Городовой

Виктор Фридман

Хотелось бы, чтобы ребята из нашей юности -  Доха, Жоц, Фейга, Гарик смотревшие наивными глазами на Александровский проспект из окон моего старого Дома, вспомнили это Время  и взгрустнули по прошлому, которое, как сказал Константин Симонов, вариантов не имеет.

За праздничным столом в нашем доме зашёл разговор «за Одессу». Я рассказал, что бабушка Лиза и дед Абрам, в описываемое время – молодая семья, сняли квартиру в доме Гальперина на углу улицы Полицейской и Александровского проспекта в 1905 году. Пять поколений проживало там в радости и горести до иммиграции в Америку. Я показал гостям современный календарь с красивыми улицами Одессы 1869 года, где великолепно простирается Александровский проспект с моим домом на первом плане. С гордостью за бабушку и дедушку показал наши 4 окна на 3-м этаже.

Потом показал подарок приятельницы Р. Поповой, присланный нам, - фотографию, где изображён наш дом в 1990-х почти в таком же ракурсе. «Не совсем аккуратненько, - заметила наблюдательный искусствовед А. - дома разнятся балконами – на 3-м и 2-м этажах». «Верно, - согласился я, – балкон в нашей квартире и под ним пристроены гораздо позже, и с ними связана печальная история». «Интересно, - не унималась любознательная А., – расскажи».

…Одесские окна! Они не только для света, воздуха, красоты фасада дома и шалунов, поливающих прохожих. Не только для верёвки с бельём, протянутой к окну напротив через улицу или двор, по которой можно судить об интимных местах, заработках и вкусах хозяев. Для общительных одесситов окно – это граница между замкнутостью квартиры, одиночеством и внешним миром. Между Человеком и Улицей.

Через окно общаются со знакомыми и незнакомыми. Можно видеть и слышать Улицу. Сбрасывать и поднимать на верёвке предметы, хотя балкон для этого удобнее. На рассвете, когда Улица принадлежит ругающимся дворникам, узнаёшь, с кем спит участковый оперуполномоченный, и кто кого и чем заразил. В туманные дни из гавани доносятся тревожные пароходные гудки.

А с приходом марта и весны Одесса распахивает окна, и свежий воздух, пахнущий Морем, врывается в твою квартиру и опьяняет тебя! Одесса моет окна! На широком белом деревянном подоконнике стоит ведро с мыльной тёплой водой и я. Мою стёкла и раму мокрой тряпкой, а затем газетой насухо вытираю двумя руками одновременно с обеих сторон. Смотреть вниз страшно, но это меня не остановит. Я полон радостного чувства весны, обновления природы и себя. А в мае в наши окна стучались гроздья белой акации и пахли, как нигде в мире, где я побывал.

Но балкон, балкон для одессита – это всё! На балконе можно играть, уютно закусывать за небольшим столиком под сенью высокой душистой акации, курить, наконец, спать жаркими южными звёздными ночами. Но об этом я мог только мечтать. И Бог услышал меня! В середине 70-х начался капитальный ремонт. Дом опоясали «лесами» - вдоль окон 2-го и 3-го этажей проложили проход из досок с оградой для работ снаружи – меняли окна, старые прогнившие балконы, красили фасад... Бригады выполняли проектные работы, а за взятку – и дополнительные. Я попросил бригадира заменить окно в одной из четырёх комнат со стороны Александровского проспекта на дверь с балконом. «Нет проблем, - ответил он, – только сделайте проект и утвердите».

В то время я работал в проектном институте, и в моём штате находились инженеры-строители и архитектор. Проект сделали. Балкон небольшой. Четыре рельса ввели в мощную ракушечную стену, на них закрепили доски и ограждение. Согласовал проект со всеми управлениями – пожарным, жилищным, санитарным, милиции, районной администрацией, домовым комитетом. Осталось главное – согласовать с главным архитектором Одессы. Записаться на приём – долго ждать очереди.

Поймал архитектора в горисполкоме на перерыве между заседаниями. Удивился, что он стал со мной разговаривать и смотреть проект. По-моему, с кем-то перепутал. Жирным чёрным карандашом нарисовал на фасаде ещё два балкона, для симметрии. «Так лучше смотрится», - говорит. Был прав, конечно, но мне – нож в сердце. Я знал, что архитекторам никогда не нравится представленное и был готов возразить. Странно, но он как-то быстро сдался, похоже спешил, но всё же настоял: одновременно пристроить ещё один балкон – под моим, на 2-ом этаже. Что поделаешь? И на том спасибо!

Пошёл к соседу подо мной, товарищу Городовому. Это не должность в царской России (вроде участкового милиционера), а фамилия у него такая смешная, еврейская, конечно. Имя было обычное – Иосиф, тоже еврейское. Иосиф Городовой – школьный учитель физики, человек неприметный, тихий, безобидный. Вернулся в 1945г. победитель с войны, раненый, контуженый в однокомнатную квартиру без удобств – примус, потом газовая плита, рукомойник с холодной водой в передней, туалет и водопроводная колонка далеко в углу двора. Одно окно, на подоконник которого он и жена Сара подкладывали подушку и часами смотрели на Александровский проспект.

