Война на два фронта Олега Губанова

Владимир Каткевич

Помните, в "Мертвом сезоне": "Я при немецком штабе служил...".

Фраза останавливала дыхание. Он, одессит с Хуторской, Олег Антонович Губанов, при штабах галифе не полировал, все в действующей армии. Сначала в Красной парашютистом-диверсантом, потом в штурмовой бригаде армии США, а после капитуляции Германии - в 1-й ударной танковой, что в Магдебурге. Так получилось. И никто его не засылал, "Алексом Губано" он стал исключительно по молодости, безоглядности, а может, из-за твердости характера подался служить к союзникам. Добровольцем.

Характер обнаружился вовремя. После окончания семилетки поступил в автодорожный техникум, к автомобилям и другой колесной технике тянуло. Через полгода в Одессе открылась спецшкола ВВС. Старший брат учился в артиллерийской, была еще морская, но Олег без колебаний оставил автодорожный и записался в спецшколу ВВС, самую престижную. Это была, по сути, обычная мужская школа, где знакомили с историей авиации и азами летного дела, после нее все равно нужно было заканчивать летное училище. Но... кительки под горло, голубые петлицы...

В июне бомбили Одессу. Спецшколу эвакуировали в Ворошиловград.

Неразберихи хватало, все было чужим, ему казалось, что они впустую теряют время. - Я был сильно умный и большой патриот, - вспоминает Олег Антонович, - решил бежать на оборону Одессы. Еще пятерых подговорил. За Ясиноватой патруль снял мальцов с поезда. Офицер сказал, что Одессу на днях сдают или уже сдали. Направили в отдельный батальон, он размещался на окраине Краснодара. Учили телефонии, работе на секретных тогда портативных радиостанциях "Белка" и "Север". Взрывному делу тоже учили. Прыжок с парашютом поощрялся двадцатью пятью рублями. 28 июля учебный батальон погрузили в эшелон и отправили на фронт. За Кропоткином состав бомбили. Олега назначили вторым номером к ПТР, тяжеленному противотанковому ружью, велели занять оборону. Под станцией Ольгиевская увидели танки с крестами, поняли, что в окружении. Отходили кукурузным полем. Потерял пилотку, но сумку с белыми термитными головками, зарядами к ружью, не бросил. С ней его и взяли немцы. - Первую пробу я получил, - улыбается, - из-за того, что по молодости лет назвался парашютистом. Через десять дней отправили в Кременчугский лагерь, теперь он знал, где кем называться. Выстроили военнопленных, спрашивают: "Плотники есть, строители, каменщики?" Назвался строителем, чтобы попасть в лагерь поменьше. Перевели в Крюковский лагерь. Готовил побег с цыганом, раздобыли гражданские обноски, но кто-то их продал - и снова Кременчуг, где свирепствовала дизентерия. Ел шелуху проса, но воду не пил, чтобы не заболеть.

Немцы сформировали команду из парней помоложе и куда-то повезли.

Сначала попал в Варшаву, потом череда лагерей: Люблин, Краков, Ченстохов...

Силенки иссякали, началась дистрофия. Перевезли в Германию: Вупперталь, Эссен.

В Эссене попал на полигон, где немцы испытывали танковую броню. В тоннеле устанавливали броневой лист и стреляли по нему. После выстрелов пленные долбили кайлами спрессованную землю, понял, что долго не протянет. На работу водили в пять утра, конвой состоял из пожилых нестроевых солдат. Как-то выбрал момент, передал кому-то фонарь и просто остался в темноте, а колонна ушла. Снял клемпы, долбленные из дерева колотушки, и побежал. А куда убежишь - на пилотке, гимнастерке и галифе желтые несмываемые буквы "SU". Подался в знакомый ему лагерь в Вуппертале, ему казалось, что там условия полегче, назвался Костей Коршуновым, был у него дружок на Хуторской. На шахту возили во Францию, она в нескольких километрах, добывали медную руду. Сверлил в паре с пленным поляком шурфы, а мастер-немец закладывал взрывчатку. Добытую руду закапывали, чтобы не досталась врагу, воровали тротил. - Поляки получали через Красный Крест посылки, - вспоминает, - я вместо напарника питался в столовой. В столовой стряпали мать, дочь и зять - русские. Насыпали похлебки, а там одна капустина плавает.

Я говорю: "Я тебе ту мыску на голову надену!"

И вылил. Начальник лагеря с мастером поволокли его в канцелярию, били палкой, на двадцатом ударе закричал. Поляки услышали, стали ломиться, немцы испугались, отпустили. Рубаха пропиталась кровью. "Иди на работу и делай побег" - посоветовали поляки. Шахта находилась в лесу, убежать было проще. Только куда? Добрел до хутора-фольварка, напросился к зажиточному немцу, немец занимался перепродажей скота, держал еще четырех русских батраков. У немца подкормился, а может, и жизнь себе продлил, прошел кашель. Позже у Губанова обнаружат рубцы на легких. Попал на глаза полицаям, и снова лагеря: Дюрен, Ахен, Бержлабах под Кельном. Если становилось невмоготу, менял лагеря, назывался то Костей Коршуновым, то Павлом Жариковым, то Шуркой Кулаковским - все это дружки с Хуторской. Фронт приближался, в небе стоял тяжелый гул, досталось и их городку, сначала "Боинги" бросали фугасы, потом поливали фосфором. Работал 2 апреля 1945 в замке патриархального городка Энгелскирхен, когда подкатил "виллис". В "виллисе" сидели веселые парни, каски горшками, впервые негров увидел. - Ты русский? - спросил один. - У нас двенадцать славян в роте. Хочешь служить в американской армии?

