Мадонна мусора
Евгений Голубовский
В начале 90-х годов на Центральном телевидении несколько раз показывали фильм: «Женщина. Вариант судьбы», посвященный трем подругам — дизайнеру Ирине Андреевой, искусствоведу Ксении Муратовой и поэту, художнику, журналисту Эвелине Шац. Знаю их всех, но дружу с юношеских лет с Эвелиной, с Линой Шац. Кто мог тогда предположить, что эта девчонка с чертиками в зеленых глазах станет одним из известнейших деятелей культуры Европы, что на снесенного маленького домика на Белинского, 6, можно будет водить экскурсии.
В 1989 году в составе группы журналистов, наконец-то перестав быть «невыездным», я прилетел в Милан. Во второразрядной гостинице «Еспериа Корона» брошены вещи, и пока мои спутники идут осваивать первую порцию спагетти, я сажусь к Лине в машину и еду в самый центр, к ней — в русский дом в Милане — на улицу Паоло да Канобио.
Причудливы человеческие судьбы. Ее дед и мать — немцы из Филадельфии, приехали в Одессу строить социализм по призыву Ленина. Ее бабушка и отец, известный художник Мануэль Шац, принадлежали к «буржуазному сословию». Первые слова, которые она запомнила, так пишет она в своем автобиографическом романе, выкрик матери отца — «гойка!». Первое дело, которое она запомнила: ее бабушка, мать матери, Анна Мюллер, в Одессе, в годы Великой Отечественной войны прятала у себя — три года — соседку-еврейку.
А потом она влюбилась в итальянца, Кандидо, по направлению итальянской компартии учившегося в СССР. Брак не оформляли, отец не давал разрешения на отъезд. Но вот тут проявился впервые ее бойцовский характер: она сама всего добилась и в 1960 году улетела в Милан. Помню бутылку «Московской», которую мы пили «из горла», провожая ее.
Есть американское выражение «человек, сделавший сам себя», свою судьбу. Это о ней, о Лине. Она не просто выучила итальянский язык, она стала итальянским поэтом, начала жить в стихии двух культур.
…Я ехал к Лине, в ее тогдашний дом, так много зная о нем. Кстати, в то же время, такое стало возможно лишь в годы перестройки, у нее гостила моя жена. Так вот, дом не поразил — потряс. Не только тем, что здесь в разное время жили Андрей Тарковский и Давид Боровский, Юрий Любимов и Евгений Евтушенко, Юрий Нагибин и Эдуардо де Филиппо, скорее тем, что я попал в квартиру-музей, где произведения итальянских художников соседствовали с картинами Коровина и … Олега Соколова, где библиотека начиналась с Данте и кончалась Бродским, где лежали рукописи Евгения Рейна…
Признаюсь, тогда я не осознавал, что квартира — не ее, она ее снимала. И когда пришли «черствые времена», ей пришлось этот уникальный музей перевезти к сыну, к десяткам своих друзей. Но Лину времена не меняют: вновь после трудных лет — новые удачи, новые взлеты.
Как поэт, она издала десяток книг на итальянском. Затем, сама не ожидая этого от себя, начала писать стихи по-русски. И стихи печатали, переводили, иллюстрировали в разных странах.
Как искусствовед, она вела страничку в журнале «Вог» — о Талашкино, о русской культуре, о своих друзьях — итальянских художниках.
…О чем мы только не говорили в ту ночь в Милане! И о матери Лины — керамисте Елене Иосифовне Мюллер, которая приехала к ней погостить и внезапно скончалась, она здесь и похоронена на красивейшем кладбище под Миланом, в городке Вачаго. И о спектаклях (по ее стихам пишет музыку композитор Андреа Тальмели), которые уже были показаны на сценах Италии и России. И о том, что нужно работать по 18 часов в сутки — переходить от кино (Юрий Нагибин по ее проектам писал сценарии телефильмов) — к оперным проектам, для Ла Скала.
А в последние годы Эвелина прославилась не только как издатель собственных книг (потребовался опыт советского самиздата), но и живописью, и скульптурой. Она предвидела то, что Олег Губарь опоэтизирует в книге «Second Hand», — собирала выброшенные веши, черепки и из них составляла мозаику ушедшей жизни. Эти картины, скульптуры поразили Италию и Россию.
Не раз Эвелина Шац приезжала в Одессу. Выступала в Литературном музее с чтением своих стихов, дарила и дарит рукотворные книги (ее первый сборник был, как чудо, представлен еще на Биеннале-78 в Венеции), сейчас в музее гостиницы «Лондонская», а Эвелина ностальгически привязана к этой точке Одессы, будет представлен ее томик стихов на двух языках, так и называющийся «Лондонская». Она всего добивалась и добилась сама. Недавно в Москве умер ее отец Мануэль Шац. И Эвелина устроила в Италии выставку — перекличку поколений: соцреалистические полотна отца и абстрактные коллажи из мусора его дочери. Что ближе времени? На это ответит только будущее, но она не разъединяла, а объединяла культуры — в этом смысл ее жизни.
И при этом всем она была, есть и будет Женщиной. С большой буквы. И примером для нее остается Лиля Брик, с которой она тоже дружила.
Все ли планы Эвелины сбываются? Я мог бы сказать все — и почти не погрешил бы против истины. Мадонна мусора — как назвали ее итальянские журналы, достигает невозможного: в любви, в творчестве, в общении. И все же один план — а он задуман давно и по-прежнему актуален — еще не реализован. Одессу в Италии Эвелина Шац представляет сполна — от Привоза до Оперного театра, от Белинского, 6, до «Лондонской». Но она замыслила представить Италию в Одессе, подарить городу 15 работ выдающихся современных итальянских художников из своей коллекции, устроить концерт симфонической музыки, чтение своих стихов, выставку своих книг.
И я верю в Лину. Все, что она задумала, она доводит до конца. И в этом случае — убежден — замысел будет востребован!
Так в чем же феномен Эвелины Шац? Прежде всего в том, что она (немка, еврейка, американка, итальянка) — одесситка. А это уже не вариант судьбы, а судьба без вариантов.
P.S. И вот тогда, когда была поставлена точка, мне от Лины из Италии ее брат привез письмо, в котором лежало несколько стихотворений и два рассказа. Вначале я не понял, что рассказы связаны между собой, но когда прочел, то стало ясно, что известнейший российский прозаик Феликс Светов, тот, чьи романы печатает «Новый мир», посвятил Лине удивительную новеллу, а она ответила ему не привычным письмом-благодарностью, а тоже новеллой. Такая вот писательская переписка-дуэль. Мне показалось, что к рассказу о нашей землячке, живущей в Милане, она добавит новые черты.