Человек с бульвара Капуцинов

Олег Губарь

Едва ли кто более известен в ретроспективной Одессе из числа общественных деятелей и благотворителей, нежели Григорий Маразли. Известность эта, несомненно, заслуженная. Если мы стали бы публиковать подробный реестр адресных его благодеяний, он занял бы не одну журнальную полосу. К примеру, Маразли пожертвовал 47 тысяч на здания богадельни у Чумной горы, 30 тысяч - на ночлежный приют близ старого христианского кладбища, 30 тысяч - на сооружение Городской библиотеки и музея общества истории и древностей, подарил городу дворец под Музей изящных искусств на Софиевской улице, завещал 100 тысяч на благотворительные цели и так далее и тому подобное. Можно припомнить и то, что в годы служения Григория Григорьевича городским головой заложен Александровский парк, построены Городской театр, "крытые рынки", Куяльницкое лиманно-лечебное заведение, приют для подкидышей, отделение психиатрической больницы, пущены "конка" и "паровой трамвай", сооружены памятник Пушкину и Александровская колонна и пр.

Все это внушает огромное уважение к личности по большому счету "гражданина Одессы". С другой стороны, мы с немалым трудом представляем Маразли как личность, как противоречивого человека, едва понимаем мотивацию тех или иных поступков этого "эталонного филантропа", мало что знаем о его частной жизни. Воссоздавая живой облик нашего героя, вероятно, следует начинать с того, что он представитель "генерации детей" того торгового сословия, которое, собственно говоря, сделало Одессу Южной Пальмирой, ведущим европейским хлебным экспортером. И "дети" эти жили иначе, чем "отцы", ориентируясь в своих устремлениях не столько на Салоники, Пирей, Смирну, Триест, сколько на европейские столицы. Григорий Иванович Маразли оставил сыну состояние в 10-12 миллионов золотых рублей, в том числе - в недвижимости. Маразли-сын, судя по всему, был лишен коммерческой жилки. Воспитание получил в самых престижных учебных заведениях Юга - пансионе Кнерри и Ришельевском лицее. Нельзя сказать, что он был уж совсем безрассудным мотом, но отцовские денежки в молодости тратил без счета и с немалым удовольствием.

В самом начале 1850-х он приехал в Париж и здесь, безусловно, мог почувствовать разницу в уровне демократизации двух Парижей - "большого" и "маленького". В своем отечестве Маразли до конца жизни оставался нуворишем, купеческим сыном. Через это невозможно было перепрыгнуть. Покупка титула, как тогда практиковалось, все равно ничего не меняла в принципе. Молодой человек желал быть почитаемым и любимым в своем естественном, так сказать, амплуа. Не за сомнительную генеалогию, а за истинное благородство. "Честь паче почести" - значится в его гербе. Вот откуда истоки его беспримерной щедрости, подлинно царской, или королевской - как хотите. Раздавать - так миллион, любить - так королеву: этой формуле он следовал неукоснительно.

Самый первый парижский его роман был и впрямь королевским. А звали королеву Евгенией. Евгений-Марией де Монтихо, если быть точным. Будущая французская императрица - представительница древнего рода Порто-Карреро, происходящего из Венеции и перебравшегося в Испанию еще в XIV столетии. Отец Евгении, испанский граф Мануэль-Фернан де Монтихо, обеспечил дочери блестящее воспитание во Франции и Британии. Ослепительная экстравагантная южанка несколько лет колесила с матерью по Европе в поисках новых впечатлений и приключений. Мало того, склонная к мистификациям и романтическим авантюрам, она скрывала свое подлинное имя, представляясь графиней Теба. Как далеко зашли ее отношения с юным Маразли, мы, конечно, выяснять не беремся. "Маразли был холост и, разумеется, порядочный "fair la cour-ник" (т.е. сердцеед - О.Г.), - писал по поводу этого сюжета художник С. Я. Кишиневский. - В свое время, когда я был еще воспитанником Парижской академии художеств, я писал картину во дворе музея Клюни. Ко мне подошел один француз... Разговорились... Узнав, что я из Одессы, он как-то удивился: "А! Вы из Одессы? У вас Маразли!.. Да!.. Мы его знаем!.. Как же! Знаем, знаем! Он в свое время ухаживал за нашей императрицей и подносил ей букеты..." Вот каков был наш Григорий Григорьевич в дни своей юности..."

