Волшебник Шурум-Бурум

Аркадий Львов

  

 

Аркадия Львова на «Глобусе Одессы» следует искать в точке Нью-Йорк. Автор 30 книг и 8000 радиопередач отмечен множеством отличий, из которых особенно гордится наградами Международного центра Вудро Вильсона в Вашингтоне и Гарвардского университета – за достижения в литературе. Родной город в 2002 году почтил писателя званием «Человек года».

Самое известное произведение Львова – роман «Двор». Если сказать кратко, это книга об Одессе, об особом аромате города, со временем меняющего свой облик, но в чем-то существенном и одновременно неуловимом остающегося космосом неповторимых, узнаваемых планет – одесских дворов. Об эпизоде из жизни одной из таких планет и предлагаемый рассказ.

Е. Г.

Волшебник Шурум-Бурум

– Са-абираем! Са-абираем! Тряпки и тапки, галоши не для ноши, железо да кости – все к нам в гости. Как только соберем – сразу деньги выдаем. Са-абираем! Са-абираем!

Старик выкрикивал нараспев эти слова, и во дворе серого шестиэтажного дома жалкие стихи звучали как молитва, обращенная вверх, туда, откуда светит солнце. Но в глубине двора солнца не было – в окна первых двух этажей оно заглядывало только в июне, а теперь уже был конец августа.

– Са-абираем! Са-абираем! – опять запел старик, но голос его становился все глуше и тише.

Потом он умолк и, задрав голову кверху, медленно переводил взгляд с этажа на этаж. Окна были раскрыты, но только в одном из них, у погнувшейся пожарной лестницы, старик заметил женщину.

– Дамочка, дамочка! Что у вас: сломанная кровать, тряпки, рваные галоши! У такой милой дамочки мы примем все.

Но у милой дамочки не было ни того, ни другого, ни третьего. У нее разбилось стекло. Может быть, гражданин вставляет стекла?

– Нет, мадам, стекла мы не вставляем. Мы не стекольщики.

Окна по-прежнему оставались раскрытыми, но никто не выглядывал.

Старик уже не кричал и не озирался кругом, а терпеливо ждал. И вдруг он обратился к нам:

– Дети, как вам это нравится? Мне же надо план выполнять, а как я могу это сделать, если люди такие несознательные?

У старика были большие, добрые, лукаво прищуренные глаза и морщинистый загорелый лоб, с бурой полосой вверху – от тесного картуза. Пальцы его беспрестанно двигались.

– Дети, скажите сами, – снова заговорил старик, – где ваши галоши? Или там нет дырки, или задник не порвался? И дырка есть, и задник порвался. А носки, а штанишки, а рубаха на змейке? Это же все горит на вас, горит!

Мы слушали его, и каждое слово вызывало у нас жгучий стыд за матерей, которые мешают этому доброму человеку выполнить план.

Он заметил наше смущение и, собрав всех в кружок, заговорил совсем другим голосом – голосом заговорщика:

– Дети, скажу вам по секрету: я волшебник Шурум-Бурум. Я знаю: вам нужен футбольный мяч. И детский велосипед с моторчиком, скорость двести километров в час. Угукай не угукай, а двести километров – это таки сто и еще раз сто. А из чего все это? Из сырья. А что я делаю? Как раз собираю – ну, хлопчики, живей! – утильсырье, совершенно верно, утильсырье. Умные дети – сразу видно. Особенно этот мальчик с чубчиком. Он, наверное, чемпион по шахматам?

– Нет, нет! – хором закричали мы. – Борька не чемпион, Шурка – чемпион.

– Конечно, Шурка, – живо согласился с нами старик. – Я просто не заметил его: он стоял у меня за спиной. Так вот, Шурик, ты будешь начальником.

– Начальником? – удивились ребята. – Каким?

