглядывался к сюжету, его деталям, что-то компоновал, примерял, но не трогал холст и ждал. И постепенно начинала звучать мелодия, тихо-тихо, застенчиво и пугливо. Тогда он брал кисть и рисовал мелодию, а краски с холстом были ему партитурой. Основным была музыка. И он рисовал музыку.

В Израиле он кончил жизнь самоубийством.

Но с каждого своего полотна он лукаво и весело улыбается. И что-то тихо напевает, тихо и мелодично, он сидит за мольбертом и перед ним арбузная гавань, или наш уличный перекресток. В этом мотиве летняя тишина гавани, веселый уличный шум, мерный плеск волны за бортом дубка, женские журчащие голоса, - так высокая степная трава, зрелая, пушистая и густая колеблется под ласковой рукой вечернего ветерка.

А вы говорите, его не стало. Как же не стало? Вот я, еще вчера ничего о нем не знавший, случайно открыл альбом … и услышал мелодию… А в этом единственном вышедшем на его родине тоненьком альбоме не было даже фотографии Мастера, не было никаких дат… только репродукции немногих его полотен. На них нарисован наш Город, не его узнаваемые стены, но улицы и перекрестки, и люди, мы и наши отцы… И негромкая мелодия, я и не знал, что она свойственна Городу, что она в нем основная. И улыбка художника - вот он, Мастер, прервав песенку, что–то говорит мне о лошадке в соломенной шляпке на голове…

И, уже покинув его мастерскую, идя по улицам нашего Города, я все не перестаю улыбаться - мне видится смешная лошадка в кокетливой соломенной шляпке и моряки, играющие в волейбол арбузным мячом.