В 1858-1863 годах Маразли почти безвыездно жил в Париже, в любимом отеле на бульваре Капуцинов. Кто приобрел от его щедрот из знаменитых кокоток, доподлинно неизвестно. Зато до нас дошли отчетливые отголоски романа с другой королевой - непревзойденной королевой сцены Сарой Бернар. Есть даже основания говорить о том, что великая актриса, возможно, вообще не состоялась бы, не будь рядом Маразли. Обстоятельства вполне могли сложиться так, что день 11 августа 1862 года, когда Бернар дебютировала на подмостках Комеди Франсез в роли Ифигении, так и остался бы ничем не примечательным будничным днем. Если бы не Маразли. Даже в биографии актрисы, изданной во Франции в 1880-х, т.е. при жизни всех свидетелей событий, прямо говорится, что богатый одесский грек Маразли бывал у нее и оказывал ей свое покровительство. Нечего и говорить об одесских ее гастролях - в 1881 и 1892 годах, - состоявшихся с подачи городского головы.

Можно видеть, между прочим, что Григория Григорьевича прельщали не просто королевы, но женщины во всех отношениях одаренные, яркие, неоднозначные: вспомним, что та же Сара Бернар буквально повторила маршрут королевы Евгении, вояжируя по всей Европе под вымышленным именем.

Вернувшись в Одессу, Маразли, очевидно, помышлял уже о женитьбе. Известный одесский деятель Э.С.Андреевский свидетельствует: "... Вкатился Маразли. Ну, с этим княгиня (Е.К.Воронцова - О.Г.) обошлась совсем иначе, чуть не обняла его, и приветствиям не было конца... Не знаю, почему, но мне сдается, что Маразли наконец решил оставить холостую жизнь". И - следующая запись в дневнике, от 16 января 1867 года: "Я упомянул под 15-м числом о Маразли. Мои соображения о нем следующие. Маразли поступил опять на службу и втерся в штат Павла Евстафьевича (генерал-губернатора Коцебу - О.Г.). Меньшая дочь Павла Евстафьевича начала выезжать: мне кажется, грек бьет на нее, потому что вдали ему видится графство". Не стану комментировать этот пассаж, но замечу, что желчный Андреевский был, тем не менее, человеком весьма наблюдательным и точным в мелочах.

В те годы в Одессе было три признанных красавицы, так сказать, светских львицы, - Папудова, Зарифи и Бродская. О каждой нужен бы разговор особый. Наиболее увенчана лаврами Ариадна Евстратьевна Папудова, урожденная Севастопуло, супруга небезызвестного Константина Папудова, так же, как и Маразли-старший, одного из ведущих хлебных экспортеров. Экзотическая красавица-гречанка в свое время пленила юного барона Ротшильда, каковой в припадке любовного расточительства подарил ей особняк в Париже, но эту историю я уже рассказывал.

Вы спросите, за кем же из перечисленных красавиц приударял Григорий Григорьевич? Ну, разумеется, за всеми тремя. Вообще об увлечениях Маразли - продолжительных и мимолетных ходил следующий анекдот. То ли Коцебу, то ли Строганов однажды якобы заметил: "Простите, дорогой мой, я что-то не вижу вашего прекрасного перстня с бриллиантом..." "Не волнуйтесь, - отреагировал Маразли, - просто я ношу его теперь на пальчике одной изящной шансоньетки". Самое невероятное заключается в том, что история, в конечном итоге повлекшая-таки женитьбу нашего сердцееда, получилась на редкость громкой и скандальной.

