ЧТОБЫ ПОМНИЛИ, ЧТОБЫ ЗНАЛИ

Наталья Бржестовская

 

«Вечера памяти» - новый пилотный проект, запущенный Всемирным клубом одесситов.

Наша память жива, пока мы помним. Одессе, подарившей миру огромное число выдающихся людей, есть кого помнить и есть кем гордиться.

Клуб, объединяющий одесситов, ныне живущих в разных странах и на разных континентах, ведет большую работу по сохранению исторической памяти города. Так, в 2008 году ВКО инициировал создание уникального электронного биографического справочника «Они оставили след в истории Одессы».

Писатели, художники, ученые, музыканты, общественные деятели – порядка тысячи биографий видных одесситов, прославивших наш город, с фотоматериалами и иллюстрациями содержит электронная энциклопедия.

Тексты к ней готовили сотрудники одесских музеев, Научной библиотеки имени М.Горького, писатели, ученые, потомки прославленных одесситов. Более семидесяти материалов снабжено звуковыми файлами. Кроме того, в справочник вошли три альбома с видами Одессы. Первый – с литографиями художника Вахренова издан в 1869 году(!). Второй альбом с видами Одессы 1912 года подарил городу граф М.М. Толстой. Оба этих уникальных альбома ныне хранятся в Научной библиотеке имени М.Горького. Третий фотоальбом – с видами современной Одессы. Изданная студией «Нулевой километр» электронная книга «Они оставили след в истории Одессы» стала настоящим подарком городу и всем, кому интересна и дорога его история.

Каждое имя, которое содержит справочник, заслуживает внимания и уважения. Так и родилась идея вечеров памяти выдающихся одесситов.

Первый вечер, состоявшийся 25 мая, был посвящен заслуженному художнику Украины Григорию Крижевскому, имя которого увековечено на мемориальных досках в Одессе и Харькове, внесено в энциклопедии и справочники, в том числе, в электронную энциклопедию «Они оставили след в истории Одессы».

С.Крижевская , Е.Голубовский

Григорий Зиновьевич стал родоначальником целой династии живописцев: для его дочери, зятя, внучки изобразительное искусство тоже стало делом и смыслом жизни.

Светлана Григорьевна Крижевская

Светлана Григорьевна, которая вела этот вечер, неспешно рассказывала об отце, его детстве, о боевой юности, Крижевский прошел всю войну, служил в танковой части, вывозил на броне раненных товарищей, сам был ранен, выжил и вернулся; о становлении художника.

 

А на экране сменяли друг друга пожелтевшие фотографии из семейного архива.

 

Григорий Крижевский (1918-1992) родился в Харькове, но ему суждено было стать одесским художником. Навсегда запомнил восьмилетний Гриша первую встречу с южным городом на берегу моря, он приехал с родителями в гости к своему дяде в Люстдорф.

Через много лет эти яркие впечатления детства от города и моря определили жизненный выбор выпускника Харьковского художественного института, Сталинского стипендиата, окончившего вуз с красным дипломом в 1951 году, когда ему на выбор предложили три варианта - аспирантуру Академии художеств в Ленинграде, должности директора Львовского художественного музея и директора Художественного училища в Одессе. Не раздумывая, Крижевский выбрал Одессу, ставшую городом его судьбы.

В те послевоенные годы Художественное училище требовалось восстанавливать, в классах было холодно, отопления в здании не было. В нем же семья директора получила служебную квартиру с окнами на Преображенскую, которая являлась и его мастерской. А большие полотна художник писал в огромном общем зале, который находился за сценой, в корпусе, впоследствии сгоревшем. Там художники работали все вместе, ставя «спинами» мольберт к мольберту, в тесноте да не в обиде. Своя мастерская у Григория Крижевского появилась только в сорок лет, в 1958 году, когда был построен дом художников на пересечении улиц Белинского и Чкалова. Девять лет было отдано Одесскому художественному училищу. А дальше – свободное плавание. Впрочем, всегда оставалась общественная деятельность на благо города. Как член многочисленных художественных советов и комиссий горисполкома, Крижевский многое сделал для сохранения исторического центра Одессы, сохранения культурного и художественного наследия. Еще в студенческие годы началась выставочная деятельность художника. Первая творческая выставка-отчет состоялась в 1949 году. С того времени Крижевский был постоянным участником всех значимых художественных событий в Украине и за ее пределами. Одесса вдохновляла его. И он любил Одессу, воспел ее в своем творчестве, создав множество городских пейзажей. Но особенно мастер любил море. В любое время года, при любой погоде – под снегом и дождем, под знойным солнцем и среди осеннего тумана – он неутомимо работал. Его привычным маршрутом был путь от дома до побережья, от Ланжерона до Люстдорфа, и обратно. Его верными спутниками были краски, кисти и этюдники разных размеров, от крошечного, «карманного», 12x17 сантиметров, до большого раскладного со стульчиком. Крижевский часами работал, вглядываясь вдаль, создал сотни этюдов золотисто-рыжих берегов Одессы с дачками, рыбачьими хибарками и баркасами, лодочками, белыми парусами яхт и, конечно, переливающиеся серебром и перламутром «рыбные» натюрморты… Он любил писать Одесский порт, не смолкавший ни днем, ни ночью, с причалами, буксирами, лайнерами и сухогрузами. А еще Крижевский был мастером портрета. Работы мастера украсили в этот вечер памяти Григория Крижевского стены Всемирного клуба одесситов. Среди них – и замечательный автопортрет молодого художника с неизменной папироской (он всегда курил «Беломорканал»). Талантливый живописец был в душе тонким лириком. Свидетельство тому – десятки написанных им стихотворений, которые при жизни Григорий Зиновьевич никому не показывал. Светлана Григорьевна нашла тетради уже после смерти отца. Чтением стихов и завершился вечер памяти Григория Крижевского.

Наталья Бржестовская

ВОЛШЕБНЫЙ ДОКТОР

Наталья Бржестовская

Людмила Григорьевна Ценная. 1966 г.Врач от бога – такое звание трудно заслужить. Редко кто, выбирая эту благородную, столь важную и нужную профессию, удостаивается носить его. Это удел избранных. Таким Врачом с большой буквы была педиатр Людмила Григорьевна Ценная. Шестьдесят лет она врачевала, спасая жизни и возвращая здоровье.

Ее безошибочные диагнозы позволяли справиться с тяжелейшими недугами. Невозможно перечислить всех вылеченных ею ребятишек. Слова «доктор Ценная» в Одессе воспринимались родителями, как залог успешного излечения заболевших детей, ассоциировались с такими качествами, как преданность профессии, доброта, честность, бескорыстие и любовь к своим пациентам.

Родители Милы Ценной – Григорий Ильич и Софья Семеновна. 1929 г.Людмила Ценная родилась в небольшом бессарабском городке Оргеев в 1917 году. Ее родителями были Софья и Григорий Кестлихеры. Вскоре семья переехала в Одессу. Отец девочки Григорий Кестлихер сразу активно включился в революционную борьбу на стороне большевиков. Во время интервенции скрывался в подполье. За его поимку белые обещали крупное вознаграждение. Товарищи по партии в ответ уважительно стали называть его «ценным человеком». Это прозвище так привилось к нему, что иначе как «Товарищ Ценный» к нему и не обращались. Позже фамилия Ценный сменила настоящую фамилию Кестлихер и в документах; в буре революционных событий и враждебных вихрей это было несложно. Новую фамилию обрели жена и дети.

Миле Ценной от природы даровано было много талантов. По окончании школы она поступила сразу в два вуза – на лечебный факультет Одесского медицинского института и в Консерваторию по классу фортепиано. Учеба давалась легко, и музыка, и медицина одинаково ее влекли. В студенческие годы пришла и настоящая любовь. Мила вышла замуж за своего сверстника Эмиля Донского, студента Одесского технологического института. Жизнь казалась в розовом свете. 24 марта 1941 года у Милы родился первенец. Муж тогда проходил военную службу младшим офицером в танковых войсках.

За несколько дней до начала войны Мила с отличием окончила Одесский Медицинский институт, получив красный диплом врача-терапевта. Выпускные экзамены в консерватории только приближались. Война перечеркнула все планы и надежды. Танковая часть Эмиля Донского приняла на себя один из первых ударов фашистской армады. Увидеть сына отцу так и не довелось.

Людмиле с мамой и грудным сыном удалось эвакуироваться в теплушке одного из последних эшелонов, уходивших из Одессы. Пережив бомбежки и лишения, они смогли уцелеть. Находясь в глубоком тылу, Людмила узнала о гибели родных – мужа, отца, сестры, свекра. Отец и сестра погибли при эвакуации из Одессы на печально знаменитом пароходе «Ленин». Отец мужа, оставшийся в оккупированной Одессе, был зверски убит фашистами.

В райцентре Подбельское Куйбышевской области Людмила Ценная начала осваивать профессию участкового врача. Участок охватывал несколько сел, приходилось ежедневно проходить по бездорожью десятки километров. По воспоминаниям сослуживцев и бывших пациентов молодому врачу приходилось проявлять настоящий героизм в борьбе за здоровье и выживание больных.

Так, ей удалось выявить причину смертельных отравлений и предотвратить массовую гибель. Ядовитыми оказались остатки проросшей пшеницы, которую люди собирали на полях и употребляли в пищу. Доктор Ценная поставила диагноз – токсический васкулит.