У них росла дочка Лиля, моя однолетка, а потом родилась Дорочка, подросла, куколка, ой аза юр оф мир, и ввела в типично еврейскую семью милого русского парня Витю, мастера на все руки. Так и жили – пять человек в одной комнате без удобств. Ругались, конечно. Старшая, Лиля, перебралась к странному мужу-патриоту. Полная Сара была красива, кажется, не любила скучного мужа, а он ревновал без оснований и немного побивал ёё.

К моему горячему предложению построить балкон отнёсся равнодушно, в отличие от Сары. Я обещал договориться с бригадой рабочих, а Городовые лишь заплатят недорого, по случаю. Согласились. Построили балконы быстро. Я наслаждался приобретением, а у Городовых никак не заменялось окно дверью.

Иосиф продолжал созерцать улицу из старого окна, иногда перелезал на балкон и часами задумчиво глядел вниз, облокотившись на перила. О чём мог думать этот несчастный – о прошедшей кровавой войне, о скотских условиях их жизни и беспомощности изменить что-либо, или о каких-то неурядицах на работе? Возможно, обо всём вместе. А может быть, совсем о другом? Может, фамилия ему не нравилась? Или ни о чём? Кто знает? В одно, вспыхнувшее в мозгах мгновенье Иосиф перевесился через перила балкона и свалился вниз. Всего-то до земли было метра 3-4, но их хватило, чтобы разбиться насмерть.

И осталась плачущая Сара совсем одинокой, никому не нужной, в ужасной квартире, в ссорах с детьми и криками у чёрного хода, с балконом без двери и соседом по коридору - пьяницей Ванькой. Казалось бы, можно и точку поставить за этой печальной историей. Но, нет, погодите, ещё не всё кончено. Ещё не вечер. Не «Зимний вечер». Пойду перекурю, а лучше «Выпьем с горя; где же кружка? Сердцу будет веселей»…

Единственным развлечением Сары стало участие в разговорах об эмиграции в Александровском садике. Там, напротив её окна, собирались для организации очереди и переклички сотни граждан, подающих документы на выезд в Израиль. Начальник ОВИРа товарищ Иванов запрещал толпиться у помещения ОВИР (Отдел виз и регистрации) в соседнем доме по ул. Розы Люксембург, №37. Разговорчивые одесситы обменивались информацией, многие завязывали дружбу, заключали сделки. Там «…и встретились два одиночества. Развели у дороги костёр. А костру разгораться так хочется. Вот и весь, вот и весь разговор», - "прыблызытэлно" так поёт Вахтанг Кикабидзе.

…Соседи называли его «Инвалид». На костылях, без одной ноги. Он вызывал Сару криком, стоя под её балконом. Так было принято в Одессе. Подруга моей бабушки Лизы, пани Доброминская, полька, вызывала её снизу криком: «Мадам Бельфор!» Когда бабушки не было дома, выглядывал я. За это дворовые ребята дали мне кличку «Мадам Бельфор». За Сару никто не выглядывал. Она не уходила, боялась пропустить этот вызов. Сара выходила к нему под балкон Городового. Другая, сияющая, счастливая, красивая Сара. Он был добр и ласков, дарил цветы. Они уходили в садик и были вместе целыми днями. Соседи радовались за добрую Сару.

Но счастье было недолгим. Дети «Инвалида» собирались в Америку и папу забирали с собой. Говорили, что Сара и «Инвалид» думали расписаться и ехать вместе, но дети, жестокие дети не жалели родителей! В их планы Сара не входила. Глупые, они не знали, что она поддержала бы их выдаваемым «там» пособием – деньгами и продуктами, получила бы с мужем бесплатное жильё, медицинскую страховку и помогла на первых порах. Нам, кстати, помогали наши мамочки - «золотые петушки», как их называли…

Тяжёлым было расставание Сары и «Инвалида». Они привязались друг к другу, и любовь пришла к ним. И было столько печали при последних прощальных свиданиях! Весь дом переживал. «Он уехал, ненаглядный, не вернётся он назад. И весна мне не на радость, коль зима в душе моей. Он уехал, он уехал, а слёзы льются из очей», - поётся в задушевном русском романсе…

Ну а что несчастная Сара? Старуха по имени Безысходность повела её по лестнице вверх, на крышу печально известного высокого дома на Дерибасовской, с которой бедная Сара бросилась навстречу смерти...

…Дорочка с мужем вскоре иммигрировали в США, бросив жалкую квартиру и гадкую страну. Потом и Лиля отправилась вслед за сестричкой, а муж-патриот остался. Правда, со временем она вернулась к нему. Моя семья выехала 2 февраля 1991 года, в день рождения любимой внучки Алисочки. Балкон Городового всё ещё оставался без двери…

…Смотрю на мой старый дом сквозь время и пространство, заглядываю в плачущие окна-глаза, вспоминаю прошлое и тоже плачу. Потому что «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши, и если волной снесёт в море береговой утёс, меньше станет Европа... Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе» (Эпиграф к роману Хемингуэя). Слёзы зарождаются в сердце, проходят сквозь душу, через комок в горле и выше – к глазам-окнам. И дальше, как при потопе, переливаются на щёки. А я не вытираю их, пусть текут. Они очищают человека. Ведь всё это творим мы, люди…

Naples, Florida, march, 2017