Шестого марта - день рождения ангела-хранителя Одессы
Михаила Михайловича Жванецкого

Мне повезло. В моей жизни был Жванецкий. Впрочем, есть и будет до конца жизни. Ловлю себя на том, что говорю его интонацией, его фразами, порой невольно подражаю его стилю письма. Но можно ли подражать гению! Талант делает лучше всех то, что делают и другие. Гений делает то, чего не делает никто.

Читаю рассказы, миниатюры, эссе, посвящения и фразы Жванецкого, собранные в недавно изданную книгу «Одесса». Вспоминаю - и смеюсь, и плачу, и снова вспоминаю. Как хорошо, что в книге его произведения не датированы. Книга выстроена по такому же принципу, как вел свой концерт Михаил Михайлович, перемежая тексты короткими фразами. Как-то я посмел спросить об этом маэстро. Он ответил лаконично, как всегда: «Я для публики, а не публика для меня».

Знакомство со Жванецким у меня, как и у многих, происходило поэтапно. Первый этап - анонимный. Читаю миниатюру «Дай ручку, внучек» и узнаю миниатюры Аркадия Райкина в телевизоре. Кто тогда знал, что автором легендарных текстов «В Греческом зале», «Ты меня уважаешь» и многих других был Жванецкий? Даже ленинградцы не всегда могли рассмотреть фамилию автора, напечатанную на афише мелким шрифтом.

Читаю и перечитываю «Холера в Одессе». Это второй этап знакомства – заочный. Если сказать, что Дом офицеров был битком набит сидящими по трое на одном кресле одесситами, что взрывы хохота сотрясали стены зала, это не даст представления о восторге и счастье зрителей. И все это - во время эпидемии холеры. Спектакль «Как пройти на Дерибасовскую» в исполнении Ильченко и Карцева шел, к особому восторгу одесситов, без купюр, потому что киевская комиссия Минкульта не смогла попасть в город.

Третий этап – застольный. Познакомились в незабываемом одесском Доме актеров. Он был отдушиной не только для актеров, журналистов, художников, писателей, но и для многих людей, которых тяготили лицемерие и ханжество советской жизни. Капустники, творческие вечера, мини-спектакли, ну и - застолья. Здесь позволяли себе говорить, хотя бы между собой, о наболевшем. Но так, чтобы со сцены… Жванецкий прочитал миниатюру «День - это три по восемь». Цитирую по памяти (ее в книге нет): «Четыре часа дня. Вы выходите на улицу. Замечаете, как прекрасен день. Но поднимите голову – там что-то написано: «Шире размах социалистического соревнования» или «Боритесь за прогресс». С кем бороться, куда бежать? На крыше об этом ни звука…» И это в махровые брежневские времена застоя.

Вы заметили, что, когда Жванецкий читает со сцены свои миниатюры, аплодисменты появляются не сразу? Его зритель – думающий. Его читатель такой же – вышел из зрителя. Его ирония, юмор не всем понятны – знаю и таких. Но это проблема не его, а их. Учитесь. Читайте Жванецкого. У него есть чему поучиться: коленопреклонённому отношению к родителям («Отец мой – врач мой», «Наши мамы», «Мой дедушка»), трепетному и вдумчивому - к детям («Сын – сыну»), сердечному и теплому - к близким («Молитва»).
Он далеко не моралист. Он не религиозен. Но его взгляды удивительно совпадают как с Десятью заповедями Моисея, так и с Нагорной проповедью Христа. Только выражены остроумней и парадоксальней.

Его рассказы о животных, которые отдельным блоком опубликованы в книге, настолько трогательны, что невольно видишь в «Кошке Филиции», «Собаке Даше», «Белке» и особенно в «Собаке Буцыке» людей - с их судьбами и характерами. Но как они совпадают с жизнью, волнениями и переживаниями гениального автора!

Вспоминаю, как в очередной раз мы знакомились в том же Доме актера накануне первоапрельского праздника. Еще советская, страна находилась на переломе. Зазвучали непривычные слова «гласность», «перестройка». Если не ошибаюсь, Михаил Михайлович прочел миниатюру «Ко дню юмора», откуда пошла в народ фраза: «Рынка пока нет, но базарные отношения уже сложились».
На сей раз Михаил Михайлович впервые предложил мне сесть рядом. Невозможно было не воспользоваться таким выгодным положением и не спросить совета. Я показал ему «Дюкастый, портастый, Одесский паспорт» - сувенир Одесского фальшивомонетного двора, придуманного мною со товарищи. Ответ определил дальнейший путь предприятия: «Это обречено на успех!».

Смешной эпизод знакомства Жванецкого со всей моей семьей и друзьями напомнил мне монолог «Не строй в Одессе надо мной».

