Памяти друга

Виктор Корченов

Александр РозенбоймНа одну из интереснейших разработок – экспозицию дореволюционных открыток под названием «Литературная Одесса» меня как одного участников устроенной Одесским обществом коллекционеров в Музее западного и восточного искусства выставки в 1977 году подбил и просто заставил осуществить мой старый друг Александр Розенбойм.

Двор дома по
Малой Арнаутской, 51Начало, предшествовавшее знакомству с Розенбоймом, было бесподобно. Когда в конце 1950-х годов мои институтские сокурсники проведали, что я фанатично увлёкся историей Одессы, мне сообщили, что на смежном факультете есть большой знаток нашего города – студент Саша Розенбойм. В деканате дали его адрес, и вот я звоню в дверь квартиры во дворе старого ухоженного трехэтажного дома тогда по улице Воровского, а теперь, как и первоначально, – Малой Арнаутской, 51.

Дверь открыла худенькая приветливая женщина. Узнав, кто именно меня интересует и сообщив, что сына нет дома, она неожиданно спросила: «А вы, случайно, не Витя Корченов?»

Испугавшись, не натворил ли чего, я в полной растерянности и с некоторой опаской дал положительный ответ. Представившись Лизой Исааковной, Сашина мать с большим радушием пригласила зайти в чистехонькую, с до блеска натертыми паркетными полами квартиру, усадила в гостиной за стоявший посереди комнаты полированный стол, подошла к застекленному шкафу, достала оттуда увесистый альбом и положила его передо мной.

Немного полистав и раскрыв в интересовавшем ее месте, Лиза Исааковна указала на молодую женщину на одной из довоенных фотографий и спросила: «Кто это?»

Такой фотографии я раньше никогда не видел. Но на ней я рассмотрел задумчивое, слегка чем-то опечаленное, как будто в предчувствии приближающейся войны, такое милое лицо молодой женщины. Это была моя мама.

«А это кто?» – продолжала любопытствовать владелица сокровенной фотографии. Сзади во втором ряду стоял улыбавшийся своей добродушной улыбкой не менее дорогой мне человек. Это был отец. Да и вообще, все на этом снимке в то ласковое осеннее предвечернее и предвоенное время в саду одной из старых одесских дач выглядели безмятежно-счастливыми.

На снимке стоят: вторая слева Полина Ефимовна Фельдштейн, третий слева – Корченов Константин Борисович, четвёртый слева – Юлий Петрович Розенбойм. Сидят: четвёртая слева – Корченова Надежда Исаевна,
пятая – Розенбойм Лиза Исаковна.
Одесса. Дача Вальтуха, 1940.

Лиза Исааковна обратила также мое внимание еще на одну молодую женщину, и я сразу ее узнал. Это была тетя Поля, Полина Ефимовна – мамина подруга, жена старого папиного товарища – архитектора Валентина Львовича Фельдштейна. А рядом с ними на том мирном довоенном снимке были их друзья – мама моего будущего друга Лиза Исаковна и вскоре ушедший защищать родную Одессу отец Алика – Юлий Петрович Розенбойм.

Вот и получилось, что я, оказавшись таким похожим на своего отца, был сразу же «вычислен» Лизой Исааковной. С тех пор мы стали «потомственными», трепетно поддерживающими взаимные чувства, друзьями.

Встреча с Аликом, Сашей Розенбоймом, вскоре вылилась в знакомство, переросла сперва в единомыслие, а затем – в многолетнюю дружбу. Дружбу, не угасавшую ни со временем, ни с возникшей так неожиданно преградой – огромным Атлантическим океаном. Но вернемся к выставке «Литературная Одесса».

В процессе подготовки к ней отлично ориентировавшийся в моей коллекции открыток Саша Розенбойм вынимал из толстых альбомов какой-нибудь вид старой Одессы, потом доставал из своего книжного шкафа сочинения тех авторов, которые запечатлели в своих произведениях соответствующий открытке уголок города, и лишь после этого мы монтировали выставочные листы с открытками и текстами из книг. Изумительные, не размытые временем описания и воспоминания известных литераторов в сочетании с подлинными гравюрами и литографиями придавали воплощенной на экспонируемых листах идее впечатляющую достоверность.

