Провинциалный роман-с.

Ефим Ярошевский

Ефим Ярошевский  Провинциальный  роман-сЕфим ЯрошевскийИзбранные произведения, Одесса, 2002

Ефим Ярошевский. Провинциалный роман-сЕфим ЯрошевскийЕфим Ярошевский. Провинциалный роман-с. Избранные произведения, «Моряк», Одесса, 2002, 157 с.

Ефим Ярошевский, поет и прозаик, автор известной книги "Провинциалный роман-с", опубликованной в 1998 году, в США (издательство «Lifebell»). Отдельные стихотворения и малая проза публиковались в журнале "Крещатик", Киев-Мюнхен, №(5), 1999; в журнале «Арион» (Москва), №1, 2000; в одесской периодике (журнал "Одесса" и др.).

В настоящую книгу вошел "Провинциалный роман-с" (восстановлен в первоначальной редакции), а также стихи и проза разных лет. Ряд произведений публикуются впервые.

Чем случайней, тем вернее

Седой, высокий человек, лет шестидесяти стоит на Сабанеевом мосту. Осенний ветерок воротит копну седых волос. Человек повернут ко мне в профиль; - так он выглядит более впечатляюще. Хотя и в анфас он смотрится - один раз увидишь - не забудешь. У него под мышкой толстая книга. Книга называется "Китайский эрос". В мире не так много людей, способных так стоять и смотреть вперед и вглубь одновременно, к тому же держа книгу скорее экзотическую, чем эротическую. В Одессе такой человек только один, его зовут Ефим Ярошевский. В узком и страшно далеком от народа (куда подальше декабристов) кругу одесско-еврейских литераторов его знает каждый. За прошедшие десятилетия круг распадался, сужался, закавычивался (литстудия "Круг"), его обломки разносились по всему свету вместе с известностью Ярошевского. Теперь, охватив ненамного большее число людей, она (известность) покрывает огромные территории...

Начиная с семидесятых годов, все знали, что Ефим пишет роман. Некоторые видели десяток-другой страниц. Сомневаюсь, что сам автор видел его целиком. Время шло, страницы ветшали, покрываясь многочисленными рукописными правками, понять содержание которых не всякому под силу: почерк Ефима витиеват, прекрасен в смысле эстетики и ужасен в смысле разборчивости. В конце восьмидесятых роман начали печатать по кусочку большими тиражами. А в конце девяностых напечатали целиком. В несколько приемов, общим тиражем 300 экземпляров. Десятилетия, когда Ефим по его собственным словам, стоял "по колено в пыли своего романа" закончились. Но жизнь продолжается.

Потому что с тех же семидесятых все знали, что Ефим пишет стихи. Эти стихи выглядели так же как страницы романа - потертые листы машинописи, покрытые завитками правок и почти пушкинскими рисунками. Выпеваемые голосом Фимы, звучали странно и значительно. Создавалось впечатление, что стихов должно быть очень много. Когда пришла пора собирать книжку, оказалось, что стихов ровно столько, столько нужно.

Ироничные, сотканные из мелких лоскутков, стихи Ярошевского продолжают прерванную традицию (продолжать прерванное - наше любимое занятие) поэты круга Заболоцкого. Но фактура стихов южная. Ибо Фима не только жил в Одессе, по и жил Одессой. Роман Ярошевского зафиксировал диалоги, фантазии и страхи одесской литературной тусовки. О том же и стихотворение "Ретро" - "Гудела печь. Мы говорили вместе, перебивая, торопя друг-друга..." Так в то время разговаривали повсеместно. Но только в Одессе могли проживать старушки Модильяни, приютившие у себя невежественного перса-курфюста Абрама. Здесь ночь опуститься на голову старого дворника как дворец. Здесь о любимой можно сказать "ты одна и неодета". Здесь со времен Багрицкого можно говорить о сортирах (уборных) как элементах поэтического пейзажа - "пока еще в уборных тьма стать предрассветной тужится". Здесь родство включает в себя не только людей, но и птиц - "мой грач двоюродный, троюродный мой зяблик". Здесь можно торжественно экспонировать обрывки старого текста, как хозяйка развешивает белье во дворе. Никто не удивится, не покрутит пальцем у виска, а жаль.

В последние годы Ефима часто и много печатают в разных журналах и альманахах. Он получил первый приз конкурса "Сетевой люк" в номинации "Большая проза". Он непременно получит какой-нибудь приз и за стихи. Мне жаль, что напечатанные в этой книжке строки дважды вырваны из контекста - из папок с рисунками и черновиками и, что важнее, из времени, когда они писались. Наконец вырваны из рук самого автора, часто перебиравшего листы с текстами и весьма неохотно отдававшего их "подержать" даже на несколько минут. Поэтому публикация книжки не только естественный итог, это еще и болезненная операция отделения текстов от их автора. Теперь им придется как-то перебиваться без него - без еврейского профиля, тонких пальцев и робкого певучего голоса. Автору легче - в конце концов он может написать новые тексты. Что, надеюсь, будет делать и впредь.