Проявив недюжинное упорство, она добилась в областном центре выделения из неприкосновенных запасов пенициллина и начала лечить больных путем переливания крови и антибиотиками, полученными в Куйбышеве. Небольщой медицинский персонал поддерживал молодого врача. Были спасены от гибели десятки человек.

Хотя основной специальностью Людмилы Григорьевны была педиатрия, ей приходилось быть и хирургом, и акушеркой, и эпидемиологом.

В Подбельском ей удалось совместно с коллегами организовать врачебную лабораторию, женскую и детскую консультации, заведовать которыми ее назначили в мае 1942 года. За короткое время одесситка прошла путь от рядового врача до заведующей отделением.

После окончания войны Людмила Ценная засобиралась домой, в Одессу, но ее упросили остаться еще на год, предлагали высокую должность в Куйбышеве. Ведь благодаря ее самоотверженному труду и таланту смертность в районе резко снизилась.

Только в апреле 46-го Людмила Григорьевна с сыном и мамой вернулись в родной город. Одесса их встретила неласково. Поначалу семье Ценных пришлось трудно в родной Одессе. Пока она, вдова погибшего на войне офицера, героически боролась за здоровье и жизнь людей, находясь в эвакуации, соседи на Пушкинской, остававшиеся в Одессе все годы оккупации, заняли и разграбили ее квартиру. Чужие люди хозяйничали и на даче на 7-ой станции Большого Фонтана. Семье пришлось ютиться в крошечной комнатушке у знакомых. А Людмила полтора года искала правды в Одессе, Киеве, даже в Москве. В конце концов ей удалось добиться справедливости.

В послевоенной Одессе Людмила вторично вышла замуж, родила второго сына. Муж Михаил, еще до войны закончивший рабфак одесского политехнического института, все годы проработал на заводе радиально-сверлильных станков.

Людмила стала работать участковым педиатром.

Стоило ей прикоснуться к плачущему ребёнку, как он успокаивался и тихо лежал во время прослушивания и осмотра. Мамы и бабушки детей буквально влюблялись в своего доктора.

После приема и посещения больных по вызовам ей редко приходилось отдыхать. По вечерам за помощью обращались родители заболевших детей, знакомые знакомых. Нередко срочные вызовы приходились на ночное время.

С установкой квартирного телефона число обращений за помощью стало еще больше.

Отзывчивость, безошибочное диагностирование заболеваний, широкие знания притягивали к ней поток пациентов. Она выявляла у детишек воспаление легких, о котором наблюдавшие пациентов врачи даже не догадывались. И только рентген безоговорочно подтверждал диагноз доктора Ценной.

Она интересовалась новинками медицины, работала с отечественной и переводной литературой, делала выписки из медицинских газет и журналов и применяла их в своей практике. Разработанные ею приемы комплексного лечения различных болезней неизменно оказывались эффективными и безошибочными. Доктор Ценная соединяла традиционную и народную медицину, изучала возможности медолечения и гомеопатических средств. Ее опыт и интуиция, призвание целителя помогали выявлять редкие болезни и вовремя назначать интенсивное лечение. Врач от бога, она могла заочно, только по симптомам предположить диагноз и серьезность состояния пациента.

За многие годы не было случая, чтобы Людмила Григорьевна отказала больному в консультации и лечении. Она помогала даже тем, кто этой помощи меньше всего заслуживал. Соседи, занявшие ее квартиру, долгое время судились с ней, а когда жилплощадь, пусть неполностью, удалось вернуть, в течение многих лет не здоровались с ней и не разговаривали. Но когда у этих соседей тяжело заболела внучка, Людмила Григорьевна, узнав об этом, просто зашла к ним и предложила свою помощь. И вскоре девочка выздоровела.

Маленькие пациенты доктора Ценной взрослели, сами становились сначала родителями, потом бабушками и дедушками. Многое менялось в жизни, неизменной оставалась вера в замечательного доктора Ценную, которая сопровождала своих пациентов по жизни со дня рождения в течение долгих лет. Квартиру «тети Милы» на Пушкинской, 45 хорошо знали многие в Одессе.

Юбилейный адрес

Не прекращала лечебной деятельности доктор Ценная и после выхода на пенсию, вплоть до отъезда в Израиль в 1992 году. И в Израиле сотни семей помнят эту скромную врачевательницу. Там Людмила Григорьевна продолжала свою врачебную деятельность, работала врачом-консультантом, вела прием больных на общественных началах в клубе ветеранов и в Доме новых репатриантов.

В 80-тилетнем возрасте она разъезжала по стране с лекциями по профилактике различных заболеваний, ездила в пансионаты для престарелых, бесплатно вела там прием пациентов. Что и говорить, фамилия Ценная так подходила этой героической и благородной женщине, более 50-ти лет проработавшей врачом. Людмила Ценная прожила девяносто лет и навсегда осталась в памяти благодарных пациентов, многочисленных друзей и родных. Сотни трогательных историй и свидетельств собрали в книге воспоминаний о своей матери ее сыновья Вадим Донской и Григорий Ценный, выпустив ее в израильском издательстве «Компас». Назвали они ее «Наша бесценная доктор Ценная». В них с любовью и восхищением люди поведали истории самых разных болезней и то, какую роль в чудесном выздоровлении детей сыграла Людмила Григорьевна Ценная.

Большой человек маленького роста

Валентин Брамбилла

Одесситы всегда знали и почитали людей, приносящих городу славу, — артистов, музыкантов, художников, спортсменов... Хотя наибольших успехов в довоенные годы добивались баскетболисты, а в послевоенные — волейболисты, наибольшей популярностью пользовались футболисты, их знали и обожали все. Стадионы ломились даже в самые худшие годы. Фамилии Богемский, Злочевский, Трусевич, Штрауб, Малхасов были известны всей стране, а могли бы, при других политических обстоятельствах, быть вписаны и в историю мирового футбола. Но время идет, с распадом Советского Союза жизнь изменилась, стадионы пустуют, молодые одесские футболисты играют в других городах и странах, забываются кумиры прошлого, ушло поколение настоящих, верных болелыциков-«фанатов».

Кто сегодня поверит, что в 1959-1961 годах борьба между «Черноморцем» под руководством Анатолия Зубрицкого и «СКА» Сергея Шапошникова настолько захватила город, включая людей, никогда не ходивших на стадион, что он оказался разделенным на два лагеря? Мало кто вспомнит блестящую игру одесситов Брагина и Хижникова, Ильченко и Кудыменко, Щеголькова и Заболотного, Сулимы и Блиндера, Москаленко и Попичко; нестандартные молниеносные голы любимца Одессы Константина Фурса, выдающихся футболистов-«варягов» Матевосяна и Роменского, Метельского и Назарова, Шевченко и погибшего вместе с командой «Пахтакор» Макарова, фантастические удары Двоенкова... Кто был на игре сборная Одессы — «Интернационал» Милан? Кто помнит, как Зубков был удален с поля за удар по ногам... своего игрока? Как Городенко, спасая загнанную свистом трибун стадионную собаку, дважды ловил ее в отчаянных бросках?
Тем более, кто сегодня помнит великих болельщиков? Юру Луну, который знал о спорте все, безногого чистильщика обуви у кинотеатра им. Горького Ваню Воробьева, участника съемок на лестнице в фильме «Броненосец Потемкин», короля болельщиков — Исаака Гроссмана. В Одессе Гроссмана знали все. Говорили, что до войны он сопровождал команду на выездных играх. Страшно переживал каждое поражение, никого не хотел видеть, приходил домой поздно, крадучись между домами.

До войны его кумиром был Александр Штрауб, а после войны — Константин Фурс.

После забитого гола «трибуны» обычно вскакивали и смотрели на 38-ю, где бушевал Гроссман. У него там было постоянное место, которое не продавалось, пока он был жив. Думаю, что это место никогда не пустовало. Во всяком случае, известно только об одной пропущенной Гроссманом игре.
18 мая 1936 года состоялось торжественное открытие «Стадиона у моря». Присутствовали генсек КПУ Косиор и генсек ЛКСМУ Андреев. Гроссман прийти не смог — за день до этого его забрали в НКВД. Вернулся домой поздно вечером чернее тучи — пришлось дать расписку с обязательством не идти на стадион. Компетентные органы не могли допустить, чтобы он своими «штуками» отвлекал 22 тысячи советских людей, которые, конечно же, мечтают смотреть на т. Косиора и т. Андреева, а не на какого-то там Гроссмана.

Утверждение, надо сказать, весьма спорное. Секретари менялись, Гроссман оставался. На него хотели смотреть всегда, а особенно любили его послушать. За ним толпой ходили люди, пытающиеся загнать его в угол всевозможными «подкожными» вопросами. Посмотрите на фотографию, и поймете, чем это заканчивалось. Все довольны, все смеются, «имеют, что рассказать» друзьям. Думаю, что в то время не так часто им выпадало посмеяться от души. И они спешили в этот театр одного актера — театр Гроссмана.

Это был самобытный талантливый человек. Его шутки до сих пор вспоминают, они рождались у него мгновенно — легко и естественно. Роман Карцев рассказывает о его обращении с трибуны к Фурсу: «Котя! Моя семья единогласно признала тебя лучшим футболистом Европы». Вспоминают его реакцию на красивую игру «Черноморца»: «Проверьте у них паспорта, это переодетые бразильцы».

