Сага о Треугольном переулке

Александр Дорошенко

Эта троица, привольно расположившаяся на скамье, мне хорошо знакома. Моя внучка греется на солнышке, пес, видимо, заметил родича, а Леонид Утесов осторожно присел на край скамьи и видно, как прогнулась скамья под его весом. Они с моей девочкой с удовольствием позируют.

Леонид Утесов теперь сидит на Дерибасовской, на самой границе Горсада, отданный в пользование народу, в полную собственность, как было всю его жизнь. Сидит он на городской парковой скамье, так что ее вторая, большая, оставленная пустой половина, отдана горожанам и приезжим туристам. И они садятся с ним в обнимку фотографироваться, вдвоем и группами, одевают ему на голову свои шляпы и косынки на шею, дети сидят на его коленях, на каждом по одному. Он чуть откинулся на спинку скамьи и терпеливо улыбается. Он слышит свой голос в своих песнях - их, выбрав по списку, крутят горожане на рядом установленном таксофоне. Это домашний и пожилой уже Утесов, вышедший поутру подышать воздухом и присевший на скамью отдохнуть. Он вернулся домой и теперь уже навсегда.

А в Треугольном переулке на самой границе Молдаванки, на углу Базарной улицы, стоит двухэтажный дом под №11. Над его подъездом висит балкончик от квартиры, где родился и рос мальчик Лёдя Вайсбейн, дом этот самый что ни на есть молдаванский, самый типичный. Устроен он просто - въездные ворота с улицы, большой общий двор, много лестниц, все входы в квартиры со двора. В самом углу двора винтовая лестница в три этажа. Эта улица полностью, какой была, сохранилась, только на противоположном углу стоит сталинка, там, где была разрушена войной Базарная улица. Так что, выбежав летним и ранним утром на пляж Отраду, мальчишка Леня, сверни он не на Базарную, сильно разрушенную войной и серую от эпохи сталинской архитектуры, а на Успенскую, мог бы так и бежать до самого пляжа, не заметив никаких изменений времени.

Коты ходят здесь те же, и такие же бегают собаки, приятельски нюхаясь или собачась, далекие потомки его современников, да и люди мало в чем изменились, разве что вечерами из открытых окон его родного Треугольного переулка (теперь улицы его имени) слышны телевизорные голоса, да молодые, вышедшие покурить и прогулять своих собак женщины, выходят в домашних халатах и теперь сплошь курят. Уютен этот переулок, он полон тишиной поутру и шумом детских игр днем, а летними вечерами здесь разлиты покой и нега, ... вот семейная пара идет из гостей, и обсуждают они свои проблемы, пилит жена своего выпившего мужа, а он лениво огрызается, так что, идя следом, многое можно узнать о них, даже и в деталях. Здесь наша "южная привычка считать улицу домом" ощущается как мало где в Городе. Здесь родилась интонация голоса и движение души и сопричастность ко всему и всем Леонида Утесова, и так это вошло в его песни.

Это уютная и всегда тихая улочка. Она вытекает из треугольной площади, ставшей в развилке Тираспольской и Успенской улиц и выбросившей два любопытных усика, Треугольный и Щепной переулки. В Треугольном всегда были двухэтажные дома, стоящие на глубоких складских подвалах и в эти подвалы с улицы спускаются широкие крутые лестницы. Когда-то здесь кипела неторопливая работа, подкатывали к складам подводы, выгружали-нагружали товары. Ходили улицей бородатые и коренастые евреи, пахло от них конями и водкой. Дома эти, старые, кряжистые, были им подстать, надежностью и основательностью постройки. Теперь многих домов не стало, они потерялись в последней войне. Но выжившие будут жить еще долго.

Треугольным удобно и приятно идти на Привоз, так сокращается путь, и ты идешь в уютной тишине, осененный зеленью деревьев, по той стороне улицы, где расположилась прохладная тень. Проезжающие машины здесь редки. Они пользуются Треугольным именно как переулком, сокращая себе путь. Длиннющее двухэтажное здание тянется от Базарной до Большой Арнаутской. Здесь был молитвенный дом лимонщиков (в Треугольном переулке, в доме Вальтуха), - и в нем теперь живет мой приятель. В этом доме был хедер, больница, молитвенный дом и еврейское похоронное братство, так что можно было провести всю жизнь, не выходя за рамки этого громадного двора. В центре двора сохранились пилоны въездных внутренних ворот, там, во внутреннем дворе дома, евреи держали своих коней, стояли катафалки, там была лесопильня и делали гробы… Жена моего приятеля Мила многое из этого, включая многочисленных евреев, еще застала, и девочкой, когда играла с дворовыми приятелями в жмурки, им удобно было прятаться в свежесделанных гробах и глубоких складских когда-то подвалах.

Говорят в этот хедер ходил мальчишка Менделе, взявший потом себе имя Мойхер-Сфорим. Жил он неподалеку, на Дегтярной, и ходить ему было в хедер пару шагов… С 1927 года его родная улица носила его имя. А с 1955 стала имени головореза Вышинского, затем Советской милиции, а теперь вновь Дегтярной. Памяти в новых временах для Менделе не нашлось.