– Каким? – сурово, как учитель в классе, когда ученик не может ответить на самый простой вопрос, произнес старик. – Кто скажет? Никто? Хорошо, я вам скажу. Он будет начальником команды по сбору сырья. Главный склад здесь, в углу, возле пожарной лестницы. Где собирать сырье? Всюду. Чердак, комната, ванная, кухня, подвал – утиль можно найти везде. Он как железо и алмазы – они у нас под ногами, а мы их не видим. Он как золото в морской воде, как жемчуг в океане. Он как эти камни, по которым вы ступаете. Чем они были раньше? Они были грязью, которую извергают вулканы Италии. А теперь? Теперь они защищают нас от грязи. Дети! Вокруг нас богатства, а мы топчем их своими ногами. Вперед, дети! Добро принесет нам добро.

Иллюстрации Василия Гончарова Через минуту мы были на чердаке. В голубом небе проплывали легкие и чистые, как белоснежный дым, облака, но временами казалось, что это мы плывем, а они, эти облака, неподвижны.

Шурик взобрался по лестнице на крышу и пальцем поманил нас к себе.

Город сверху казался совсем незнакомым. Даже соседние дома были до того неузнаваемы, что никто не хотел верить, будто это те самые дома, которые мы видим каждый день. Вблизи крыши четко отделялись одна от другой, а вдали они сливались в одно сплошное горбящееся жесткое покрывало, и это казалось столь же несомненным, как сходящиеся в конце длинной и прямой улицы рельсы. Шурик уверял, что это нам только кажется, но в словах его не было той твердости, которая способна разрушить веру человека в свой глаз.

Ползком мы забрались на гребень двускатной крыши и спрятались за широкими дымоходами.

– Я боюсь, я хочу вниз, – тихо заскулил Горик.

– Чего нюни распустил? – прикрикнул на него начальник. – А в футбол захочешь играть?

Горик продолжал всхлипывать, но уже втихомолку.

Крыша недавно ремонтировалась, и куски старой жести, почему-то еще не убранные, лежали огромными темно-ржавыми пятнами на красной поверхности новой чугунной кровли.

Переползая с места на место, мы собрали всю жесть и тихонько переправили на чердак.

Но впереди был еще непочатый край работы.

На чердаки давно уже, много лет, выбрасывали хлам, которому настоящее место в мусорном ящике. Сплющенные ведра без ручек, безногие примусы, баки из-под краски, плетеные корзины и деревянные ящики с тряпьем, от которого исходил удушливый запах пыли и времени, – все это громоздилось беспорядочно, как обломки камня на развалинах старых домов. Наши мамы называли чердачное барахло заразой. Но мы были другого мнения. Разве не здесь мы нашли завернутую в пергаментную бумагу саблю с насечкой «1876 г.»? Разве не здесь мы нашли десять тысяч николаевских рублей в простой фанерной шкатулке, покрытой желтыми морскими ракушками? А русские книжки, в которых были буквы, похожие на твердый знак, но которые не были твердым знаком? А патефон с огромной трубой, как рупор громкоговорителя? Что и говорить: мамы – это, конечно, мамы, но ведь и мы не дураки.

Когда шагаешь по чердаку, жильцы шестого этажа бывают обеспокоены: то они уверяют, что потолок осыпается, то всяких воров подозревают.

Мы старались ступать на балки и разговаривали шепотом. Это усиливало ощущение таинственности и свершения запретного. Горик уже не хныкал, а только жаловался, что ему попадаются тяжелые вещи.

Собранные в кучу тряпки, обломки кухонной утвари и рваная обувь составляли целый холм. И по мере того как он рос, ребята все чаще останавливались, чтобы полюбоваться им, и все реже пополняли его.

Наконец Шурик тихонько свистнул.

– Айда, ребята, кончай! Теперь надо все снести.

– Так ведь заметят нас, – возразил Борька.

– Мама будет бить меня, – опять захныкал Горик, но никто даже не взглянул на него.

– Главное – это тайна и осторожность, – заявил Шурик.