Как-то он рассказывал о поездке вместе с командой на игру во «враждебный» Николаев. После проигрыша николаевцы свистят, кидают камни в одесский автобус, «а мы едем тихо, молчим и только любуемся друг другом. А радоваться начали только после Варваровского моста».

Когда-то на собрании болельщиков им пытались внушить, что не надо кричать (тогда не сквернословили), свистеть... Гроссман попросил слова: «Как я могу не кричать, когда мы ведем 1:0, Котя уже забил гол и больше забивать не будет, а до конца игры 80 минут? Откуда слово «болельщик»? — у него болит, поэтому он и кричит».

Когда семья Гроссмана уже переехала из Треугольного переулка на Генерала Петрова, в 1967 году ему подарили мяч с надписью «Старейшему любителю одесского футбола в день 75-летия», на мяче расписались Черкасский, Футерман, Федоров, Колдаков, Заболотный, Попичко, Звенигородский, Москаленко, Шиманович, Бокатов, Дерябин, Сак, Секеч, Мирошин,...

Через несколько лет Исаак Гроссман умер, забытый футбольным миром. Сколько он видел, сколько знал об одесском футболе! Ведь по возрасту он мог 20 октября 1913 года на стадионе ОБАК в Шампанском переулке быть зрителем матча, в котором Одесса победила Петербург со счетом 4:2 и стала чемпионом России.

Будем надеяться, что «Черноморец» под руководством Семена Альтмана будет радовать одесситов красивым наступательным футболом, а болельщики, как в старое время, придут на трибуны реконструированного стадиона. И кто-то займет место №... (теперь пластиковое) на переполненной трибуне №38 (теперь №31), которое никогда не пустовало. Здесь бушевал Гроссман, стоя ногами на своем месте, он кричал сорванным еще, может, в 1913-ом после гола Богемского голосом: «Кулагин, Вы же опытный игрок, почему Вы в такую погоду (дождь) играете мелкими пассировками?..» Слышно его было метра на полтора, не больше, но вставали почему-то 40 тысяч.

Тот, кому повезет занять это место, должен знать, что здесь «кричал» очень давно сорванным голосом веселый, ни на кого не похожий, мудрый человек маленького роста.

Кораблик Паустовского

Сергей Бондарин

В молодости мы увлекались знаменитыми морскими сражениями.

Как-то вновь заговорили о грандиозном Ютландском бое времен первой империалистической дойны и вспомнили при этом один примечательный, весьма любопытный и, как ни странно здесь сказать очень трогательный эпизод.

Артиллерийский бой двух могущественнейших флотов мира — Великобритании и Германии, — решавший судьбу войны, шел на больших дистанциях, доступных только главным калибрам артиллерии.

На западе долго погасала июньская северная заря, и поэтому в той стороне, несмотря на мглу дымов, еще хорошо очерчивались стройные силуэты британских дредноутов, шедших под флагом адмирала Джеллико.

Немецкие эскадры старались сохранить более выгодную позицию. Их энергичный командующий, адмирал Шеер, маневрировал, держась к востоку от Джеллико — здесь видимость его кораблей терялась в наплывающих туманах.

Но так или иначе весь горизонт — и на востоке, и на западе — вздрагивал в молниях пушечных залпов. И повсюду, то тут, то там вдруг взбрасывались гигантские фонтаны — всплески недолетов двенадцати- и четырнадцатидюймовых снарядов. И вот тогда-то внезапно со сражающихся кораблей заметили жалкую скорлупу какого-то парусного суденышка; время от времени захлестываемое брызгами зловещих фонтанов, рыбачье суденышко из всех сил старалось держаться на своем курсе под перекрестным огнем двух империалистических флотов.

Эпизод этот включен в официальный отчет Британского адмиралтейства о Ютландском сражении.

В разговоре Паустовский заметил:

— Кораблик попал в историю не напрасно!

Собирая морщинки у глаз — уже тогда у Константина Георгиевича была эта особенность внимательного и доброго собеседника, — он улыбнулся, помолчал, может быть, заново представляя себе картину грандиозного боя в океане и занесенное сюда суденышко, сказал:

— Удивительнейшая аллегория! И как хорошо, что эпизод включен в отчет адмиралтейства… Очень хочется, — и он опять улыбнулся, — чтобы и наш кораблик тоже был замечен с флагманских кораблей…

Мы понимали, о каком кораблике идет речь. Не смели мы думать, что станем командирами линкоров, каждый из нас хотел быть хотя бы матросом на. кораблике, а потом, может, и на корабле.

Метафора, разумеется, выиграла бы в своей точности, если бы на флагштоках одной из сражающихся эскадр развивался флаг революции и такой же — на нашем корабле.

Прекрасное время творческих мечтаний молодости! Едва ли есть что-нибудь более бескорыстное, чем этот эгоизм…

Так вон, думается мне, что теперь уже можно спросить: исполнилось ли пожелание Константина Георгиевича, совпадающее с нашим?

Будем говорить о нем самом.

Библиографической статистике нетрудно подтвердить популярность книг Константина Паустовского, а тем самым — размах, глубину и пользу его духовного влияния. И это не может не радовать не только его друзей, но каждого интеллигентного человека: первейшая забота художника — учить свой народ чувствовать и думать, в трудно постижимых сплетениях жизни отличать добро от зла, утверждать художественный вкус и правду, именно ту правду, что создает душу народа, — именно такая забота всегда не давала покоя Паустовскому — от времен еще более ранних, чем появление его первой крупной книги — «Кара-Бугаз» — и до наших дней, до последних глав его обширной художественной автобиографии.

Упорный, радостный труд любимого писателя, больше всего желающего сохранить для людей прелесть, радость жизни, сочетался с художественной жизнью нашей страны, уже не может быть этой жизни без голоса Паустовского.

Неверно думать, будто только имена великих открывателей земель или тайн природы возбуждают волнующий романтический интерес. Издревле душа человеческая тянулась к высоким примерам жизни, и тут находя то, в чем она нуждается. Когда-то «жития» наших предков, печатное слово о них выходили далеко за пределы церковных или религиозных интересов. Так и в наши дни жизнь истинного художника, его речи, слова, поступки, жест — всегда на виду. И горе тому из причисляющих себя к художникам, кто не хочет этого знать.

Паустовский всегда помнил завет Пушкина о том, что слово поэта — это уже есть его дело. Но он знал также, что каждый день писателя должен быть делом художника. Это знание было в самой крови у Паустовского. И слава богу, что иным он быть не может! Слава богу, что мы всегда видим его именно таким: все нуждаются в радости любви к природе, в примерах достойной жизни, в чистоте детства и юности, в дружбе с Паустовским.

Вот так и начинает сочиться понемножку, течь и течь и потом растекаться неудержимо и щедро легенда о человеке, жившем среди нас, ломавшим наш общий хлеб.

Милый Константин Георгиевич! А ведь мы помнили тебя еще молодым журналистом.

В ту пору Паустовский еще не был автором общеизвестных книг. Только позже он, случалось, застенчиво вынимал из внутреннего кармана пиджака или из толстой «Лоции Черного моря» маленькую книжечку небольших экзотических рассказов, изданную в библиотеке «Огонек»: «Минетоза». «Минетоза» — так называлась первая, если не ошибаюсь, книжечка Константина Паустовского с его первым книжным портретом на обложке…

Еще и теперь помним его таким, каким выглядел наш старший товарищ на том портрете — молодого, склоненного над свежеотпечатанной полосой газеты в тихой, прокуренной редакции черноморского «Моряка».

Все мы помним то время страны, приступившей к веселой и нелегкой работе, и веселой, и грандиозной, как сражение дредноутов. Помним многих людей, впоследствии благодарно описанных Паустовским. Мы вместе слушали шум Черного моря, а позже — тишину Мещерских лесов…

Паустовский помог нам полюбить глубокий голос русской истории и радостное волнение мечтаний о будущем. И воспоминание о любой встрече с самим Паустовским, с любой его книгой всегда наполняет душу, не постесняюсь сказать, нежной благодарностью.

О значении Паустовского уже написаны книги на многих языках — и что же в этом удивительного! Всегда радостно думать и говорить о человеке, которому хочешь верить. А Паустовский не раз подтверждал, что ему верить можно, как он сам верил своей совести.

Но что же сказать о Паустовском прежде всего? Как сказать о нем короче всего и вернее всего? Думаю, вопрос не тщетный, если ты готов говорить о любви к самому Паустовскому, к художнику, всегда п прежде всего озабоченному художественным выражением собственной душевной верности народу и его интеллигенции.

Конечно, страшно смотреть на то, как легкий и храбрый кораблик идет под ветром между сражающимися эскадрами в море, потрясаемом пушками эпохи. И все-таки веришь: этот парус непременно должен был мелькать над океаном даже в разгар битвы, потому что он напоминает людям об истинных ценностях и целях жизни.

Паустовский был прав, когда воскликнул: «Не напрасно занесло сюда это суденышко». Вся картина боя была бы без него беднее.

Есть морские обычаи, одинаковые для всех морей, широт и флотов. К ним принадлежит капитанский час — время, когда капитаны кораблей, находящихся в плавании в том или ином районе, вступают в переговоры между собой. Говорят обо всем: о минувшем шторме, о запасах топлива, о событиях на корабле, о своих семейных делах.

