От Исаковича до Радзилевича

Владимир Каткевич

140 лет бесперебойно пыхтит последняя номерная баня городаЧеловек, как известно, рождается голым. Забирают из Валиховского переулка тоже соответственно торжественности момента без кальсон, слабо охлажденным с биркой на ноге. Если родственникам охота возиться. В промежутке между событиями человек обнажается в трех случаях: когда надумает произвести еще кого голенького, на призывной комиссии и в бане.

До войны в Одессе было 56 бань, после войны — 30, в хозрасчетно-переломном 86-м за жизнь боролись 14 вместе с морскими ваннами, открытыми фрау Альфельбау еще в 1913 году, ванны почему-то обозначались баней № 13. До последнего держалась баня в Банном переулке с кудрявым двориком и террасами-верандами, на верандах было приятно прогуливаться в промежутках. Сейчас парят только три заведения: на Московской, 35, со странным режимом работы с 12.00 до 17.00, еще Дом здоровья на Средней и баня на Провиантской. Сауны, откуда по утрам выносят ведрами презервативы, не в счет, речь идет о банных услугах.

Баня-загадка на Провиантской бесперебойно парит уже 140 лет.

Над подъездом приземистого двухэтажного дома в виноградной ползучести гордо фанерная покоробленная вывеска «Баня № 4» как протест против банного произвола и забвения. Нет третьей бани, не помнят номера остывшей бани на Слободке, на Гаванной продали, разбиты мраморные ванны на 10-й станции Большого Фонтана, нет знаменитой бани Исаковича, она находилась неподалеку от 4-й бани, не выжила гарнизонная баня, куда водили строем с песнями и где в офицерском отделении работали банщицами женщины; а эта, как ни странно, есть и ритмично пыхтит вопреки убийственной логике рыночных джунглей.

— В 91-м мы вышли из банно-прачечного треста и спаслись, — вспоминает директор четвертой Владимир Борисович Радзилевич.

— Остальные попали на картотеку.

Кабинет, где размещается банное руководство вместе с директором, в помещении бывшего женского отделения.

— Если женщина проникнет в баню, я потеряю половину клиентов, — опережает вопрос Радзилевич.

Мы выходим.

— Дядя Саша накурил, — говорит директор. В бывшем женском прижился еще и сапожник дядя Саша.

Двор крохотный, как коробок, но незахламленный, нет ни машин, ни голубятен. Справа железная лестница с вмятинами от автоматных пуль, черная мраморная доска, цветы. Радзилевич показывает подъезд, откуда рано утром стреляли в Виктора Куливара, которого вся криминальная Одесса звала Карабасом.

— Виктор помогал нам, — говорит.

Непонятно, как в подворотню, рассчитанную для подвод, протискивается автотанкер, привозящий мазут. Банная котельная до сих пор работает на мазуте, перевести на газ, удешевить паропроизводство не позволяет стесненность, строительные снипы стреноживают, котельная чуть ли не в квартире, но жильцы не бунтуют, они пользуются дармовой горячей водой. Сгорание топлива полное, как на корабле, потери тепла исключает водяная рубашка. Электричество вырабатывает приобретенный по случаю армейский движок. Белье гладят на немецкой машине «Бломберг», добытой в Германии переселившимися активистами бани-клуба. Пока от государства обезопасились арендой муниципальной собственности на 5 лет.

— Нас ничто не сломит! — говорит Радзилевич.

Четыре года назад он, поднимая полуторатонный котел, сломал позвоночник. Запасы воды тоже как на запасливом корабле — 20 тонн наверху и 40 под палубой.

Мы поднялись на второй этаж, я распахнул дверь и сразу очутился в бане. Сразу — ягодицы, волосатое естество, дубовые веники, простыни, один прилег на лавке, нога на ногу, возле уха — сотовый.

— Не наговаривай в телефон, это дорого.

Взвешиваются на стареньких рычажных весах, бродят в буфет за пивом. Весы заклинило, хотя непонятно, что там может отказать при их механической примитивности, мастеровой мужик поправил их в охотку.

— Нюма, родина тебе не забудет, но и не вспомнит, — говорят.

Все сразу, как в одесских квартирах, кто помнит, открыл дверь — и ты на улице, на Молдаванке!

Лавки старые, слегка обшарпанные шкафчики с наивными разнокалиберными замочками, никакого лоска, подлинная отечественная кондовость, трогательно-мрачный линолеум завода «Большевик». В тон антуражу довоенный фильм по телевизору. Тридцатилетние жадности к телевизору не проявляют, молодежь здесь задает тон, возрастной диапазон замыкает дядя Яша с Нежинской, ему 91. Дядя Яша в своем почтенном возрасте отходил веником еще троих. Пенсионерам — половинная скидка, за банное удовольствие гривня с полтиной.

