Юбилейный номер газеты
Собирающий камни
Конечно, первая ассоциация — библейская. Есть время разбрасывать камни, есть время собирать камни. И вот тут я убежден, что Игорь Викторович Авербах принадлежал к тем, кто ощущал нравственную обязанность соединять, помогать, опекать, созидать, одним словом — собирать камни.
Первая ассоциация так совпала со второй, что и не поймешь, какая первая. Игорь Авербах — строитель. И для него собирать камни было профессией. Состояние души у этого человека настолько совпадало с профессией, что помогало жить, чувствовать себя нужным другим.
Я познакомился с Игорем Викторовичем не четыре года назад, когда он стал членом Президентского совета Всемирного клуба одесситов, а пятнадцать лет тому, когда по просьбе первого секретаря Приморского райкома Валентина Симоненко Виктор Лошак и я отправились к управляющему трестом “Южгидроспецстрой”, председателю совета строительных организаций Одессы
И.В. Авербаху, чтобы написать о нем для “Вечерки”. Это был “заказной” очерк о передовике соцсоревнования, о еврее, сумевшем в годы государственного антисемитизма доказать, что он настолько хороший специалист, настолько талантливый организатор, что обойтись без него было нельзя (правильнее сказать — трудно, ибо уволили его позднее с этой должности, и он создавал новую строительную организацию с нуля). Но даже тогда, в том “дежурном” очерке мы почувствовали обаяние этого бесконечно доброго и романтичного человека, труженика, для которого быть начальником означало делать лучше других, спать меньше других, шуткой, песней, частушкой поднимать настроение всем, кто рядом.
И еще — он очень любил стихи Владимира Маяковского и тогда полуподпольные песни Владимира Высоцкого.
Сейчас, просматривая его архив, я увидел, как много стихов ему писали друзья, даже бабушка жены Ирины Александровны объяснялась ему в любви в стихах. Я просматривал папку с поздравлениями, шуточными фотографиями, почетными грамотами и ощущал, что представить Игоря Викторовича людям, не знавшим его, сможет не столько перечень строек, даже не его мысли об организации строительного дела, а вот такой коллаж из фотографий, писем, стихов порой от самых неожиданных людей.
На Старый Новый год — 13 января 1992-го — Игорю Викторовичу прислал открытку Александр Менделевич Баренбойм, тоже человек-легенда, воспитатель многих и многих театральных деятелей нашего города.
В моем блокноте алфавитном,
Где чья-то жизнь и чей-то прах,
На первом месте, самом видном,
Судьбою вписан Авербах.
Что алфавит?Он для порядка,
Его мы знаем наизусть.
Но “И.В. Авербах” — загадка,
И отгадать я не берусь.
Ищу, но не найду ответа:
Какого Бога он посол,
С какой неведомой планеты
На землю грешную сошел?
На землю, где по воле рока
На лица, судьбы и дела,
Печать греха, печать порока,
Как тень затмения легла.
Сей жребий нам Судьбою роздан.
Но вот спасительная суть:
Чем ночь темней,
тем ярче звезды,
И мы по звездам ищем путь.
Комментировать стихи нет нужды. Они искренни — и в этом их достоинство. Как и то, что с афористичной точностью Александр Менделевич ощутил, что для многих в этой жизни Игорь Авербах был путеводной звездочкой.
Еще более неожиданной была для меня находка в архиве письма Юрия Владыченко. Я знал и любил этого человека, сопереживал его неприятностям, той травле партийных боссов, которая и свела его в могилу. Но не знал о нежной дружбе, любви, которая была у Юрия Владыченко с Игорем Авербахом. Несколько дней назад я встретил Нелю Владыченко и рассказал об этом письме в архиве Игоря Викторовича.
— Когда Юре было тяжело, Игорь очень поддерживал его, присылал ему стихи Киплинга. Я не знала об этом письме, но помню, как переживал Юра, когда Игоря отстранили от треста, которому он отдал свою душу.
“Дорогой Изя!
Сегодня у меня день рождения. И стукнуло мне уже 53 года. Вот сижу я поздним вечером дома и с некоторой грустью вспоминаю то, чем был, чем живу, и пытаюсь заглянуть в не такое уж длинное будущее!
В этот день хочется вспоминать только о хороших людях, добрых и верных товарищах, надежных друзьях. И я невольно думаю о тебе.
Хочется думать о хорошем и полезном, о том, что в жизни удалось сделать, от чего получал огромное удовлетворение, чем оставляешь след на земле. И опять невольно я думаю о тебе, ибо ты, даже не подозревая, был многие годы соисполнителем моих начинаний и дел. Я рад тому, что судьба послала мне таких (очень немногих), как ты.
Я знаю, что тебе сейчас нелегко. И м. б. тебе не хочется никого видеть — я не в обиде. Но я хочу сказать, что ты можешь во всем на меня положиться. Я желаю тебе твердости и оптимизма:
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд,
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "Держись!" -
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты - человек!
Р. Киплинг
С приветом и уважением всегда искренне твой Владыченко.
21 октября 1981 г, г. Одесса”.
Как точно это старое киплинговское стихотворение, поэта, которого в те годы советское литературоведенье называло “бардом империализма”, характеризует Игоря Авербаха. На Президентских советах Всемирного клуба одесситов он всегда спрашивал: а что мы намерены сделать для людей, какие планируем благотворительные программы. И сам бескорыстно участвовал во всем, что шло на пользу Одессе, одесситам. Кстати, почти во всех памятниках, открытых к 200-летию города, есть и его участие.