В дальних водах, у Курильских островов однажды случился капитанский час особого рода. Об этом и расскажу.

Накануне я спорил с моим приятелем. Он никак не соглашался со мною, что всему морскому не чужда романтика. Он ворчал:

— Какая тута (конечно, это он нарочно говорил так: тута), ну какая тута романтика. Романтика — это фантазерство, а море — реальность, и оно не любит фантазеров, разных там фантастов и фантомасов, море не любит чужих. Посуди сам: вот у рыбаков трал идет пустой, и пусть сейчас над ним летит чайка или пламенеет закат, все равно рыбак будет кусать локти. Это молодые едут за туманом, а нам, старикам, нужно семью поднять — не до романтики. Слезы? Слезы я видел. Я видел, как рыбаки плачут слезами, когда подымешь трал или невод, а он вдруг прорвался, и рыба вывалилась, а чтобы над книжкой плакали, ей-богу, я этого не видел. Ну, вот, правда, моего сына, Ваську, случалось, не оторвешь от книжки, уткнется, трет глаза пальцем.

Свою длинную тираду штурман вдруг прерывает, как говорится, на самом интересном месте, молчит.

Я спрашиваю:

— Так что же за книжка такая — интересно?

— Паустовского, — ответил штурман и вдруг задумался.

И что сказать, видимо, задумался не зря. Капитанский час — море разговаривает с берегом, корабль с кораблем… Но есть же и литературный час — это когда с сердцем разговаривает сердце.

Вот это п случилось.

Известие о его смерти пришло на судно по радио. Мы были далеко в океане. И как всегда — печально-осеняющая весть быстро разнеслась по судну, но я, чем-то занятый в своей каюте, еще не знал об этом, когда ко мне постучались.

За дверью стоял штурман-антиромантик.

— Один?

Уже в этом, обращенном ко мне вопросе было что-то неожиданное и тревожное. Штурман пристально посмотрел на меня:

— Еще не знаешь?

— Ну, в чем дело, говори!

— Умер Паустовский.

Штурман знал от меня, что Константину Георгиевичу плохо — он очень болен, знал он еще, что сын его читает книги Паустовского… Что еще мог знать о Паустовском этот моряк? Но он пришел ко мне с готовым предложением, одобренным капитаном: капитанский час сегодня будет отменен, вместо капитанского, если я согласен, будет объявлен час литературный, посвященный памяти Паустовского.

К вечеру мы подошли к Курильским островам. Вершины вулканов были в тумане, но кипящая пена прибоя у прибрежных скал была хорошо видна.

Здесь, у Курильских островов и состоялся литературный час на судне, населенном рыбаками и туристами, и эта встреча посвящалась Паустовскому.

Время объявили по судовой трансляции, а просторная каюта, обращенная в этот час к закату, уже заполнилась.

Право сказать прощальное слово над гробом товарища, старшего друга, печальное и тяжкое право. Легче душе, когда мысль о человеке, с которым расстаешься, ясна и свободна. Не надо было искать слова и мне о горестном значении утраты.

Легко было говорить о добре и доброте, о чести и мужестве, столь нужных, необходимых для нас. Как много он делал для защиты чести и справедливости, а «эстетика — это прежде всего честность».

Был с нами еще один человек, который тоже хотел сказать, что думает о Паустовском. Он хорошо сказал.

— Все мы, современники Паустовского, — сказал он, — стали свидетелями трагического и великого превращения. На наших глазах писатель перешел от своей короткой творческой жизни к жизни долговременной, присущей тем, кого принято помнить всегда. Над могилой Паустовского прибьют табличку с цифрами — датами его рождения и смерти. Между этими двумя знаками будет черточка. Вот эта черточка и заставляет нас задуматься. Она, а не цифры. Есть главное — есть жизнь, о которой мы говорим. В черточке, отметившей жизнь писателя и заключено: кем он был, кем будет.

А кем он был? Кем будет?

Паустовский был ласков к человеку. Это очень верно. Несомненно, доброта, ласковая рука водили им, то есть, хочу я сказать, доброта водила его рукой и ради этого он писал. Ему постоянно нужно было выражать душевную свою потребность в ласке и в добре, благодарность природе, самой жизни. Все трогало его, как ребенка. Он всегда сохранял это драгоценное свойство и всегда старался продлить детство в других. Художник — он хотел научить других признать прелесть морей, рек и лесов, небо в полдень и на закате, звезду полей и успокоительную нежность женского лица и прикосновения, печаль осенней листвы, потому что осенняя печаль расширяет душу…

В последние годы мы встречались редко. И он при этих встречах казался мне каким-то иным, не таким, каким был прежде в годы узнавания.

Однажды он сказал:

— До сих пор я писал о том, как я жил. Теперь я хотел бы писать о том, как я хотел жить.

Уже не было для этого ни времени, ни сил.

А можно догадаться, что он хотел бы чаще видеть вокруг себя счастливых людей…

Так рассказали мы о Паустовском рыбакам и романтикам-туристам. Люди слушали внимательно, на глазах у женщины блеснули слезы, и что мне особенно приятно сказать — я видел, как мой приятель штурман искоса поглядывает на эти слезы — строго и смущенно.

Думаю, это хорошо, что в океане на корабле, населенном романтиками-туристами и рыбаками, следующими в районы своего промысла, далеко в океане состоялся литературный час, посвященный памяти Паустовского, и хорошо, что для него было отведено как раз то время, когда море разговаривает с землей, судно с судном.

«Будьте верны музе далеких странствий, — писал Паустовский, — и путешествуйте в меру своих сил и свободного времени. Потому что каждое путешествие — это проникновение в область значительного и прекрасного».

Мы разошлись, когда уже совсем стемнело и на горизонте резко светилась полоска зари. Неверно думать, что восходы и закаты одинаковы и у Курильских островов, и на опушке Мещерского леса. И этот закат был прекрасен, и я его никогда не забуду. Не забуду и ту чайку, которая белела за кормой судна, как нарочно. Нет, не только чайки, восходы и закаты составляют романтику неохватной нашей жизни. Меняется романтика, меняются люди, может быть, изменит свой взгляд и милый штурман…

Но почему, почему так много утрат?

Каждое путешествие — это проникновение в область прекрасного, — думалось мне, — а что же это за путешествие, в которое ушел Паустовский и которое суждено совершить всем нам, — и тем, кто в самом деле путешествовал всю жизнь, и тем, кто никогда не выходил дальше своего порога…

 

Замечательный вечер

Александр Бирштейн

Может, может быть что-то хорошее в эту жару!
Вчера состоялось заседание Всемирного клуба одесситов под председательством Михаила Михайловича Жванецкого.
Сперва в зале было довольно прохладно. Да-да! Поэтому Президент слегка утеплился.

Вечер, по традиции, открыл Валерий Хаит. Он у нас таманет.

 

 

 

 

 

И сразу стало радостно и тепло. Поэтому Михаил Михайлович курточку все же снял.

 

 

 

 

 

и приступил к чтению, предупредив, что текст не новый, а был в «Огоньке». Но нам огонек дают только на прикурить, поэтому слушали с восторгом, хоть текст-то очень невеселый.

 

 

 

 

 

- Святое дело для этой страны испортить настроение, жизнь и постараться ликвидировать старость. Все время думаю: как можно веселиться в наши дни? Да, конечно, причин для расстройства настроения и желудка наша мать ее Родина подбрасывает бесконечно.
Только начни — и ты вечно будешь в слезах.

 

 

 

 

- Раньше из-за траура отменяли концерты, прерывали заседания.
Теперь перестали. Нет смысла.
Население разницу перестало чувствовать.

 

 

 

 

- Чего ж это мы не будем собираться!
Этот праздник наш!
ОМОН с ними, а хрен с нами.
Чуть страха, настоянного на коньяке, замешанного на ожидании,— и мы встретим солдата, как родного.
Тем более что это же дети наши. Даже если убьет.

 

 

 

- У нас все равно, кроме женщин, никто интеллигентно сопротивляться не умеет.
Поэтому нас имеют все, а мы имеем наших женщин, а наши женщины имеют нашу жизнь, которая имеет нас.

 

 

 

 

 

- Навстречу железному маршу армии демократия делает первые неверные шаги.
Опустим центр тяжести, друзья, и укрепим его там, чтоб хорошо держать удар в голову

— Та-тах-тах-тах... Упал — поднялся... Упал — поднялся... Упал — поднялся... 
В МВД все выяснили, а центр тяжести найти не могут... 
Посадили — отпустили... Посадили — отпустили... 
...Ну, все-таки... 

  

 

А публика внимательна…

 

 

 

 

 

Да и у Кати-Катюши (26 лет, не замужем!) все готово.

 

 

 

 

 

Кстати, вслед за бутербродами с рыбой, несравненные бутерброды с форшмаком!!!
Только мы выпить-закусить собрались, как М.М. взял и продолжил.
- Я бы все население России — на медкомиссию во главе со мной.
Кто-то сказал:
— Сажать...
У всех ассоциации: все, кроме сада...
Бормотнул:
— Берут и будут брать...
Ассоциации: с КГБ, мэрией, тюрьмой, коррупцией и женщинами...

 

— А вы не давайте...
Тут же: с женщинами, школой, анализами крови и дыханием в трубку.
Со словом "стадо" — что угодно: толпа, демонстрация, туристы, абитуриенты... Все, кроме коров...
Также и телки.
Девицы, путаны, спортсменки, прыгающие через барьер, только не коровьи дети.
Вот такой народ в России поселился между революциями...
Между строк читают, между кадрами видят, между словами чувствуют.
А самих слов уже не понимают...

