Забытый Николай Харджиев
Евгений Голубовский
Но одесситы знали Харджиева с юности. В Москве его напутствовал Багрицкий, как молодого и талантливого… Но в памяти современников не осталось его стихов и прозы.
Недавно в библиотеке им. М. Горького я попросил разыскать его первую повесть «Янычар». Оказалось, что она сохранилась. Иллюстрации к ней сделал выдающийся мастер В. Фаверский. А текст напомнил знаменитые когда-то книги Б. Пильняка. Вот каким был Николай Иванович в молодости. Это особенно интересно сейчас, когда Одесский литературный музей провел международную конференцию, посвященную нашему земляку. Несколько глав из повести «Янычар» мы предлагаем читателям, не пересказывая содержание первых глав, так как каждый текст тут самодостаточен.
Глава двадцатая
В которой Баранщиков показывает изрядное знание итальянского языка
Орлы Российские! Прострите свой полет
Туда, где жалости, любви и дружбы нет!
Пусть чада дикие, пускай сыны Босфора,
Смутясь, от вашего везде трепещут взора.
Стихи Вольтера на войну россиян с турками 1768 года.
Митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский превеликое уважение оказывал келейнику своему Феофану, который славился тем, что знал наперечет всех российских пустынников.
Феофан был человек ученый и сметливый, и его высокопреосвященство, сам большой знаток и ценитель любомудрия, ни одного трудного дела не решал без его участия.
По прибытии в столицу Баранщиков тотчас отправился к келейнику и, согласно наставлению нижегородского архиерея, на итальянском языке рассказал ему о своих злоключениях.
— Изрядно говоришь по-италиански, — сказал Феофан, выслушав Баранщикова. — Приходи ко мне завтра после заутрени. А я сегодня же доложу о твоем деле владыке.
На другой день Баранщиков робко перешагнул порог Феофановой кельи.
Феофан сидел в креслах с племянником своим, поручиком кирасирского полка.
Поручик держал в руке небольшую восковую куклу и вел с нею разговор:
— Любезная Делия, мне о тебе сказали гораздо нехорошие вести.
И кукла ему ответствовала тощим и как бы умирающим голосом:
— Государь мой, злословить очень легко. Кто хотя крошечку имеет красоты, тот подвержен бывает зависти и гонению.
— Ты еще и умничаешь.
— Государь мой, не всегда позволяется нападать не других, а всегда вольно всякому защищаться.
— Отвечай мне, чем ты изволишь заниматься на театре?
— Известно, государь мой, играю комедии и прыгаю балеты.
— Не лги, сказывали мне, что ты, будучи в жару лет своих, занимаешься любовишкой с одним статным и пригожим петиметром.
— Государь мой!
— Молчи, — и он со злобою спрятал ее в свой карман.
Кукла заплакала и вдруг пропищала с горечью:
— Вот каковы мужчины! Они почитают силу свою правосудием. Фуй, фуй, как это подло!
Во время куклиных ответов офицер даже не шевелил губами. И часто ее ответ начинался тогда, когда ее хозяин продолжал ей выговаривать.
Баранщиков решил, что кукла — некоторый зверек, приученный к сему действию, и попытался ее вытащить из кармана, но кукла начала вопить.
— Ах, спасите, он меня удушить хочет!
И она не переставала кричать, пока Баранщиков ее не оставил.
— Сии обманные звоны его голоса исходят не из чрева, но из горла, — произнес Феофан, обращаясь к Баранщикову. — Всякий человек беспрерывным упражнением может приладить к тому свои гортанные орудия.
И вдруг торжественно провозгласил толстым голосом:
— Возрадуйся, заблудшее чадо. Его высокопреосвященство, милосердие коего известно всему миру, повелел раскрыть перед тобою врата православной церкви. По десятидневном покаянии в Александро-Невском монастыре ты будешь причащен, в доказательство чего тебе дадут из духовной консистории билет.
Тут Баранщиков по привычке пал на колени и сказал, что приносит владыке и ему — благодетелю своему — наичувствительнейшую благодарность, кою по гроб свой сохранять будет в сердце своем.
— Кроме того, — продолжал Феофан тем же торжественным голосом, высокопреосвященнейший владыка поручил мне составить краткое начертание твоих приключений и бедствий. И ежели славная наша монархия соизволит объявить свою войну Оттоманской Порте, то мы твое жизнеописание напечатаем, и ты, как муж, явивший достойный подражания пример истинной любви к отечеству, будешь избавлен от тягостного и долговременного ига нищеты.
Барышников, всхлипывая, поцеловал келейника в плечо.
5 августа 1787 года по повелению падишаха Абдул-Гамида был арестован и посажен в Семибашенный замок российский чрезвычайный посланник и полномочный министр при Блистательной Порте Оттоманской, Яков Иванович Булгаков.
7 сентября Екатерина объявила войну Турции, которая, по словам манифеста, «утвердивши торжественными договорами перед лицом света вечный мир с Россией, опять и вероломно нарушила всю святость оного».
А 1 октября того же 1787 года вступила в продажу напечатанная с дозволения указного книга:
«Нещасные приключения Василия Баранщикова, мещанина нижнего Новагорода, в трех частях света: в Америке, Азии и Европе».
И подобно преждебывшему арзамасскому сапожнику Осману, который некогда водил новообращенного магометанина Селима в дома стамбульских вельмож, митрополичий келейник Феофан в продолжение недели водил раскаявшегося христианина Баранщикова во дворцы знатнейших российских сановников.
Каждый сановник получил по книге, повествующей о несчастных приключениях нижегородского купца.
Келейник Феофан — он был гораздо красноречивее бывшего арзамасского сапожника Османа — украсил каждую книгу особым посвящением в стихах.
Семнадцать сановных особ обоего пола, словно состязаясь друг с другом в щедрости и человеколюбии, облагодетельствовали Баранщикова вполне. Он собрал тысячу рублей, из коих триста ему пожаловали их высокопревосходительства Иван Иванович Бецкий и Лев Александрович Нарышкин и его сиятельство граф Яков Александрович Брюс.
Келейник Феофан дважды пересчитал собранные деньги и, отдавая Баранщикову половину оных, с грустью сказал по-итальянски:
— Митрополит хотя монах, но человек!
Глава двадцать первая
Содержащая в себе известие о книге «Нещастные приключения Василия Баранщикова», напечатанное в шестой и последней части «Зеркала света» на 1787 год.
«Тут представлен человек, странствовавший в разных частях света не по охоте, но по принуждению. Обманщики повлекли его с собою: продали в солдаты. Женщина испрашивает свободу иностранцу. Возвращаясь в свои места, попадается он в неволю, терпит мучения, отступает от своей веры и, испытав разные превратности, возвращается в свое отечество, где мыслит, как из прибавленного при окончании рассуждения примечательно, найти награду за свои побеги и шатания: и ропщет, что общество принуждает его быть полезным себе членом, а не тунеядцем, на счет других живущим.
Жалко, что имевший попечение о напечатании сея книги, ибо приметно из расположения что не самим путешественником писана, употребил смешанный и неприятный слог, доказывающий нерадение; и рассуждения при конце прибавленные открывают человека, малое и добродетели и связи общества понятие имеющего. Тронуть целое градское общество и назвать его негостеприимным, неблагородным, не милующим, без причины, без основания — есть свойство злобного».