Через час все барахло уже громоздилось во дворе, возле пожарной лестницы. Шурум-Бурум похаживал вокруг кучи и приговаривал:

– Ай, молодцы! Ай, молодцы! А что, хлопчики, больше там ничего не было?

– Хватит и этого, – решительно заявил Шурик, хотя, если правду сказать, здесь куча казалась почему-то не такой огромной, как на чердаке.

– Почему хватит? – возразил Шурум-Бурум. – Хлопчики, не обманывайте старика, стариков надо уважать. А ну-ка, пошуруйте у себя на антресолях, а ну-ка, поройтесь в мешке, куда мамочка прячет все, что нужно было давно выбросить. Не забудьте и про кладовку. Если там очень темно и нет электричества, можно зажечь свечку.

Шурум-Бурум подмигивал нам, хитро прищуривал глаз, хлопал по плечу, но все-таки он не понял самого главного, он не понял, что нас удерживает страх, а не лень, ибо зачем было рыться в домашнем хламе, когда все, чем были прикрыты наши тела, – и штаны, и майки, и рубашки – за каких-нибудь три часа превратилось в утильсырье. Видно, бывают случаи, когда и волшебники не все понимают.

Но мы были по-прежнему отважны и полны решимости. Мы уверили старика, что не остановимся ни перед чем. И если надо будет даже отодрать половые доски в комнате, отдерем и половые доски.

– Ай, хлопчики! Ай, герои! – восторженно твердил Шурум-Бурум.

Но хлопчики, скрывшись в парадных, уже на третьей ступеньке почувствовали, что героизм имеет склонность оставлять мальчишечье сердце как раз тогда, когда он нужнее всего. Только Гарик стрелой понесся наверх и, опередив всех, принес почти новые мамины галоши и алюминиевый чайник без ручки.

– Молодец! Настоящий мужчина! – очень серьезно похвалил его старик.

– А вы?

– Дома никого нет. Но в следующий раз… – Мы смотрели волшебнику прямо в глаза, но волшебник ничего не видел в наших глазах. И тогда мы сами поверили в свои слова.

– Хорошо, – согласился старик. – А теперь, – он блаженно зажмурил глаза, – теперь, господа, раздача призов и наград. Шашки деревянные, доска твердокартонная – один комплект. Уйди-уйди резиновые, звуковые – шесть комплектов. Таблетки чернильные фиолетовые, одна таблетка на полведра воды – шесть штук. Волшебные шары из сокровищ Рашид Дауда Сулеймана-ад-дина ибн Аладдина – шесть комплектов, двенадцать штук.

В воздух взлетел красный шар и, ударившись о другой, оставшийся на ладони старика, извлек резкий, короткий, как выстрел из детского пистолета, звук.

– Хала-бала, куча-мала! – вдруг воскликнул Шурум-Бурум и запрокинул голову, следя за полетом шарика. Но шарика в воздухе не было, и, едва мы в этом убедились, раздался второй выстрел.

Шурик сделал вид, будто все это ерундовские фокусы, но мы были потрясены. А Горик так и стоял с раскрытым от изумления ртом, пока старик не приказал:

– Закрой рот!

Теперь никто, кажется, уже не сомневался, что старик сейчас вынет из одного кармана футбольный мяч, а из другого – детский велосипед с моторчиком. Но в это время на воротах цокнул замок, загремела цепь, и во двор въехал фургон, огромный размалеванный и расписанный ящик на колесах. Шурум-Бурум набросился на фургонщика:

– Где ты целый день шляешься со своей клячей? У меня тоже есть жена, дети. Или ты думаешь, им не хочется видеть своего папу? Ну, хлопчики, взялись! Там, где майна, там и вира – много силы, мало жира.

Через пятнадцать минут на том месте, где только что лежала куча хлама, остался лишь плотный слой пыли и кусочки эмали с налетом ржавчины. Дверца фургона захлопнулась, старик взгромоздился на козлы рядом с фургонщиком и, сняв свой картуз со сломанным козырьком, помахал им в воздухе:

– Спасибо, дети! Бывайте здоровы!