Праздник в моей новой квартире к полуночи только разгорался. Отмечали не только новоселье, но и приезд мамы Нюси из Нью-Йорка и сына Леши из Москвы. Мама развлекала своих гостей: соучениц по консерватории, коллег по Оперному театру и музыкальной школе - в гостиной. На кухне моя жена Зоя принимала наших друзей. А на крыше веселилась молодежь. Звонок телефона был услышан не сразу. Дрожащий и заикающийся голос охранника произнес: «К вам Жванецкий. Пускать?» Может быть тогда и родилась у него фраза: «Посмотришь свысока - ослепнешь».

Ему понравился дом. Ему понравились компании. Он любил у нас бывать вместе с Наташей, особенно, когда наезжала молодежь. Ему нравились наши застолья, с обилием одесской еды, вкусных напитков и остроумия. Он гурман. Еда и выпивка как поэзия. Трудно, не глотая слюну, читать эссе «Одесса! Еда!» Его реакцию и реплики на шутливые застольные спичи ждали, как приправы к блюдам. И, обычно, они были вкуснее самого блюда, но никогда не обижали «повара».

Не любил анекдоты за столом. Не раз слышал от него: «Их начинают рассказывать тогда, когда не о чем больше говорить». Не любил говорить о политике. В памяти его фраза: «О политике говорят только недалекие люди. Настолько все понятно». Все ждали его тоста, который он не торопился произносить. Слушал. Иногда что-то записывал в блокнотик. А когда поднимался, поражал своей мудрой простотой, искренностью и афористичностью. «Я из искренности и правдивости сделал профессию», - кто еще так просто и ясно мог сказать о себе! Его «Огромный тост» - это гимн жизнелюбию и человеколюбию: «Так пьем за то, чтобы было. С кем. О чем. И для кого. Чтобы дома, как в гостях, в гостях, как дома. Тогда, как нынче говорят, есть мотивация для продолжения жизни».
А жизнь его – это количество людей и событий, проходящих сквозь него и вместе с ним. Круг его общения – весь мир. Переполненные залы Москвы, Киева, Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Сиднея – это, скорее, работа. Но работа на сцене - в удовольствие. Он обладал виртуозным природным актерским мастерством и с радостью дарил его публике, напрочь разрушая «четвертую стену» между собой и зрителями.

Но настоящая близость и тепло общения, в которых он нуждался, как в живительной влаге, возникали, когда он собирал друзей. Раз в году, в августе, в день рождения сына Дмитрия, он собирал, как он выражался, «большой круг». Во внутреннем дворе его дома в Аркадии устраивался стол, длиной напоминающий беговую дорожку.

Сюда стекались друзья детства, одноклассники и студенческие друзья, коллеги по работе в Одесском порту, продюсеры, режиссеры, актеры и актрисы, бизнесмены, губернаторы и мэры. Здесь закипал в тостовом негласном соревновании тот бульон, в котором Михалыч чувствовал себя лучше, чем рыба в воде. Здесь пролетела из его уст искрометная фраза, вошедшая впоследствии в одну его миниатюру: «Радость – это друзья, женщины и растения. Счастье – когда они вместе».
Главным блюдом этих праздников были «горячие котлеты» – произведения, «испеченные» Жванецким нынешним летом.
- В Москве работаю, в Одессе пишу, - говорил он перед тем, как подать их.

«Средний круг» собирался в меньшем составе, но чаще. Несколько раз за лето - во Всемирном клубе одесситов и в одном из ресторанов после его концерта. Здесь он веселился, радовался, балагурил со своими закадычными друзьями и коллегами, с кем вместе придумал и создал «ВКО», газету «Всемирные одесские новости» и литературный альманах «Дерибасовская- Ришелевская».

Последние лет пятнадцать «средний круг» Михалыч собирал на Днестре, в селе Маяки, за несколько дней до отъезда из Одессы. Это был, пожалуй, самый любимый им праздник общения, который назывался «Баржа».
- Море волнует, река успокаивает,- говорил он, глядя на колышущиеся камышовые берега.

Баржа представляла собой понтон двадцать на пять метров, с крышей из камышовых матов. Под ней – стол во всю длину понтона, со стульями, притащенными из старых кинотеатров. Хозяева этого диковинного плавсредства - местные сельские жители.

Сбор Михалыч назначал с десяти до одиннадцати утра. Те, кто приезжал не в первый раз, знали, что к моменту приезда Михалыча хозяева ставили на стол пятилитровую кастрюлю кипящего украинского кисло-сладкого борща с фасолью, лимоном и болгарским перцем. Рядом, на деревянных разделочных досках, ржаной черный хлеб, тонко нарезанные кусочки сала, подчерёвка, дольки чеснока и большая миска сметаны. Это блюдо не входило в оплату, а преподносилось за честь принять дорогого гостя.

