Памяти Валентина Хруща

Люсьен Дульфан

Люсьен ДульфанВ Одессе всегда было много талантливых и ярких художников. В их кругу, казалось бы, легко затеряться. Но есть мастера, дух которых даже с их отъездом или уходом навсегда остается частью Одессы. Безусловно, к ним относился, относится, будет относиться Люсьен Дульфан. Без него в Одессе стало скучнее. Не случайно возникли даже определения: дульфанизм, "тюльки" и "мульки". Всем , кто знал Люсьена, понятно о чем идет речь.

Впитав традиции Юго-Запада, став постмодернистом до появления постмодернизма, он в Одессе умел даже во времена, когда быть личностью казалось преступным, оставаться личностью, притягивать и отталкивать от себя. Он умел дружить. И сейчас, когда время от времени он пишет о своих товарищах, - Иосифе Островском, Валике Хруще, мы видим, насколько эмоциональным и чувствительным остается Люсик Дульфан. Хотелось бы увидеть в Одессе и выставку новых его картин, и книгу его размышлений и воспоминаний, а быть может, больше всего - самого Дульфана, врывающегося к друзьям с криком : "Я - седой!"

Сегодня мы перепечатываем из Нью-Йоркской газеты "Новое русское слово" его "Плач по Валику Хрущу".

Кстати, такой же текст он прислал в Одессу мне, и я планировал опубликовать его в весеннем альманахе "Дерибасовская угол Ришельевской". Теперь просто перепечатываем из "НРС"... Евгений Голубовский

Валентин Хрущ Уходят друзья...

Валентин ХрущРедкая птица долетит до середины Днепра. Редкий человек достиг таких душевных высот, сохранив в себе детство и заслужив любовь, как Валентин Хрущ.

В начале 20-го века в мире было четыре ашкеназийские столицы — Берлин, Вена, Варшава и Одесса. После войны осталась одна Одесса с ее одесситами. Кто по национальности Валентин Хрущ, неизвестно, да и зачем знать: он ведь был одессит.

Валентин Хрущ был совершенно замечательным художником: резал доски, писал картины, делал волшебные фотографии. Он с гордостью доставал «лейку» из деревянного футляра, а футляр вынимал очень бережно из очень-очень старинного фирменного портфеля с печатями от самого баварского курфюнста прямо по линии Гогенцоллернов...

Потом из соседнего забора выдергивалась доска в роли штатива. «Понимаешь, — говорил по ходу дела Хрущ, — он, падла (это самое цензурное слово в длинном предложении), не может же висеть в воздухе, ему... (это он с уважением об аппарате) нужно на чем-то стоять».

О Валином портфеле из графского особняка непосредственно от первопечатника Гуттенберга можно говорить много. В основном там лежали чудо-стамески, на которых стояли клейма уже исчезнувших легендарных фирм. Клейма со львами на стреле или стрелы на львах, райские птицы в странных позах были выгравированы старинными мастерами.

Потом Хрущ исчез, и все говорили: «Вы не видели Хруща? Где Валя?». А Хрущ стал домовладельцем: купил мазанку на берегу Днепро-Бугского лимана со стороны Очакова.

Постараюсь описать это в силу моего таланта или, как говорил кинорежиссер Сергей Бондарчук, когда его спрашивали, как это он все снял: «Силой одного воображения».

Представьте себе очень теплый августовский вечер; огромная луна, глинистый крутой берег с оползнями, за обрывом — черная, как смола, вода Днепро-Бугского лимана, запах степи и теплой пресной воды. Кривая хата под соломенной крышей. Посреди двора трехногий табурет, освещенный луной, на табурете шумит старинный примус, на котором шкворчит огромная медная сковорода с бычками. А вокруг -- герои Ник. Вас. Гоголя, только что приехавшие с Сорочинской ярмарки. Вусатые с люльками, разложив сабли, кисеты с нюхательным табаком, галдят, смеются, толкая друг друга в бока. Между ними картинно расположились герои Исаака Эммануиловича Бабеля с Бенчиком Криком и его еврейским казачеством в жилетках цвета элексир, поодаль сидит только что сошедшая с поезда Москва-Петушки Венички Ерофеева команда по укладке телефонного или какого еще кабеля...

Валентин Хрущ. Благовещение III, Акварель на бумаге 21 x 29 смВалентин Хрущ. Натюрморт, Гуашь и акварель на бумаге 38 x 29 смВалентин Хрущ. Кот 1970, Гуашь на картоне 53,5 x 50 смВалентин Хрущ. Похищение Европы, Гуашь и акварель на бумаге 42 x 33 см

Сам же Хрущ накануне купил козу. Купил, чтобы насолить Марку Григорьевичу Шагалу, как он объяснил. «Куда эта падла залезла, не успев дать хоть стакан молока, когда я ее пытался доить!? Дюльф, ты знаешь, я же не колхозник, я животных видел только в зоопарке».

Потом, после перестройки, Хрущ вынырнул в Москве. В столице он стал большим человеком — в длинной дубленке («понимаешь, отрезать жалко, ноги ночью мерзнут, когда спишь; летом, правда, жарковато...»), кожаный портфель с ним и целая цепь высоких должностей, все по части искусства: заведующий арт-подвалом, директор авангарда, менеджер андеграунда, исследователь южнорусского движения в лице авангардиста Валентина Хруща и так далее, знакомство с зарубежными коллекторами.

Слухи доходили, что Валя купил дом и «волгу». Дом в глуши, под Москвой, деревянный сруб, машина как новая, не на ходу, очень кстати, потому что Валя без прав вождения. Он с внутренней гордостью открывал дверь, садился за руль. Правая рука на руле, левая придерживает дымящуюся трубку с пахучим иностранным табаком. Торчит, кайфует, наслаждается вечностью.

Перед отъездом за океан договорились встретиться. Хрущ опоздал на час. Пригласил в шикарный ресторан. Царским жестом ловко сунул швейцару в полной форме генерала купюру. Швейцар взял под козырек, мол, намек понял. Заказал чудесный стол с вином для меня, для себя – крепкий чай.

Умер Валентин Хрущ, оставив после себя не только образ обаятельного одессита. Он был художник с абсолютным вкусом, эстет самого высокого класса. Утонченный колорист, стилист, мастеровой, знаток столярных инструментов, фотограф непревзойденный, оставивший после себя целую школу молодых художников. Самоучка-философ.

Однажды он нашел деревянного орла без головы, одним движением прямо на теле вырезал лицо, за которым идут крылья. «Это тебе Дюльф. Держи Птицу -Дульфана.» Когда мне невесело, я смотрю на эту птицу, и мы летим вдвоем.

Умер Валентин Хрущ – Дон Кихот и Санчо Панса в одном лице, отмерла еще одна нить нашей грибницы, и мы все скорбим.

Валя приезжал в Одессу попрощаться. Приехал сын из Израиля, пришли все наши друзья. Валентин сказал: «До встречи...» – и уехал умирать в Москву.

Люсьен ДУЛЬФАН, 
“Новое Русское Слово”, Нью-Йорк