– А велосипед? А мяч? – закричали мы.

– Мяч? Пожалуйста, вот вам мяч.

Борька поймал на лету обыкновенный резиновый мячик величиной с большое яблоко.

– А велосипед? Где же велосипед, Коля?

Под суровым взглядом Шурум-Бурума возчик съежился и тихо признался:

– Виноват, батя! Забыл.

– Чтоб сегодня мне велосипед был здесь! – строго приказал старик.

– Обязательно! – сразу приободрился Коля. – В двадцать четыре часа тридцать минут по московскому времени и ни секундой позже. Не забудьте проверить часы по радио. Но-о! Поехала, ленивая!

В этот вечер двор беспрестанно оглашался гнусавыми, неизвестно кого умоляющими голосами: уйди-уйди-уйди! В воздухе стоял запах жженой серы, который усиливался всякий раз, когда раздавался еще один сухой и короткий выстрел.

Ночью ребята спали тревожно. Потоки воды, низвергаясь с огромной высоты, разлетались в воздухе миллионами брызг, которые играли под лучами солнца, как перья жар-птицы. Потом появились какие-то странные машины, жадно поглощавшие тряпки, кастрюли и еще что-то, чего никак нельзя было разглядеть. Грохот стоял невыносимый, хотелось бежать, но вдруг раздавался веселый голос: «Ай, хлопчики!» – и страх пропадал. Только Горику показалось однажды, что кто-то шарит у него под головой. Он проснулся, нащупал шарики, ударил их один о другой, чтоб убедиться, что это те самые шарики. Раздался выстрел, сверкнули искры, запахло серой. Но утром шариков не оказалось. Во двор Горик вышел с заплаканными глазами и, приставая то к одному, то к другому, канючил:

– Ну что тебе жалко, ну дай пострелять!

– А твои где?

– Не знаю. Мама, наверное, спрятала.

Вечером Горик стоял у ворот. Он стоял у ворот целый час, ожидая своих товарищей. Он думал о том, что если каждый разрешит ему хоть один выстрел, и то получится пять. А если по два или по три, получится… Мальчик вынул руки из карманов, растопырил пальцы, отогнул мизинец – и остановился. Остановился, пораженный чудом: на углу появился фургон. Фургон скрипел, Коля лениво помахивал кнутом, Шурум-Бурум дремал на козлах. Когда вожжи в руках у Коли, можно спокойно спать. Колю хорошо посылать за смертью.

– Дядя, дядя!

Шурум-Бурум открыл один глаз, потому что незачем открывать оба, когда достаточно и одного.

– Дядя, подождите!

– Подожди, Коля! Что ты хочешь, мальчик?

– Дядя, у меня забрали шарики.

Шурум-Бурум открыл второй глаз.

– У тебя есть папа?

– Есть.

– Когда папа придет с работы, скажешь ему: папа, у меня забрали шарики.

Горик заулыбался.

– Дядя, вы же вчера у нас были. Я тряпки собирал. И чайник принес. Помните?

– Дурачок, – сказал старик ласково. – Дурачок. Иди домой, папа уже пришел с работы. Поехали, Коля.

Горик затрусил рядом с телегой. Старик не обращал на него внимания. Но мальчик не терял надежды: разве может такая неожиданная встреча закончиться ничем?

– Дядя!

Но старик не замечал Горика, и Горик понял, что бывают неожиданные встречи, которые кончаются ничем.

– Врун! – крикнул он и, вдохнув поглубже, отчаянно завопил: – Врун! Врун! Врун!

Опершись о стенку фургона, старик дремал. На солнце его всегда одолевала дрема – тихая, в тусклых, как глаз малосольной скумбрии, разводах. Изредка он сочно причмокивал губами и крякал. Коля, за компанию, тоже крякал и, стегая лошадей, объяснял им, что батя уже раздавил стаканчик шабского, а сейчас давит гуску с горчицей.