Жванецкий не остался в долгу: «Мы летим так.
В Москве объявляется посадка, в Одессе закладывается борщ. Самолёт взлетает, борщ вскипает. Самолет летит – борщ кипит. Самолет идет на посадку – в борщ нарезается зелень. Натираются помидоры. Самолет садится – борщ заправляется. Добавляются соль, немного лимона обязательно, фасоль. Самолет катится – ставится сметана, нарезается хлеб, очищается чеснок».

К моменту отхода баржи кипит необъятный казан рыбацкой ухи из всех рыб, что водятся в Днестре. Два дюжих парня вносят его на борт.
- К ухе должны притрагиваться только любители. Я ни черта в этом не понимаю и не лезу с советами, пока не попробую. Да и то – больше или меньше перца и соли. Лучше всего уху готовят настоящие, потомственные рыбаки. Они умеют что-то такое, чего повара в ресторанах не знают, - Михалыч говорит это, искоса поглядывая на парней, которые расплываются в улыбках.

Вверх по течению нас тащит допотопный катерок. Его движок тарахтит так, что мы почти не слышим друг друга. Но пока это и не нужно. Все сомлели от воздуха, движения воды, плывущих мимо берегов, горячей ухи и местного вина.
- А теперь по рюмочке коньячка и чашке кофе,- командует Жванецкий, как только катер подходит к островку. Двигатель замирает. На траву раскладываются подстилки. Из припасенных термосов наливается кофе. Говорящая тишина…

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». В начале был Автор и Автор был Бог.

Наступает волшебный миг рождения Слова. Жванецкий читает, Жванецкий вдыхает душу в новые свои творения: «Этот дар тебе от Бога. Ты себя им можешь поддерживать и защищать. Он освежает тебя. Он вылечивает тебя. Он делает тебя независимым. Я не знаю заслужил ли ты его. Все, что ты приобрел и достиг, не стоит того, что ты имеешь с детства. Через тебя говорят с людьми. Тебе повезло. Ты сам радуешься тому, что говоришь. Ты понятен почти каждому…»
И все оживает. И воздух, и мысли становятся ярче, прозрачней и светлей.

Всевышний подарил Автору философское, поэтическое видение и уникальный дар короткими, емкими фразами создать такой образ, чтобы читатель или слушатель словно прозрел и увидел мир его глазами. Кредо его литературного метода в его гениальной фразе: «Литература – это искусство избегать слов».

Узкий круг - это те, кого он приглашал к своему столу, кого рад был видеть при встречах и расставаниях, кто был первым его слушателем, чье мнение ценил, кто понимал его и поддерживал.
- Одесситы, в основном, талантливые зрители, - не раз говорил он. - Люблю талантливых.

Как сейчас вижу. Мы завтракаем на террасе - над кронами деревьев, над крышами домов. Перед нами весь одесский залив - от Аркадии до порта - и цепочкой стоящие на внешнем рейде корабли. Воздух так прозрачен, что виден противоположный берег Пересыпской бухты. Вдалеке парит одинокая чайка. «Здесь можно просто молчать», - произносит Михалыч и что-то записывает в блокнотик. Может быть, именно в этот момент родилась его чудная зарисовка-размышление «Чайка».

Пять лет назад, накануне своего дня рождения, Жванецкий позвонил: «Скажи, что ты мне не откажешь». «Мишенька, (к этому времени я мог себе позволить в личной беседе так его называть) ты давно заслужил не только у меня, чтобы тебе ни в чем не отказывали. Но что случилось?» «Нет, ты сначала скажи», - настаивал он . Мне ничего не оставалось, как сказать: «Не откажу». «Так вот,- потеплевшим, довольным голосом сказал он,- идешь директором в Клуб одесситов».

Мне довелось присутствовать на дне рождения Всемирного клуба одесситов 31 год тому назад. Но членский билет я получил только в 2010-м году. Я знал, как трогательно и бережно относится Михаил Михайлович к Клубу. Как к своему ребенку. В поздравлении «К 25-летию Клуба» он пишет: «И все наши эмигранты перестали быть беспризорными. Теперь Одесса, движимая и недвижимая, связаны навсегда!»

Книга Михаила Жванецкого «Одесса» навсегда поселилась на книжной полке Клуба. Издана с неоценимым участием Одессита с большой буквы Андрея Ставницера. Проиллюстрирована любимым художником М.М.Жванецкого, членом Президентского совета ВКО, Мишей Ревой. Любовно собрана Натальей Жванецкой из известных и неизвестных широкому читателю произведений. Результат - еще один бриллиант в литературной короне Одессы.

Григорий Барац, директор ВКО