Роман-буриме «Исчезла!».
Глава 5. Владислав Китик

Мы продолжаем публикацию нового романа-буриме "Исчезла!".

Совместный проект газеты "Вечерняя Одесса" и литературной студии «Зеленая лампа» при Всемирном клубе одесситов уже стал доброй традицией.

Третий коллективный роман студийцев "Зеленой лампы" читайте на страницах любимой «Вечерки» и на нашем сайте. По традиции, каждая следующая глава будет выходить по четвергам.

Автор 5-ой главы "Исчезла!" - Владислав Китик. Писатель, поэт, участник студии Юрия Михайлика успел побывал моряком, мастером, кочегаром, преподавателем, теперь – журналист. Владислав публиковал свои стихи в местной прессе, в сборниках «Глаголы настоящего времени», «Горизонт» и «Встреча»; журналах «Радуга», «Работница», «Смена», «Южное сияние»; литературных интернет-альманахах «Гостиная ОРЛИта», «Дилижанс», «Палисадник». Он - автор сборников стихотворений «Случайности и совпаденья»», «Мечты и очевидность», «Внутренний голос», «Твое – с тобой». Лауреат конкурса «Пушкинская осень», муниципальной премии им. К.Г. Паустовского, дипломант конкурса на премию М. Кириенко-Волошина, член Национального союза писателей, Украины.

Владислав Китик - участник литературной студии "Зеленая лампа" при Всемирном клубе одесситов.

Исчезла!

Глава 5.

@ВАЛЕНТИН :

Не знаю, где ты, но но уверен – прочтёшь.

Когда есть деньги, можно увидеть мир, например, только весенним, перемещаясь в те места, где царит этот юный сезон года. Можно стать обладателем любых дорогостоящих вакцин, побеждающих алчный нрав пандемии. Наверное, и от смерти убегать. Но… только не от своего одиночества. Если верить менеджерам, то недолго купить билет на ракету, за полтора земных года способную долететь до Марса, показать его в профиль и анфас и вернуться домой. Забавно, – чем-то напоминает апломб Остапа Бендера: «Заверните мне самолет».

Но, с другой стороны, куда от себя бежать, если всюду космическая бесконечность. От себя… Или от тебя, моя Ева. А ты – везде, и какими бы парсеками не измерялись расстояния между нами, в том внутреннем мире, где живут мои ощущения, ты всегда рядом. От прохладного прикосновения твоих пальцев усиливается пульсация в висках. Тревожная мысль, как тебе сейчас, подбрасывает пружиной и до утра не дает заснуть.

Впрочем, я бы никогда не уехал, не прельстился бы никакой благополучной Швейцарией, если бы ты оставалась а Одессе. Но тебе захотелось странствовать по свету. Я готов был следовать за тобой в поиске встречи, как Тургенев, колеся по Европе за своей Полиной Виардо. Мне так же плохо везде, где тебя нет.

Но, кроме этого, в биографиях служителей искусства, особенно писателей, мне всегда было интересно, на что он жил и когда находил время, чтобы обдумывать и записывать, а потом править свои рассказы, повести, эссе, доводя до уровня шедевра. Тургенев был богат. Я собственно тоже не беден, особенно с момента, когда на рассвете сошел с борта торгового судна «Amyti Union», стоящего в порту на юге Франции, и… стал эмигрантом. А вот время!.. Когда мы были вместе, мне не жалко было часов дожидаться тебя, пока ты наготовишь снеди и насочиняешь своему мужу кучу доводов, чтобы сегодня остаться у подруги.

Наконец, ты выходила из дома. Наблюдать, как выражение твоего лица, еще сохранявшего деловитое выражение образцовой домохозяйки, начинало светиться шаловливой улыбкой, как в глазах появлялись искорки соблазна, было захватывающим счастьем. Мне казалось, я могу прожить годы с тобой в тесном номере гостиницы или на пустынном острове и не испытывать никаких желаний, кроме близости с тобой.