 

 

- Концерт для высокого голоса в сопровождении съезда партии.

 

 

 

 

 

Шутка, конечно! Если кто не узнал – это Нелли Степановна Харченко – первый и самый лучший во все века диктор одесского телевидения.
А с ней известный адвокат Иосиф Львович Бронз.

 

 

 

 

А вот еще кулуары. Слева направо Иосиф Райхельгауз, Валерий Хаит, Алексей Гончаренко, Александр Мардань. И дамы, разумеется, но лиц не видно.

 

 

 

 

 

Выпили мы, закусили, снова выпили, естественно. И вечер продолжился.
- Приглашенные на периферию из столицы не выдерживали и разбегались.
Послали своих, чтобы научились.
Они научились и не вернулись.
Образованные чужие бегут.
Образованные свои не возвращаются.
По-моему, для тех мест вред приносят не люди, а образование.

 

 

— Я лично обыска не боюсь,— говорил он. - У меня бриллианты лежат в граненом стакане, засыпанные перловой крупой. В крайнем случае, варю и ем.

- Только не путай кризис с меланхолией. Меланхолия — интуиция неудач.

 

 

 

 

А потом началось просто общение. М.М. и Нелли Харченко попозировали мне. Я их обманул, что это для истории.

 

 

 

 

 

Вечное словесное фехтование. Журналист, писатель, краевед Анатолий Горбатюк – я вам недавно рассказывал о его новой книге – и один из фундаторов джаза в Одессе, великолепный музыкант, педагог и первый исполнитель оратории «Духовное завещание Дюка Элингтона» Николай Голощапов.

 

 

 

 

Вечер вышел. Он был долог и хорош.

 

 

 

 

 

И все так же прекрасна Катя на своем боевом посту.

 

 

 

 

 

 

 

ПРОГУЛКИ ПО ОДЕССЕ

Александр Бирштейн

Представляем творчество члена нашего клуба Александра Бирштейна.

Александр автор книг — Но есть надежда..., Пустыня, Одесса, Жуковского, дом, №..., Что наша жизнь.

Печатается в ряде изданий клуба — альманахе “Дерибасовская – Ришельевская”, юмористическом журнале “Фонтан” и в ряде журналов и газет в Украине и за рубежом.

Предлагаем познакомиться с его рассказом, полным настоящего одесского юмора — “Холера в Одессе или Красные непобедимы”

Александр Бирштейн “запустил” сейчас в “Живом Журнале” свой новый проект – под условным названием “Прогулки по Одессе” с собственными комментариями.

С его прогулками мы и хотим познакомить посетителей нашего сайта:

• 2012-09-19 ВЕСЕЛЫЙ ВЕЧЕР, ГРУСТНЫЙ ВЕЧЕР
• 2012-08-18 ОБ ОДЕССИТЕ – И ОДЕССЕ! – С ЛЮБОВЬЮ!
• 2012-06-10 ТУТ ХОРОШО
• 2011-01-07 СОВСЕМ ДАВНО НЕ ГУЛЯЛИ! ТЕМ БОЛЕЕ, С КАТАЕВЫМ И ПАСТЕРНАКОМ
• 2011-09-04 СВЕРШИЛОСЬ! ПАМЯТНИК ИСААКУ БАБЕЛЮ В ОДЕССЕ ОТКРЫТ!
• 2011-08-09 ОН ЖИВ ВСЕГДА В ОДЕССЕ… (Исаак Бабель)
• 2011-07-30 ЖДАЛИ… ЖДАЛИ… ДОЖДАЛИСЬ!
• 2011-07-10 АЛБИРовское литературоведение. ПРОЩАЙ ЧЕХОВ?
• 2011-07-07 2-е ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ В ОДЕССЕ, РАЗРУШЕННОЕ, ЯКОБЫ, ДЛЯ ТОГО, ЧТОБ РАЗБИТЬ ПАРК
• 2011-07-02 РОЗА ЛЮКСЕМБУРГ ИМЕНИ БУНИНА
• 2011-06-28 БЫЛО ВЕСЕЛО, ОБЕЩАЮ, ЧТО БУДЕТ ЛУЧШЕ
• 2011-06-23 ПРОВЕДУ ВАС ЗА СОБОЮ Я ОТ ЦИРКА ДО СОБОРА
• 2011-06-18 МОИ КЛОУНЫ
• 2011-06-10 НЕ РОДНАЯ, НО ТАКАЯ ЛЮБИМАЯ…
• 2011-06-12 НЕ РОДНАЯ, НО ТАКАЯ ЛЮБИМАЯ… (продолжение)
• 2011-05-14 ПЕШКОМ ПО КОННОЙ
• 2011-05-08 И ОПЯТЬ ОТ ЧЕРНОБЫЛЯ ДО ЧЕРНОБЫЛЯ (Прогулка по Александровскому проспекту)
• 2011-04-29 МЕСТО, ГДЕ ЛОПНУЛ МЕРИДИАН
• 2011-04-24 ТОРГОВАЯ, ТОРГОВЛЯ, ТОРЖЕСТВО
• 2011-04-22 КУДА ХОЧУ, ТУДА ЛЕЧУ
• 2011-04-20 НА МОРЕ И ОБРАТНО
• 2011-04-05 Я не был тут несколько лет…
• 2011-04-05 ВЕСЕННИЙ БАЛ В ОПЕРЕ (Вращаюсь понемногу)
• 2011-04-02 КАК ВСЕГДА, ПЕРВОАПРЕЛЬСКОЕ...
• 2011-03-27 УЛИЦА, КОТОРУЮ ЛЮБИЛИ ПЕРЕИМЕНОВЫВАТЬ
• 2011-01-22 «ЖЕНСКАЯ УЛИЦА»…
• 2011-03-20 СПАЛЬНЫЙ РАЙОН
• 2011-03-08 ЕЩЕ ОДНА «ЖЕНСКАЯ» УЛИЦА
• 2011-02-26 СОВСЕМ КОРОТКАЯ УЛИЦА ИЛИ ПРОГУЛКА ПО ГУЛЕВОЙ
• 2011-02-20 УЛИЦА КАК УЛИЦА
• 2011-02-13 ТАМ ХЛОПОТЛИВЫЙ ТОРГ ОБИЛЬНЫЙ
• 2011-01-29 УЛИЦА-ГОРОД
• 2011-01-13 ГУЛЯТЬ, ТАК ГУЛЯТЬ...ИЗБРАННЫЕ МЕСТА МАЛОГО ФОНТАНА
• 2010-11-13 ПРОГУЛКИ ОДЕССИТОВ В ПОИСКАХ ОДЕССЫ
• 2010-11-07 ... СЛОВА, КАК ЯСТРЕБЫ НОЧНЫЕ...
• 2010-09-12 ГУЛЯТЬ, ТАК ГУЛЯТЬ (невеселая, наверное, прогулка). ВРЕМЯ «БЕЛОЭМИГРАНТОВ»
• 2010-09-11 ЧТО-ТО ДАВНО НЕ ГУЛЯЛИ...ТАКАЯ ТИХАЯ И СТАРАЯ ОДЕССА
• 2010-08-15 Из книги «ПРОГУЛКИ ОДЕССИТОВ В ПОИСКАХ УХОДЯЩЕЙ ОДЕССЫ»
• 2010-08-14 В ОКРЕСТНОСТЯХ ПРИВОЗА
• 2010-07-15 УЛИЦА ЕВРЕЙСКАЯ... И ЭТИМ ВСЕ СКАЗАНО
• 2010-07-11 И СНОВА МОЛДАВАНКА...
• 2010-07-09 ЛЮБИМЫЙ ГОРОД НЕ ХОЧЕТ СПАТЬ СПОКОЙНО
• 2010-07-04 И СНОВА МОЛДАВАНКА, И СНОВА СТАРОКОНКА
• 2010-06-05 ТУТ ДЕЛАЛИ КОНТРАБАНДУ
• 2009-09-03 ЛИЦА НАШЕГО ГОРОДА
• 2009-08-02 ПОТАЕННАЯ ОДЕССА или ПРОГУЛКА С РОСТИСЛАВОМ АЛЕКСАНДРОВЫМ «У ПУШКИНА И ДЮКА ЕСТЬ ТАКАЯ ШТУКА!» Часть 1
• 2009-08-03 ПОТАЕННАЯ ОДЕССА или ПРОГУЛКА С РОСТИСЛАВОМ АЛЕКСАНДРОВЫМ «У ПУШКИНА И ДЮКА ЕСТЬ ТАКАЯ ШТУКА!» Часть 2
• 2009-08-10 ПОТАЕННАЯ ОДЕССА
• 2009-08-15 С «РАНЬШЕГО ВРЕМЕНИ…»
• 2009-08-24 В ПОИСКАХ ЧЕРЕМУХИ
• 2009-08-31 ОПЯТЬ КОТОВАСИЯ
• 2009-07-09 И ТАКАЯ ОДЕССА
• 2009-07-28 ОДЕССА ИЮЛЬСКАЯ
• 2009-07-31 ПЛЮС НЕМНОГО АЛЬМАМАТЕРНОСТИ
• 2009-06-02 ОТ ЧЕРЕМУШЕК ДО ПРИВОЗА
• 2009-06-04 КАК ПО ПАРКАМ И АЛЛЕЯМ МЫ ГУЛЯЕМ ПО МУЗЕЯМ
• 2009-06-07 НАШ СУПЕРМАРКЕТ
• 2009-06-07 «… ДРУЗЕЙ МОИХ ПРЕКРАСНЫЕ ЧЕРТЫ…» (рассказ-прогулка в дом Барсукова-Потеряйко)
• 2009-06-13 Что-то давно не гуляли... ПЛАТАНЫ…
• 2009-06-14 ОДЕССА, ЛЕТО, ПРАЗДНИКИ... (Дни еврейской культуры в Одессе)
• 2009-06-18 В музее современного искусства открыли выставку работ Валентина Хруща (1943 - 2005)
• 2009-06-20 ДОРОГАМИ ВОЛОДИ ПАТРИКЕЕВА (По следам героев повести А. Козачинского «Зеленый фургон»)(начало)
• 2009-06-21 ДОРОГАМИ ВОЛОДИ ПАТРИКЕЕВА (По следам героев повести А. Козачинского «Зеленый фургон»)(Продолжение)
• 2009-06-22 ДОРОГАМИ ВОЛОДИ ПАТРИКЕЕВА (По следам героев повести А. Козачинского «Зеленый фургон»)(Окончание)
• 2009-06-27 ПРО ЖИЗНЬ СОБАК И ЖИЗНЬ КОТОВ СЕГОДНЯ РАССКАЗАТЬ ГОТОВ
• 2009-06-29 ПРОСТО ЗООПАРК
• 2009-05-04 ДОРОГА В ДОМ УЧЕНЫХ
• 2009-05-09 А КОГДА ПОВСТРЕЧАЮ БЕДУ, ПРОХОДНЫМИ ДВОРАМИ УЙДУ…
• 2009-05-13 ДРУГАЯ ОДЕССА-2
• 2009-05-16 ОДЕССА, КОТОРУЮ МЫ ТЕРЯЕМ
• 2009-05-18 НА ХАИТИ
• 2009-05-27 ДОРОГОЙ ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК
• 2009-05-29 ОТ ПАССАЖА ДО МУЗЕЯ ШЕЛ, СЕБЯ Я НЕ ЖАЛЕЯ
• 2009-05-30 БОЛЬНИЦА…
• 2009-04-02 ГУЛЯЕМ? ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ В ОДЕССЕ
• 2009-04-04 БРОДИМ? АЙДА ПО ОКРАИНАМ! СЛОБОДКА, МОЛДАВАНКА, ДАЛЕЕ…
• 2009-04-08 НЕ ПРОГУЛКА, НО... ВАЖНО!!! РЕШЕНИЕМ ОДЕССКОГО ГОРИСПОЛКОМА ЕДИНОГЛАСНО РЕШЕНО ПЕРЕИМЕНОВАТЬ БУЛЬВАР ИСКУССТВ В БУЛЬВАР ЖВАНЕЦКОГО!
• 2009-04-18 А У НИХ ВО ДВОРЕ
• 2009-04-19 СЧИТАЙТЕ, ЧТО ВЫ МЕНЯ ВСТРЕТИЛИ С ВОКЗАЛА
• 2009-04-28 ТУТ БЫЛ МОЙ ДОМ
• 2009-03-28 ПОГУЛЯЕМ? ФРАНЦУЗСКИЙ БУЛЬВАР
• 2009-03-17 ПАХНЕТ МОРЕМ…
• 2009-03-14 ЧТО ИМЕЕМ, ТО ИМЕЕМ…
• 2009-03-12 Я ПОВЕДУ ТЕБЯ В МУЗЕЙ…
• 2009-03-04 ОДЕССА КЛУБНАЯ или В ПОИСКАХ КЛУБ-НИЧКИ
• 2009-03-01 УЛИЦА, УЛИЦА, УЛИЦА РОДНАЯ …
• 2009-02-26 ГУЛЯЕМ? ЭХ, ПО КОБЛЕВСКОЙ ДА ПО НЕЖИНСКОЙ...
• 2009-02-22 ДРУГАЯ ОДЕССА
• 2009-02-21 ПОГУЛЯЕМ ЕЩЕ ПО ОДЕССЕ?
• 2009-02-16 И ВСЕ РАВНО О НЕЙ … О ДЕРИБАСОВСКОЙ...
• 2009-02-12 БУЛЬВАР ПОД ДОЖДЕМ
• 2009-02-11 ПОГУЛЯЕМ?ПОГУЛЯЕМ? (продолжение)
• 2009-02-06 ОЛЬГИЕВСКАЯ УГОЛ БАРАНОВА