В небольшой парной душ десять поместилось, верхний ярус и завалинка: потешные детсадовские шапочки, веники, источник целительного жара — пупырчатая чугунная полусфера, которую самые наивные принимают за разоруженную плавучую мину. Эта чугунная штука — разгоряченное сердце бани. Полусферы трескаются от жара, новые изготавливают в литейном цехе горводопровода из сплава бронзы и железа, там же возле Чумки бесконечно отливают крышки люков, которые крадут. Под чугунным колпаком прячется печка с перевалом из шамота — огнеупорного кирпича. Печка ежегодно разрушается, и ежегодно в августе с цикличной обреченностью хлебопашцев, привязанных к земле, привязавший себя к бане персонал из семи универсалов перекладывает хитрую печку. При ремонте нет отбоя от добровольных помощников из пенсионеров.

Чтобы не потерять сознание, покидаю парную, возношусь по лесенке к микробассейну, это просто огороженный кладкой угол банного зала. Когда погружаюсь, вода выплескивается, и в этой моржовой переполненности естественный смак.

В банном зале массажист Виктор Иванович Приходько привычно мнет чью-то шею.

— Иной раз обращаются люди с защемлением шейных позвонков, как не помочь? — говорит массажист.

Приходько — экс-директор спецшколы для трудных подростков, мастер спорта по легкой атлетике, моложавый человек, исповедующий красоту здорового сильного тела. Как совестливый плотник не может пройти мимо покосившегося штакетника, не поправив его, так и он не может отказать страдающим и зачастую помогает бесплатно. Лично знакомый с Куцем, Болотниковым, своим земляком Брумелем, он теперь хвастает:

— Я массажировал самого...

Мозолистов в бане нет из-за опасности СПИДа, но зато семеро массажистов. Буфетчик Сергей Борисович — бывший директор бани на Московской. В хиреющем банном бизнесе такая же кадровая толчея, как и в любом. Когда-то Сергей Борисович замахнулся было на Фонтанские морские ванны, ныне разоренные без толку.

— Как идти без денег в горисполком просить? — сказал с горечью.

Прицеливался к бане на Комитетской, но тоже не получилось. В результате город потерял одну из самых колоритных бань, а Сергей Борисович получил серию инфарктов.

Тем не менее, насколько позволяет здоровье, экс-директор участвует в круговой обороне бани от бесконечных проверок. Досаждают бане и вредители местного значения, через банную крышу с табачной фабрики крали сигареты, повредили шифер, а лист восьмиволнового шифера стоит нынче 11.50. Кто-то из жильцов-соседей ворует электричество, бросает нулевую фазу к трубам, а от токов Фуко банные трубы расшиваются. Электровор до сих пор не вычислен.

Так и выживает в вечной борьбе этот заповедник, не воссозданный заново, а чудом сохранившийся. Выживает, кстати, по распорядку. В понедельник предбанник заполняют работники «Привоза», у них выходной. Во вторник — часовые мастера, фотографы, парикмахеры.

Среда — санитарный день, дезинфекция, хлорирование. В четверг — «мокрушники», любители влажного пара, с утра обычно военные пенсионеры, во второй половине закройщики. Патриарх закройщиков Семен Анатольевич с Тираспольской парится регулярно. По пятницам наведываются заядлые пенсионеры, которые позволяют себе париться дважды в неделю. В субботу хряпает вениками рабочий класс, который пока не совсем истребили. По субботам с утра преподаватели вузов, которые теперь получили второй выходной. Еще врачи, помимо онкологов, возможно, у последних собственные парные. В воскресенье от бизнесменов нет отбоя, заказывают шкафчики по телефону, очередь более шести человек не собирается. В воскресенье вечером и в понедельник — «авторитеты» — такова банная правда.

Почему баня № 4 парит 140 лет? Организовалась она при артезианской скважине, которую пробурили возле Провиантских складов, они на Порто-Франковской, поближе к площади Толстого. Подводы, пересекавшие границу Порто-Франко, отдыхали у складов, проходя карантин, биндюжники, понятное дело, оттягивались в баньке, таков был дорожный ритуал, и купцы бани не чурались, в бане ведь нет генералов.

Такая упрощенная доверительность сохранена до сих пор, в бане обращаются по имени: Миша, Кела... И эта простота, возможно, настоятельно необходима больше острого пара и генералу от железной дороги, и маститому юмористу-земляку, и просто по-земному нормальному человеку. Этот живительный карантин — экскурс к похеренным традициям. Переоценка ценностей уже случилась. Если раньше козырем бани Исаковича было изобилие днестровской воды, то нынче артезианская безопаснее жэковской.

После такой реабилитации-зарядки прошлым легче погружаться в донную муть действительности и водолазно выдерживать чудовищное, все возрастающее давление глубины нашего падения. Когда я уходил, дядя Яша с Нежинской пошлепал к трапу в подвал за добавкой пара.