- Конечно, хочу.

Русскоязычный американец Ник Мишин, что обратился к нему, был инженером-строителем, ему быстро доверился.

Выдали форму, карабин и пистолет парабеллум.

- Несколько ящиков у них были открыты, - вспоминает, - выбирай, что хочешь и сколько унесешь: в банках яйца с мясом, сосиски, тушенка, бисквиты, оранжад, шоколад таял в кармане, сигареты "Лаки страйк". Хочешь пищу разогреть - залил в плиту канистру бензина и подогревай.

Когда Алекс Губано набрал консервов впрок, сослуживцы смеялись.

Подивился и тому, что белье с этикетками. Так получилось, что их подразделение освобождало тот самый лагерь в Вуппертале, Губанов пленял своих мучителей.

- Расстреляй их, - предложил сержант.

"Американец" из Одессы Олег Губанов с девушкой Валентиной, освобожденной из лагеря.Он их даже не ударил. На снимке он с девушкой Валентиной, освобожденной из лагеря. Шейный платок, что на Олеге, малиновых тонов, видимо, хотелось произвести впечатление, девушка того стоит. Признался, что подарил ей золотой кулон, кольцо, еще что-то. Откуда дорогие подарки, такие красивые девушки не спрашивают. Вскоре их часть уже была на берлинском направлении, дальше маршем двинулись освобождать Чехословакию от армии Штерна. Восьмого мая радио принесло известие о капитуляции Германии, но у них в Чехословакии бои становились все ожесточеннее. Убило наповал командира, пуля пробила сонную артерию. - Американцы не развернутым строем идут в атаку, как у нас, - вспоминает, - а бегут вереницей, как утки, один за одним - впереди фест лейтенант или сержант. В освобожденном Пльзене союзников встречали радушно, пирогами потчевали. Запомнилось, что девчата красивые. Штерн сдался, закончилась и война Олега Губанова - для кого-то она была народной, отечественной, а для него самой что ни на есть второй мировой. Предлагали продолжить службу в американской армии, Ник Мишин приглашал на техасщину, Гэрри, новый дружок, звал в Чикаго. Но он сдал карабин с зарубками, его зарубками на прикладе, выпил, как полагается, с товарищами по чарке виски и был репатриирован.

Привезли под конвоем в 234-й фильтрационный лагерь в Саксонии.

Опять с Советской АрмииФильтрация проходила так: заводили в финский домик по пять человек и всех, кто были постарше его, этапировали в Сибирь. Ему повезло, у него не был исчерпан призывной возраст. Служил сначала в батальоне связи при магдебургской танковой армии, потом в учебном полку в Дзержинске Горьковской области и, наконец, попал в Козельск, почему-то в пехотный полк, хотя было указание Сталина использовать военнослужащих по специальности. Недолго думая, написал письмо Сталину - дескать, хочу служить связистом, как учили. Снова он сопротивлялся обстоятельствам - это в его-то положении, когда грехи не замолены. Пока его солдатская жалоба кочевала по канцеляриям, вышел приказ о демобилизации. На Хуторскую вернулся в сорок шестом. А дальше почти детектив, затравка его в 52-м. - Работал я на соковом на бортовой, - вспоминает, - вызывают к завгару, завгар говорит: "Поезжай на Полицейскую, в ГАИ". Проводили его почему-то к начальнику ГАИ. Гаишный полковник "для блезиру" потребовал права, Губанов соврал, что права оставил в машине, хотя они лежали в кармане. В кабинете штатский для чего-то скучал, лицо невыразительное, на колене шляпа. Товарищ со шляпой и прогулялся с ним на Маразлиевскую, где в те времена находился областной КГБ. Пропуск был выписан заранее, проследовали в очень большой кабинет. - Открыл он сейф, а там вот такое дело на меня, - Олег Антонович показал, какое пухлое дело собралось. В деле увидел снимок Ника Мишина уже в цивильном, снимок иллюстрировал вырезку из американской газеты. Говорили обстоятельно, выкурили три пачки "Казбека". Чекист подшил показания, назвал номер служебного телефона, Губанов записал его на спичечном коробке. "Эх ты, разведчик, - пожурил чекист. - Разве так записывают?"

И написал: 2442 руб. 32 коп.

Встречались в парке Ильича. Откуда чекист появлялся и куда исчезал, Губанов так и не вычислил, хотя пытался. Калякали о том, о сем, раз гэбэшник заговорил по-немецки. Заводил разговор об учебе в спецшколе. Затею со спецшколой Олег Антонович не одобрил. Спецшколой поманил, погонами... А зарабатывал Олег Антонович даже тогда, пожалуй, поболее дяди в шляпе. Он вообще из породы мужиков, которые привыкли зарабатывать, иначе у них не получается. Вспоминал, даже хвастался, как получил весомые отпускные на канатном заводе и махнул в Карловы Вары. Вкалывал тогда волочильщиком, - если проволока рвется, то человека пробивает насквозь. Двадцать восемь лет трудился на автобазе №15168 ("В такси было легче устроиться, чем на ту автобазу"). До 91-го года Олег Антонович таился, потом рассказывать о его войне на два фронта уже не запрещали, но и не интересовались им. В совете ветеранов он числится как участник встречи на Эльбе, хотя на Эльбе был участником с другого берега. Еще в совете есть узники, и просто ветераны. Он подходит под все категории.

[Комсомольская правда в Одессе, 20-26 мая 2006 года, стр. 19] [pdf 1.24 MB]