ХОЛЕРА В ОДЕССЕ ИЛИ КРАСНЫЕ НЕПОБЕДИМЫ

Александр Бирштейн

События, о которых хочу поведать, произошли в августе 1970 года. О, благословенное, по рассказам всех одесситов, время! А название ему - холера! Да-да, эпидемия холеры, робко зародившись в Батуми, стилем баттерфляй переплыла Черное море и вышла на наш, ничего плохого не подозревающий город. После того, как это разрешили самые высокие инстанции, в городе объявили эпидемию.

Как только известие о том, что город будет закрыт, просочилось в народные массы, начался невиданный со времен оккупации свал. Поезда, больше напоминавшие в фас бочки, самолеты, забитые пассажирами и зайцами, такси строго по маршруту Одесса-Тирасполь за цену, превышающую стоимость проезда до Владивостока...

И вот Одессу закрыли. Конечно, уехать смогли далеко не все. Но всех иногородних надежно закрыли в санаториях и домах отдыха, названных единым словом - резервация.

Впервые в истории Одесса осталась в полном распоряжении одесситов. И те в полной мере этим воспользовались.

Цены на Привозе и Новом упали до неприличия. Поэтому прилично пообедать могли уже практически все.

Резко опустевший город, невиданная чистота, обилие продуктов, солнце, почти пустые пляжи...

Рай. Эдем. Одесса.

Население, сперва немного напуганное, воспряло на всю голову.

В ресторанах особой популярностью пользовалась песня на стихи Лени Заславского и музыку Булата Окуджавы.

Ваше благородие, госпожа холера,
Судя по фамилии, вы жена Насера.
Двадцать граммов хлорки
В арабский коньяк -
Не нужна касторка -
Пронесет и так!

Вот, на таком фоне происходили события, о которых и хочу вам поведать. В нашем дворе известие о холере приняли довольно спокойно.

- Погромы перенесли, революцию тоже, разруху, изобилие, войну, снова разруху, голод 63 года... Переживем и эту холеру! - говорил пенсионер Герцен. И он-таки был прав!

Конечно, какие-то меры санитарии были приняты. Мадам Берсон, например, постирала свой бюстгальтер, и маленькие дети, никогда не бывавшие на даче, наконец, получили возможность покататься на гамаке.

Пиво в будке напротив уже не продавали, зато продавали сухое вино, что радовало. Да и дядя Ваня свои труды по алкоголизации населения (термин Олега Губаря!) не прекратил.

В общем, наступило время, которое многие политически неграмотные жильцы стали именовать коммунизмом. Но...

Никак не обойтись без этого пресловутого "но", расколовшего наш двор на два непримиримых лагеря. Я бы даже назвал это войной алых и белых вин. Всем известно, что сухое вино повышает кислотность, а холера боится этой самой кислотности больше, чем тетя Аня тетю Марусю. Многие этой кислотностью просто пользовались, а многие, а среди них были даже отъявленные гастритчики, от нее получали удовольствие. И лишь одно вызывало горячие споры - какое вино пить: белое или красное?

Началось все довольно невинно. Сидели во дворе, разговаривали за жизнь. Приняв лекарственную дозу, конечно. Надо сказать, что, несмотря на жизненные блага, как с неба упавшие на жильцов дома, им было скучно. Разговоры шли в основном по кругу, поэтому слегка поднадоели...

- Красное вино - это кровь! - проявил осведомленность в алкомедицине Герцен. И эта фраза положила начало всему.

- Кровопийца! - с чувством произнесла тетя Аня, у которой с Герценом возникали постоянные разногласия по поводу уборки лестничной площадки.

- Все они кровопийцы! - встрял дядя Петя, обрадованный тем, что ему есть, что сказать.

И все! Те, кто лечился красным вином стали кровопийцами.

Любители красного вина срочно оторвались от коллектива, дабы разработать ответные меры. Термины предлагались и тут же отвергались.

- Белое вино - вовсе не вино! - ораторствовал Герцен.

- А что? - спросила тетя Маруся.

- Это пышерц! - провозгласил Герцен.

Так что направление поиска было задано. И посыпалось:

- Мочепийцы, мочелюбы...

Окончательный и всеми утвержденный вариант звучал так:

- Мочеглоты!

С тем и пошли в народ. И народ проникся. Но не весь. А примерно половина.

- Кровопийцы! - слышалось то и дело с одной стороны.

- Мочеглоты! - не оставались в долгу оппоненты.

Вопрос был настолько принципиален, что обсуждался сперва мирно, а потом и с применением теплых слов. Назревала война. Оба лагеря были очень сильны. Представляете: в лагерь белых вошли Межбижер, Камасутренко, Гениталенко с мадам, тетя Рива с дядей Петей и многие другие. Лагерь красных тоже был не лаком сыт: Накойхер, Емкипуренко, Феколина... К нему, в основном, потому, что за белых была Рива, примкнула и тетя Маруся.