Дело в том, что довольно продолжительное время Маразли был, скажем так, своим человеком в доме председателя Одесского коммерческого суда П. И. Кича, что называется - "другом семьи". Павел Николаевич Кич происходил из дворян-землевладельцев Ананьевского уезда и был моложе Маразли лет на 16-17. Карьеру он до известного момента делал неторопливо, шаг за шагом. Закончил юридический факультет университета, служил мировым судьей в деревне, затем - по пятому участку Одессы, на Молдаванке. В 1870-х познакомился с Маразли и, похоже, с этих пор находился под его покровительством. С 1881-го Кич председательствует в Одесском съезде мировых судей, с 1884-го - член наблюдательного совета Земского банка Херсонской губернии и председатель коммерческого суда. Точная дата и обстоятельства знакомства Григория Григорьевича с супругой Кича, Марией Фердинандовной, урожденной Наркевич, нам не известна. Можно только догадываться, что улучшение социального статуса Павла Николаевича как-то коррелирует с эволюцией отношений Маразли и Наркевич.

Мы знаем наверное, что М. Ф. Кич сыграла главную роль в любительском спектакле на знаменитой "даче Маразли", которая располагалась на нынешнем Французском бульваре. "Участие М. Ф. Кич в любительском спектакле в доме Маразли, - пишет Александр Дерибас, - заставило говорить, что Маразли кичится!" К этому времени связь городского головы с супругой председателя коммерческого суда была уже очевидной для всех. "Маразли был богат и славен, - пишет современник о постаревшем Дон-Жуане, - но он был холост, а всякого холостяка тянет в семейный уголок... Так оно и было с Григорием Григорьевичем, который часто хаживал в дом председателя коммерческого суда Кича... Супруга Кича была молодая и привлекательная женщина... Злые языки не дремали, и в городе стали ходить разные слухи..."

Было бы странно, если бы "народ безмолвствовал": Маразли возил обоих Кичей в своей свите в Париж, где они останавливались все в том же "Гранд-отеле" на бульваре Капуцинов. Это никак не могло остаться незамеченным, причем не только горожанами, но и самим "обманутым супругом". Если хотите знать мое мнение, полагаю, что причина, по которой Григорий Григорьевич отказался от должности городского головы, вовсе не в конфликте с градоначальником. У Маразли и прежде случались "разборки" с правительственными чиновниками, скажем, с генерал-губернатором Х. Х. Роопом. Между прочим, тогда правота была как раз на стороне Христофора Христофоровича. Посетив Городскую больницу, он в сердцах накричал на представителей городского самоуправления: "Сады устраивать умеете, а чистое белье для больных доставлять не умеете!" И то верно: Маразли много упрекали во внешнем украшательстве города...

Настоящая причина, конечно, в помянутом скандале. Развод был делом не простым, сплетни обретали очертания реальных и крайне непристойных подробностей. "Скандал (в связи со всей историей) был невероятный, - пишет современник, - "Одесский Листок", который всегда был в оппозиции к Маразли, ничего не говорил о "новобрачных", но зато много писал об "одиноком Киче", вызывая к нему сочувствие". Так или иначе, а после венчания "молодых" Кич не прожил и полутора лет. В борьбе с общественным мнением суфражистка Наркевич становится заместителем председателя (товарищем) Одесского отделения Российского общества защиты женщин. Вдвоем с Маразли они остаются руководителями Общества содействия физическому воспитанию детей и защиты детей от жестокого обращения и вредной их эксплуатации.

Григорий Григорьевич пережил многих из дам своего сердца, причем наибольшей потерей для него была, вероятно, кончина Ариадны Папудовой, унесшая с собой целую эпоху, самое стилистику общественного быта старой Одессы. Маразли ушел из жизни 3 мая 1907 года, весело хлопнув при этом дверью. Лакей принес ему в кабинет икру, а "Г.Г. нагнулся к тарелке и стал как бы ее рассматривать". Зная привычку своего патрона всегда внимательно изучать блюда перед едой, лакей некоторое время не обращал внимания на то обстоятельство, что Маразли сидит в неестественной позе. А потом обнаружил, что тот уже не дышит...

Из всего фантастического состояния Мария Фердинандовна унаследовала только пенсион - 18 тысяч рублей в год. Это было выше жалования министра, т.е. вполне достаточно для безбедного существования. Однако сам факт - тоже живое свидетельство, изрядно характеризующее личность Григория Григорьевича. Лишившись этого "вэлфера" с приходом революции, вдова Маразли, как говорят, готовила пирожки и сама же торговала ими вразнос.

А дальше - речение о приходящей и проходящей "глориа мунди", то бишь славе мирской.