Нищенка

Александр Дорошенко

«Там, где будет вас двое, там буду и я среди вас … »

У лютеран есть формула - «школа есть преддверие храма» - но и богадельня тоже. И поэтому свою Кирху они в Городе строили в таком именно порядке - вначале богадельню и школу … , и только затем, когда все это было создано для неотложных нужд прихожан, они поставили свой храм. Мы начинаем с храма. И им же завершаем свои богоугодные дела.

На Соборной площади, неподалеку от строящегося Собора, на самом углу, перед Садовой улицей, есть «полянка», образованная несколькими елями и кустами. Полянка эта стала домом для женщины-бомжа и живет она там на моих глазах с декабря, а сегодня уже снежный март. Да и вся нынешняя зима была снежная и холодная. Она обустроила свой «дом», расставила мешки и кульки с тряпьем, там у нее есть обеденный стол из мусорных баков, там она спит, завернувшись в громадный тряпичный холм и сверху еще натянув на себя целлофановый мешок. Она вовсе ни против чего не протестует, - просто живет в своем доме.

Тяжелой походкой, с трудом передвигая ноги, ходит она от мусорного бака к следующему, в поисках пищи:

«То бочком, то вприпрыжку – не хочет, а пляшет,
Будто дергает бес колокольчик смешной,
Будто кукла, сломавшись, ручонкою машет
Невпопад! … »

Шарль Бодлер. Цветы Зла. Старушки

День был удачен, еще утром в баке на Содовой попалась ей половина буханки хлеба, совсем не заплесневевшего и в консервной банке какая-то рыба в томатном соусе, и с черным бородинским хлебом это было очень вкусно. Потом было много солнца и тепла, и она вдоволь погрелась сидя на своих клумках. … А к вечеру повезло по настоящему и в баке на Преображенской оказалась бутылка с пивом, полная наполовину. Там же рядом, у кафе, она подождала закрытия, и уборщица вынесла ей поесть, остатки каши и жареной картошки, и даже куриную косточку, на которой было еще много мяса, только есть там было нельзя, уборщицу станут ругать хозяева, если увидят. Но этого и не надо, эта еда, еще теплая и завернутая для сохранения тепла в большой оберточный ком из газет, предназначалась на вечер, домой. Эта уборщица добрая, она всегда вначале ее подолгу ругает, и вроде бы прогоняет. Верить ей не следует, просто надо стоять и ждать, ничего не прося. Так поступает и знающий жизнь бездомный пес, он садится поблизости и терпеливо часами ждет. На морде у него, черной и лохматой, выражение терпеливо ждущего человека. Он ждет, не отвлекаясь, и на прохожих не смотрит. Так ждет и она. … И тогда уборщица обязательно вынесет какую-то еду, там, в кафе, много остается еды на тарелках. … Хватает обоим, и ей и псу …

Она долго располагалась на ночлег в своем доме, расставляла мешки, проверяя каждый (она привыкла к порядку с детства и еще маленькой девочкой, мама, бывало, всегда требовала от нее порядка в игрушках и книжках …). Потом устраивала себе постель. Уже стемнело и ее дом, эта полянка, стала невидима прохожим за редкими кустами. Но земля была сырой и влажной. Она вначале положила на нее целлофановую подстилку, большой мешок из целлофана, свернув его в несколько раз. На него сверху уложила ватное одеяло. Этим одеялом она очень дорожила, нашла его давно, и с тех пор всегда с собою носила в специальном целом и непромокаемом кульке. Сверху настелила еще всяких толстых добротных тряпок и только потом большой мешок, тоже целлофановый, а внутри его старое пальто. Вот в него, в этот мешок надо было аккуратно влезть, чтобы все было равномерно разослано и не скаталось в ком с неудобными складками. Ей трудно было влазить в мешок, она была толстой от многочисленных надетых на себя одежд, да и ноги очень распухли и их трудно было поднимать. Когда все же влезла, она долго расправляла складки, выравнивая свою постель, потом завернулась с головой и сверху еще, насколько смогла, накрылась целлофановым мешком. Уже начинал вновь идти снег, чистый, мягкий и теплый. И так она долго лежала, отдыхая от усилий, согреваясь. И только затем нащупала взятый с собою в постель узелок с едой. Там была бутылка с пивом, и это было свежее еще пиво, она попробовала, когда нашла, иногда в таких вот бутылках бомжам подбрасывают всякую гадость … и там был кулек с едой, теплой еще кашей и много жареной картошки. Такую картошку для нее делала мама, и добавляла к ней жареные кусочки мяса и подливку, такую вкусную, как бывает только мамой сделанная в детстве. … Косточку она приберегла на потом. Ее она грызть не могла, было уже нечем грызть, и она ее стала обсасывать, медленно, никуда не торопясь, … добираясь до самых глубинных соков в этой косточке. …

Заснула она счастливой. Ей всегда вот в такие удачные дни и когда ничего не болело, когда удавалось спокойно провести день и устроиться на ночлег, снился добрый и уютный сон. Было солнце и высокая яркая трава, и они с мамой куда-то шли, ей никак не удавалось вспомнить куда, но чувство счастья от этого не становилось меньше, они шли куда-то и было так хорошо и уютно от маминой руки, от смешных кузнечиков, испуганно вылетающих из под самой ноги, и она всегда пугалась и вскрикивала, а потом весело смеялась своему испугу и мама тоже смеялась …

Милиция ею не интересуется, да и к чему, денег с нее не возьмешь, только вымажешься. Ночлежные дома были в Городе сто лет назад, и все без исключения бездомные там находили тепло и постель. Строили и содержали эти дома благотворители, барон Мас, Григорий Маразли, …

Простой, малообразованный, и не привыкший к храмовой роскоши плотник из Галилеи сказал как-то своим ученикам: «Там, где будет вас двое, там буду и я среди вас … » и он же разогнал торгующих в храме. Он и сегодня находится среди тех немногих, кто о нем помнит, и вряд ли когда - либо он заходит в роскошные, липкие от ладана и лжи, наши храмы …

И, если он шел нашей соборной площадью, он это зачел нам - строящийся храм и нищенку, лишенную крова! Впрочем, ему и без того хватает чего нам зачитывать. … И храм он обошел стороной, а у этой полянки задержался. Шел он по краю Соборной улицы и, когда подошел к дому нищенки, ступил на мокрую и грязную землю, в которую превращался, касаясь земли снег. Был он бос и одет в серую накидку, вид спортивной одежды на посторонний взгляд, но его никто не увидел. Ночь была темна и прозрачно чиста. Бесшумно неслышной мелодией падал на землю хрустальный снег. И можно было заметить, как под его взглядом снежинки замедлили и изменили свой путь и образовали подобие восходящего столба над светлеющим в темноте ночи мешком тряпья, в котором спала бездомная нищенка.

Это как с бабочкой, --- созревши, она улетает, и помнить о том, чем была, уже не может. Остается на земле только земля.