На похоронах Игоря Викторовича среди множества умных и ярких выступлений прозвучало и письмо его друга Михаила Фурера из Соединенных Штатов. Оно начиналось вновь-таки стихами, последними строками Роберта Рождественского:
Что-то я делал не так?
Извините:
жил я впервые на этой Земле.
Я ее только теперь ощущаю.
К ней припадаю.
И ею клянусь.
И по-другому прожить обещаю,
если вернусь…
Но ведь я не вернусь.
Объективно говорить о ближайшем друге (а мы знакомы с Авербахом 28 лет) почти невозможно.
Но приходится.
Черная рамка замкнула жизнь Авербаха, вновь, на сей раз трагически, привлекла к нему всеобщее внимание.
Ушел из жизни человек огромного мужества, необыкновенной души и открытого сердца для каждого из нас.
Я не думал, что он смертный. Слишком многим людям он был просто необходим, как воздух, слишком многим он отдавал всего себя.
Он все делал искренне и доброжелательно.
Каким огромным авторитетом он пользовался у людей! А почему? Потому что к каждому готов был прийти на помощь в любую минуту. Он был рядом по первому зову.
Многим будет не хватать его надежности, благородства, ответственности, юмора и жизнелюбия.
На таких, как Авербах, держится мир. Это они с библейских времен спасали, спасают и спасать будут от вечной девальвации простые критерии порядочности.
Не моя вина, а моя боль и беда в том, что я сейчас не стою перед гробом.
Неизмерима и невосполнима утрата моя, моей семьи и всех нас.
Ушел из жизни человек, оставив в наших душах незаживающую рану.
Разделяем горе с родственниками, близкими, друзьями, со всеми, кто с ним работал, со всеми, кто его знал.
Глубоко скорбим вместе с дорогими нам Ириной и Леночкой.
Скорбящие Михаил и Тамара Фуреры и наши дети.
Г. Омаха. Небраска.
Тут ни добавить, ни убавить. И естественным стало предложение на последнем построенном И.В. Авербахом доме на Большой Арнаутской — между Пушкинской и Ришельевской — поставить в честь него мемориальную доску, а одну из улиц в новом районе города назвать улицей Игоря Авербаха.
Так уж получается, что нередко мы говорим о людях добрые слова после их смерти. К счастью — не всегда. В сентябре 1994 года, к 200-летию Одессы, Всемирный клуб одесситов вручил Игорю Викторовичу грамоту “Почетного одессита» — высшую степень признательности клуба.
Евгений ГОЛУБОВСКИЙ.
Рукотворная память
Чем запомнилось празднование двухсотлетия Одессы? Прежде всего — атмосферой. В город вернулись доброжелательность, улыбки, радушие, нечто необъяснимое, но без чего Одесса — не Одесса.
Пройдут годы, и об атмосфере праздника будут ходить легенды, рассказываться вероятные и невероятные истории. А реальным свидетельством этих нескольких дней, когда гуляла вся Одесса, останутся рукотворные памятники, отлитые из бронзы, установленные на улицах нашего города.
Ждали, что успеют установить композицию Эрнста Неизвестного «Золотое дитя». О нем больше всего писали в прессе — к этому обязывало имя крупного мастера, чьи работы знают во всем мире. Архитектор Владимир Глазырин согласился с новой площадкой (она и вправду будет лучшей), но не было денег для оплаты киевлянам за отливку... и остается надеяться, что ко 2 сентября 1995 года работа Эрнста Неизвестного все же будет открыта в нашем городе.
Но не сидели сложа руки и одесские скульпторы. Пожалуй, больше всего разговоров (согласий и несогласий) вызвала скульптура Александра Князика — Иосиф Дерибас. То, что в городе должен быть памятник первому градоначальнику, ни у кого сомнений не вызывало. А вот какой эта скульптура может быть? Тут автора «замучили советами». Одним казалось, что величественнее, другим, что адмирал не должен держать лопатку, третьим, что он слишком юн, четвертым было непонятно, над чем Дерибас смеется... Я принадлежал к пятым — мне скульптура понравилась, показалось, что она гармонично вписалась в маленькую площадь, что создано не натуралистическое, а образное решение, которое соответствует духу нашего города.
А на 9-й станции Большого Фонтана скульптор Александр Токарев и архитектор Николай Шепелев открыли композицию «Похищение Европы».
Надо назвать еще и три фонтана. Наиболее удачный из них скульптор Михаил Рева установил у Воронцовского дворца. И это было сложно, так как место предъявляло огромные требования. Наименее удачным оказался фонтан, «прилепленный» к стене дома на Большой Арнаутской, созданный А. Князиком. Так мне представляется.
Как видим, сделано немало. Но один проект, который назывался «Столетие Одессы», заложенный в 1894 году, построенный в 1900 и уничтоженный, увы, с приходом советской власти в 1920 году, думаю, должен был быть возрожден к 200-летию города — это памятник основателям Одессы, находившийся на Екатерининской площади, но он так и не был восстановлен. Скульптуры, созданные замечательным мастером Борисом Эдуардсом, сохранились, как и проект архитектора Юрия Дмитренко. Что же помешало? Увы, не художественные, а политические баталии, нелюбовь национально ориентированных кругов к... императрице Екатерине. Да, у нас непредсказуемое прошлое, и мы все время пытаемся с ним воевать, не относясь к истории только как к истории, а к памятникам культуры только как к памятникам культуры.
И все же хочется верить: придет когда-нибудь экономическая стабилизация, а с ней и политическое успокоение. И вернется на свое место памятник, который итожил первое столетие истории Одессы...