Но наступал час, когда милые радости жизни затмевала муза. Она властно требовала сосредоточить внимание только на себе, не считая нужным разделять его еще с кем-то. В сознании происходило нечто странное: я переставал тебя замечать, был, словно помещенным в колодец, где раздражал каждый посторонний звук. Погружению в себя мешали твоя болтовня, кокетство, нелепыми становились планы о твоем возможном разводе и нашей будущей семье. Твоя роль становилась функциональной, нужной только для поддержания вдохновенного душевного подъема, но не для следования по лабиринтам воображения, – там можно блуждать только в одиночку. Ведь когда я выстукивал на клавиатуре очередной катрен, я просто забывал о тебе. Даже не трогало, что ты, Ева, сидя на диване с поджатыми коленями и, глядя исподлобья на мое бдение у дисплея, глотала тихие злые слезы. А мне… мне было не до твоих переживаний, которые я описывал, стремясь точно передать происходящее. Одновременно фактологическая правда превозмогалась художественным вымыслом, и во мне соперничали два человека: настоящий, которого я, как выяснилось, почти не знал, и желаемый – равнодушный ко мне.

Ради своего творчества, нужного, по сути, только мне, я самовольно отнимал твое время, которое поэтому не становилось нашим. Я был один, ты была – одинокой.

Постепенно, чтобы занять себя чем-то, ты начинала стучать на кухне посудой, переукладывать рубашки и переставлять предметы в комнате, протирать зеркала. Обычно я любую вещь и книгу в своем доме могу безошибочно найти даже в темноте. Каждая из них словно приписана к своему месту. Нарушить этот солдатский порядок не могла даже уборка, которую я делал перед твоим приходом. Но после таких трансформаций я не узнавал собственного жилья и, привыкая к новому интерьеру, в очередной раз знакомился с тобой.

Однажды, вернувшись из погружения в образы к реалиям, я увидел на зеркале надпись помадой: «Зачем я тебе?». На полочке лежал оставленный дубликат ключей. В прихожей, где стояли твои тапочки, было пусто. Дверь –захлопнута.

На следующий день пришлось срочно вылетать на смену экипажа… потом не выдержал однообразия вахтенного распорядка, и сошел в порту города Сет.

Теперь я знаю только твой электронный адрес, но письма мои все так же безответны. Наверно, я напрасно каждый день проверяю ящик: а вдруг!..

В Сете я покинул судно и флотскую карьеру не случайно. Не только потому, что от своих «цикавых» до сенсаций собратьев по перу (или теперь уже – по клавише), я узнал, что ты во Франции. Где именно? Надолго ли? Когда есть возможность коллекционировать новые впечатления, нет привязанности к месту.

Когда-то с мечты побывать в небольшом солнечном городке началось наше знакомство. Ты читала на «Зеленой лампе» стихи, посвященные Клоду Моне, не раз и во многих ракурсах писавшему Сеттский маяк:

Что для него известность и крамола?
Он ловит брызги мелкого помола
Перебирает и на холст кладет.
Так и живет художник Клод Моне.
От круглых франков пухнет портмоне.
Глаз различает ультрафиолет
И те цвета, которых в мире нет.

И вот я в Сете. Законен туристический сезон. Городу уютно в светлой паутинке своих долгих лет. Словно в знак признания своего почтения перед живописью, стены его оживлены разноцветными граффити, скрывающими морщинки трещин. Как ни странно, самой яркой достопримечательностью здесь считают скульптуру толстой тетки в неоднозначной позе, похожей на надувную куклу с витрины секс-шопа. После того, как утих скандал, вызванный ее установкой, жители стали называть ее Мамой.

Но настоящая мама – Одесса. Она так же любуется своим прибоем, так же располагает к тому, чтобы выпить стаканчик кьянти.

- Посоветуйте неплохой бар в городе?

- Зачем неплохой, у нас есть идеальный! – отвечает толстый француз. И театральным жестом смахивает со столика тень.

Сижу. Пью. Смотрю на девушек. Мне не хватает работоспособности и отрешенности гения. Но уже чувствуется зудящее волнение, знакомое поэтам и охотникам. Будто становишься в стойку перед словом. Сейчас у меня есть много свободного времени, я, не считая, могу потратить сколько угодно лишних франков. Но утеряно третье условие творчества: рядом нет той женщины, которая может вдохновить на великие свершения, хотя… тут же помешать их осуществить.

Ева, далекая моя, когда ты прочтешь это письмо, я буду ждать тебя на пустынном осеннем берегу, на котором стоял мольберт великого импрессиониста. Приезжай, здесь легко найти друг друга. Только, к сожалению, на твой вопрос, будет ли у нас все иначе, чем было, вынужден буду признаться, что все повторится.

Владислав Китик

Перейти к оглавлению романа