Поэзия

Возвращение

Петля отчаянья все туже.
Бреду, не разжимая губ,
Заледеневшая без стужи,
Без тех, кто был мне мил и люб. 

С сумой, как нищенка-калика
Ищу чем здесь была жива:
Обрывки слов, осколки ликов
И снов витые кружева.

К стране несбывшегося рая,
К земле суровей чем зима,
Где и помиловав карают,
Я памятью пригвождена.

Гадалка

Я была заносчивой девчонкой.
Верила - со мною благодать.
И смеялась над седой цыганкой:
- Мне, счастливой, незачем гадать!

Столь нежны и гладки были руки.
Как сумела разглядеть она
Линию - предвестницу разлуки?
Горечь эту мне испить до дна.

Звон браслетов, блеск её мониста,
Губ лукавых алая дуга.
Ветер перемен, ты так неистов.
Далеки другие берега.

Нынче я довольствуюся малым.
Жизнь без откровений и чудес.
Голос стал и робким, и усталым.
Господи! Услышь его с небес.

Воздушный змей

Стрелой бесстрашною вознесся в облака
воздушный змей, целуемый ветрами.
И что ему всевластная рука,
что нить между землей и облаками,

когда крыла, в азарте трепеща,
уже познали хмель высот свободы,
испив вино закатного луча 
из чаши голубого небосвода.

Пылинка. Прах. Но есть к высотам страсть,
Мятежная душа между крылами,
Стремление упорное - не пасть.
Лишь это смертных делает богами.

Еврейское кладбище

Серые надгробья. Бесконечный ряд.
Скорбные надгробья, сгорбившись стоят.
Плиты. Плиты. Плиты. Жизней стертый след.
Память о погибших, чьей могилы нет.

В память Рафаила сына Абы, Ханы,
на цементе сером кровоточат канны.
В память о пропавших в безвестях войны
детях Евы, Эли- дерзкие вьюны.

В память Рухл, Двойры, в память мамы Песи…
Отчего, евреи, мир для вас так тесен?
Вся семья собралась под одной плитой -
Луисвил, Одесса, Бабий Яр, Джанкой.

Под руку с памятью...

Под руку с памятью войду в колодец гулкий
двора, где детство из окон глядит.
Там, у ворот с гербом, в Приморском переулке,
по грудь в земле, столб коновязи спит.

Извечная игра с природой в прятки.
Едва забыв о прописи косой,
я записала в потайной тетрадке:
«Любовь? Смешно!»
И клякс чернильных рой.

Но был мальчишка - россыпью веснушки.
Прилаживал мне к валенкам коньки.
У-у, зелье Евино! Забросив все игрушки,
училась бабьему: с Адамом - в поддавки.

Лишь для него взбивала в кольца челку.
Наперекор всему - пусть ноги в кровь,
Я неуклюже била с ним чечетку.
Но кто же знал, что то была любовь?

Наперсток мамин, ножницы, иголка...

Наперсток мамин, ножницы, иголка
и разоренной жизни лоскуты.
Все разложу я по годам. И шелком, 
швом потайным сошью без суеты:

соединяя города и страны,
и разделенные водой материки,
моря, проливы, реки, океаны,
наречья, диалекты, языки.

И прочь разлуки - будут только встречи.
Воскреснут все - и даже времена.
И сгинь, прошедшее - зловещая часть речи,
что в прах стирает адреса и имена.