Уже начались мелкие потасовки. Уже прозвучали оскорбления, но пока второй степени грязности... Уже банки с целебным напитком ставились в качестве гуманитарной помощи под двери оппонентов. Но кровь еще не пролилась.

Я не представляю, чем бы это закончилось, если бы умный Герцен не рассказал, что раньше, в старинные времена, сражались предводители армий. И победа оставалась за той армией, предводитель которой победил. Это обещало и выход, и зрелище. Осталось выбрать предводителя и вид дуэли.

Вид боя выбрали легко. "Белый" будет пить белое, а "красный", соответственно, красное. Кто перепьет противника, тот и победил.

После интриг и совещаний "белым" выбрали Камасутренко, а "красным" Накойхера.

Честно говоря, у Накойхера было мало шансов. Его здоровье изрядно подточил "Портвейн крымский", который он пользовал ежедневно без отрыва от производства. Так что, несмотря на габариты, Накойхер, честно говоря, не канал. Но... Видите: опять "но"! Руководителем команды "красных" стала тетя Маруся. А уж она-то сумела привлечь на свою сторону нужного человека.

Вино приобрели вскладчину. По 5 литров... За покупкой отряжали по представителю с каждой стороны. "Оружие" хранили у дяди Вани, чья квартира настолько пропахла алкоголем, что лишние запахи ничего уже испортить не могли. Посторонних в Ванину квартиру не допускали.

В один прекрасный вечер посреди двора был установлен стол, долженствующий служить ристалищем. Канистры с вином белым и красным стояли на столе. Рядом примостились стаканы. Нейтральный алкоголик Жора был назначен наливающим. У стола стояло по стулу. На них должны были сидеть противоборцы. Зрители, числом не менее сорока человек, разместились поодаль. Под аплодисменты и напутствия "спортсмены" вышли на старт. Жора налил по первой.

Накойхер выпил свой стакан легко.

- Как в песок! - сообщил он публике.

Камасутренко отпил полстакана, чему-то обрадовался и вторые полстакана пил уже с наслаждением.

Каждый из бойцов закусил конфетой-подушечкой и принял из рук Жоры по второму стакану. И все повторилось. Накойхер махнул свой стакан не глядя, а Камасутренко пил медленно, наслаждаясь.

Третий и четвертый стаканы не склонили чашу весов ни в чью сторону. Пятый показал некоторое преимущество Накойхера, ибо Камасутренко, ни с того, ни с сего, стал слегка пошатываться. Дело исправил шестой стакан, ибо Камасутренко от него почти остекленел. Седьмой стакан... Четырнадцатый... Накойхеру было плохо. А Камасутренко... О, ему уже было хорошо! Он лежал под столом без всяческих чувств.

- Победа! - возопили любители красного. Накойхера на руках, проделав круг почета по двору, отнесли на заслуженную койку. Мадам Накойхер раздавала автографы. Жора, прижав к груди остатки красного заныкался в свою берлогу. Побежденные "беляки" незаметно разошлись, захватив тело павшего Камасутренко.

- Маруся! - возник ниоткуда дядя Ваня, - с тебя должок!

- Знаю! - шикнула на него Маруся. - Завтра отдам!

- Сегодня! - потребовал дядя Ваня. - Все шесть рубчиков. Два литра самогона да по три рубля за литр...

- А белое вино ты вылил, да? Все два литра? - ядовито вопросила Маруся.

- Нет... - сознался дядя Ваня.

- Ну тогда вычти из долга рубль восемьдесят!

- Идет, - скрепя сердце согласился дядя Ваня. - Хотя... мне ж еще и за работу положено...

- Тоже мне работа: смешать белое вино с самогоном... Небось еще и схалтурил? А, кстати, где остатки "боеприпасов"? Куда "беленькое" со стола дел?

И дядя Ваня срочно свернул разговор, сообщив, что спешит, даже очень, выпить за Марусино здоровье.

А Межбижер наутро вывесил идеологически выдержанный плакат: "КРАСНЫЕ НЕПОБЕДИМЫ!"

Александр Бирштейн

Комсомольская правда в Одессе,

3-9 февраля 2006, стр. 25

 

Орден рыцарей льва и Карл Олей - несостоявшийся король Крыма.

Лилия Белоусова

Иностранная колонизация — яркая страница в истории Новороссийского края. В документах фонда новороссийского и бессарабского генерал-губернатора отложились самые разные документы об этих событиях: паспорта прибывавших в Россию немцев, греков, евреев, болгар, поляков, швейцарцев и представителей многих других наций; списки колонистов, проходивших таможенные посты; сведения о межевании земель и учреждений колоний, устройстве поселенцев, наследственные и опекунские дела, статистические сведения. Среди стандартного набора официальных бумаг об иностранных поселенцах имеются и такие, которые отражают жизнь колонистов в криминальном аспекте. Это ведомости о происшествиях (грабежах, убийствах, кражах, несчастных случаях, бродяжничестве), материалы по розыску бежавших из колоний лиц, судебные дела, в том числе и о преступлениях политического характера. Так, привлекает особое внимание дело за 1810 год "Об Олее — переводчике Конторы опекунства иностранных послеленцев и сообщниках его" (ГАОО, ф. 1 об. 221 1810 г., д. 2). Речь идет о явлении довольно необычном в колонистской среде начала XIX века — тайном интернациональном обществе под названием "Корпус Рыцарей Льва", созданном поляком Карлом Олеем в Екатеринославе.

25 января 1810 года екатеринославский гражданский губернатор К.С. Гладкий подал министру внутренних дел А.Б. Куракину представление следующего содержания: "… Карл Олей собирает шайку беспутных людей из русских и немцев, коих он обязывает присягою и подписками уйти с ним в Крым, а оттоль пробраться к туркам; к сообществу его принадлежат находящиеся здесь шведской нации купеческого судна капитан и отставной аптекарь, машинный мастер колонист Бем и табачный фабрикант". Губернатор сделал распоряжение, "в один час в действие приведенное", и все, "до коих извет касался", были отысканы, арестованы и взяты под стражу. Обнаруженные в ходе обыска вещественные доказательства состояли в зашифрованном патенте на чин полкового генерала 4 класса на имя "рыцаря Якова Дзюбенка", трех азбук иероглифов (ключей к шифру), семи вылитых из свинца крестов-орденов и прошения Олея императору. В последнем "начальник Рыцарей Льва" просил об учреждении корпуса из приказных чиновников, "кои по воспоследовании указа о заграждении производства в 8-й класс необучавшимся в науках, прийдя в уныние, желали из статской службы перейти в сей корпус и тем заменить недостаток своего учения".

Как показало следствие, Карл Егорович Олей был человеком предприимчивым, образованным, знавшим многие языки. Происходил из польских дворян, но имущества и крестьян не имел. В 12-летнем возрасте начал самостоятельную жизнь, поступив в 1893 году в Инженерный Шляхетский корпус курьером. В 1803 г. уволился и был определен в Шлиссельбургский земский суд канцеляристом, а через год переведен во временный Межевой департамент Сената регистратором. С 28 февраля 1805 года начал служить переводчиком в Екатеринославской Конторе опекунства, ведавшей устройством иностранных поселенцев в Новороссийском крае. Вскоре удостоился награды за исправное исполнение обязанностей и переведен в губернские секретари. Однако, при всем этом Карл Олей обладал взрывным характером и неуправляемыми эмоциями. Его наклонности к нарушению общепринятых норм поведения и даже разбою не раз брали верх над здравым смыслом. Так, только за два года, предшествующих его тайной деятельности, екатеринославская городская полиция завела на него 4 уголовных дела: в 1808 г. — "На неплатеж хозяину за квартирование денег", в 1809 г. — "Об учинении насильства переводчиком Олеем и Нечаевым девке купца Киселева" и "По прошению отставного солдата Бермотова о причиненной ему Олеем обиде боем", в 1810 г. — "По прошению колониста Фридриха Кершбаума о нападении на дом его переводчиком Олеем и двумя неизвестными человеками и о произведенном воровстве вещей". Все вышеперечисленные проступки были совершены им в состоянии сильного опьянения и сопровождались ссорами и драками. Полиция отмечала также странную дружбу буйного дворянина с людьми "низкого происхождения", пристрастие к злачным местам, темную и нераскрытую историю смерти колбасного мастера Корновского, по всем признакам умершего после побоев Олея. Последнему удалось выпутаться из дела и уйти от уголовной ответственности благодаря жене убитого, которая дала, по всем признакам, ложные показания. Вне всякого сомнения, Карл Егорович Олей предвидел монарший отказ в организации корпуса из недоучившхся чиновников, но никак не собирался мириться с положением "маленького человека". Собрав 44 человека разных сословий и наций, он принял решение выступить в военный поход зимой, когда реки замерзнут, и добраться до Крыма. По дороге он рассчитывал добыть грабежом деньги и оружие, перейти к туркам, "употребить средства обратить Крым по-прежнему Турции и поделаться тут королем".