... И вот Алика не стало. Но никто не разуверит меня в убеждении, что мы ещё встретимся, что вспомним о том, что нас окружало и кто нас окружал, кто нам был тогда близок и дорог, что нас печалило и радовало. Вспомним, как после смерти мамы, последнего близкого мне человека, я многие месяцы где-то напивался, а потом, не имея сил и совести заявиться домой, из какого-то телефона-автомата часа в два ночи звонил своему другу с сообщением, что скоро буду, и чтобы он готовил черный кофе. И не было случая, чтобы друг отказал в моей наглой просьбе. И лишь после единоличного опустошения целого большого железного кофейника я мог продолжать движение домой.

Вспомним всех, кто помогал нам в нашем увлечении краеведением. Мы знали их и будем вечно помнить. Вспомним о профессоре Илье Вениаминовиче Шерешевском, подарившем нам множество воспоминаний и датированное 1816 годом приглашение графа Ланжерона на один из «общих советов» в доме одесского коменданта Кобле, о вечно помогавшем в поисках в старой периодической литературе замечательном человеке библиографе и библиофиле Викторе Семёновиче Фельдмане, о наполненном воспоминаниями добром знакомом Бабеля бывшем сотруднике угрозыска Сергее Ильиче Гескине, о предельно целеустемлённом Никите Брыгине – совместной работе с ним и творческих возлияниях.

Вспомним как по заданию Брыгина привезли с Розенбоймом из Москвы кресло Багрицкого, каких трудов стоило нам в час пик доставить его в аэропорт в пеполненном городском транспорте.

Вспомним, наконец, неожиданные в прежние годы неправдоподобно правдивые откровения старого одесского чекиста Льва Друбича о «тройках» НКВД и о последних днях Мишки Япончика.

Вспомним и об одном из первых одесском краеведе, основателе и директоре выставки, впоследствии получившей статус Музея памятных дат Одессы, Рудольфе Михайловиче Ципоркисе, который самозабвенно любил родной город и ещё при жизни подарил ей свою замечательную коллекцию.

Рудольф Михайлович
Ципоркис Виктор Семёнович
Фельдман Илья Вениаминович Шерешевский

Вспомним, как мы с Аликом в качестве презента Рудольфу Михайловичу для его музея частично катили по улицам, а частично тащили в «авоське» тяжеленное, пуда два весом, разъеденное коррозией чугунное ядро, раскопанное Аликом где-то в районе бывшей дачи Кортацци близ Аркадии. А ведь оно лежало там полузакопанным со времен потопления «Тигра»! Того самого английского фрегата «Тигр», который в период Крымской войны после обстрела Одессы англо-французской эскадрой в страстную субботу 10 апреля 1854 года «благополучно» туманным утром сел на мель, был обстрелян русской береговой артиллерией, подожжен и пущен на дно. И тащили мы это ядро с огромным трудом от дома Розенбойма, что на Малой Арнаутской, недалеко от угла Пушкинской, аж до самой Сторожевой башни бывшего Карантина, где располагался музей старой Одессы Рудольфа Михайловича Ципоркиса.

Башня со стеной и поныне красуются в Александровском парке. Кстати, первоначально арки этой стены не были сквозными. Их прорезали намного позже, чтобы дать возможность фланирующей по аллеям публике обозревать величественную панораму порта. И лишь совсем недавно я узнал из вышедшей в 2009 году в Америке книги архитектора Валентина Пилявского, что стена Карантина была построена в 1809 – 1811 годах выходцем из Австрии военным инженером Иваном Ивановичем Кругом.

А вот как Алик это ядро сам приволок из Аркадии к себе домой, я до сих пор ума не приложу. И, как я тогда ни допытывался, он, многозначительно улыбаясь, постоянно хранил таинственное молчание.

... И ещё мы снова и снова будем рассматривать ту довоенную семейную фотографию, где наши родные навсегда останутся такими молодыми и беззаботными.

Друзья.
Литмузей, 1994 год Дружеский шарж в год отъезда. Одесса, 1 апреля 1994.