У новоявленного самозванца было много оснований надеяться на успех предприятия. Обстановка в крае была взрывоопасной, а многие помещичьи крестьяне "к новости и своевольству весьма склонными". Губернатор отмечал такой факт: "Когда учреждаемо было при Дунае Буджакское войско, то подосланные вербовщики в короткое время успели поколебать крестьян уездов Херсонского и Ольвиопольского так, что некоторые деревни совсем было поднялись с мест своих, вооружась кто чем мог, а многие ушли в бега…". Судя по показаниям "рыцарей", к предстоящему походу Олей готовился по-немецки тщательно: заказал в Кременчуге у немцаслесаря 150 пар пистолетов; отправил сообщников вербовать по уездам. Желающих набралось до 200 человек, а планировалось до 4000. Готовил также выправку поддельных паспортов от имени херсонского военного губернатора дюка Э. де Ришелье, снимая амальгамой печати с присылаемых в Контору герцога конвертов; составил текст клятвы на верность и раздал сподвижникам чины и титулы.

Один из найденных полицией и расшифрованных текстов был следующего содержания: "Мы, начальник Корпуса Рыцарей Льва, жалуем достойного рыцаря нашего Якова Дзюбенка, по способности его, сего Корпуса полковым генералом 4-го класса, и его всем оным почитать надлежит. Октября 21 дня 1809 года. КАРЛ. Контросинировал Министр Кабинета Харченко". Новоявленный "генерал" Яков Дзюбенко также был из обедневших дворян. В обычной жизни служил губернским регистратором в Екатеринославской уголовной палате, но был исключен в августе 1809 г. за нерадение к должности и частые отлучки без разрешения начальства. Через месяц он познакомился с Олеем, который и открылся новому другу в тайных намерениях. Найдя, что от штатской службы нет никакой пользы, Карл решил создать корпус под именем Рыцарей Льва и известить об этом государя. В случае высочайшего согласия Корпус должен был соединиться с набирающимся в Крыму уланским полком и вступить в сражение с турками и взять Константинополь. За все это Олей ожидал достойной награды в виде герцогства из завоеванных земель и возведения в принцы. Друзья дали клятву друг другу сохранять строжайшую тайну до монаршего соизволения на этот план. Однако, приготовления к осуществлению предприятия были начаты и без императорского ведома. Из свинца ими сделаны были кресты наподобии кавалерских и спрятаны в печи на квартире переводчика, вербовались люди, собирались деньги. Постепенно численность сторонников этой идеи росла, и Олей стал раздавать им чины. Служащий в Дворянской комиссии коллежский регистратор из дворян Комишанский был возведен в полковники, немец Гофман — в капитаны, Султанов и Дзюбенко — в генералы, бывшего губернского регистратора Екатеринославского правления Харченко назначили кабинет-секретарем. Сам Олей потребовал обращения к себе "Ваше Высокопревосходительство". Патенты на чины обещал выдать товарищам после того, как табачный мастер Бем сделает ему специальную машину для приготовления тонкой бумаги, а аптекарь Брезель достанет материалы для окраски бумаги в красный, синий и другие цвета. Да и сам Олей экспериментировал: из бакана, ценобри и вишневого клея он составлял смеси и весьма удачно красил бумагу в красный цвет, намереваясь изготавливать из нее 10-рублевые фальшивые ассигнации. Деньги нужны были для приобретения оружия.

Практикуясь в применении шифровки "иероглифами", Олей составил перечень слов, имевших для тайного общества ключевое значение. На первое место он поставил "молчание", далее шли "повиновение, согласие, безопасность, измена, наказание".

И как знать, что бы последовало далее, если б не донос колониста Кершбаума, обиженного и ограбленного Олеем в 1810 г. С делом ознакомился сам император, лично наградивший Кершбаума серебряной медалью и 500 рублями. Бывший переводчик предстал перед Палатой уголовного суда. Следствие длилось полгода. В открытии заговора были задействованы екатеринославский гражданский губернатор Гладкий, Главный судья опекунской конторы С. Контениус, губернский прокурор Нефедьев, городничий Павлов. Очные ставки, допросы и изучение всех деталей дела привели следователей к заключению о нарушении долга присяги на всеподданейшую верность и служение Его Императорскому Величеству. Олея квалифицировали как опасного и неисправимого преступника, забывшего страх божий и совесть и предпринявшего беззаконную дерзость.

Изобличенный в злом умысле, он так и не признал себя виновным, а лишь действовавшим "в шутку, для забавы". 6 февраля 1811 г. был вынесен приговор: Карл Олей был лишен чинов, шляхетского достоинства и подлежал ссылке заклепанным в ручных и ножных кандалах "в тяжкие работы вечно в Нерчинск". Та же участь постигла Камишанского, Дзюбенко и Харченко с оговоркой задействовать их на более легких по сравнению с Олеем работах. Коллежского регистратора Якимашенко, подканцеляриста Шахова за содействие "начальнику Корпуса" в изготовлении фальшивых паспортов и ассигнаций отдали в солдаты и выслали в дальние сибирские полки. Отставной капитан дворянин Майборода состоял в тайном обществе недолго, однако мнение следователей о нем составилось как о человеке, который "вмешался в партию Олея за питьем вина" и был безнадежным к исправлению. За готовность обучить заговорщиков военному искусству его ожидала ссылка на жительство в Тобольскую губернию под присмотром губернского начальства. Аптекарь Гезель также был лишен личного дворянства и сослан на поселение в Сибирь. Туда же последовал колонист Бем "для страха и примера другим". Самые молодые заговорщики семинаристы Султанов, Кошевский и Шульженков за недонесение начальству и членство в обществе были исключены из духовного звания и записаны в солдаты на 25 лет с отбыванием службы при херсонском военном коменданте Ганжи.

Главного "рыцаря" Карла Олея перевезли в Санкт-Петербург и поместили в Шлиссельбургскую крепость. Дело заслушали в Сенате и приговор Екатеринославской палаты был конфирмован императором: "Быть посему. АЛЕКСАНДР".

ЧУБЧИК

ДАША БЕЛОУСОВА

1942 год. Славная, добрая Одесса переживает период оккупации. Румынская армия, воевавшая на стороне фашистской Германии, чувствует себя в городе довольно свободно. Население принимает непрошенных гостей по разному. Одни сопротивляются изо всех сил: воюют, взрывают... Другие настроены более спокойно. А некоторые, которым советская власть принесла лишь нищету с полной конфискацией, – пытаются вспомнить коммерческие навыки. Очередная попытка частного предпринимательства... Многонациональный свободолюбивый город продолжает жить своей жизнью. Каждый житель Одессы, как и всегда, продолжает переживать о своих близких, родных, любимых…
Весна приходит и во время войны. О, что это? Что это за невозможное видение? По цветущим улицам величаво движется шикарный автомобиль с открытым верхом. На обозрение почтенной публике в авто гордо восседает дивной красоты пара. Причем оба увлечены только друг другом. Да кто это? Как? Вы не узнали? Да, да, вы не ошиблись. Это Петр Лещенко и Вера Белоусова. Потерявшие голову от любви. На минуточку забывшие о горькой войне...
Все смешалось в жизни Петра Лещенко. Уроженец наших краев, житель виноградной Бессарабии, столичная бухарестская штучка... Полмира он объездил с гастролями. А пластинки с его голосом разлетелись по всему большому миру на радость слушателям. Как объяснить врожденную аристократичность Петра Константиновича? Этому не научишься. Или есть – или нет. Малограмотная мама, обладая абсолютным музыкальным слухом, с большим чувством исполняла украинские народные песни. Маленький Петя с раннего детства пел, а иногда выступал и на импровизированных представлениях в родном селе Исаево под Одессой. После переезда в 1909 году семьи в Кишинев (рано ушел из жизни отец, и мама вторично вышла замуж) Петра устроили в церковно-приходское училище. Там он постигал не только азы певческого искусства, но и азбуку сценического движения. Вообще карьера Лещенко выстраивалась неоднозначно. Все никак не удавалось определиться с жанром. Всесторонне одаренный юноша занимался всем сразу. Чего только стоят его лезгинки и арабские танцы с клинками? По воспоминаниям его современников, танцевал он превосходно. Еще бы! Ведь свое мастерство он оттачивал в балетной школе самой Веры Трефиловой (блистала на подмостках Мариинского театра) в самом гламурном городе Европы – Париже. В этой же балетной школе училась красавица Зинаида Закит, рижанка. Так в 1925 году Петр Лещенко познакомился со своей будущей супругой.

Выступления танцевального дуэта Лещенко – Закит имело оглушительный успех по всей Европе. Танцы были настолько разножанровыми, что пара могла самостоятельно выступать, в течение часа удерживая внимание публики. Часто в концертах, уже после танцевальных дивертисментов, Петр брал в руки гитару, подаренную отчимом, и с удивительным шармом исполнял цыганские песни и романсы. Тут нужно оговориться, что наполненное смыслом пение появляется чаще всего на основе определенных жизненных испытаний, питающих духовный цветок под названием мудрость. Еще в 1917 году Петр повоевал на Первой мировой. Был ранен. Бурное было время в начале 20 века… Пока Лещенко залечивал раны в госпитале, в Бессарабии сменилась власть. Теперь это была Румыния.

Главным все же оставалось искусство. Со временем Петр Лещенко виртуозно овладел гитарой и даже начал писать собственные довольно приличные песни. Голос у Петра был необыкновенный. Мягкость и глубина его бархатного баритона никого не оставляла равнодушным. Немного в мире певцов, которые не пропевают, а проживают песню. Среди наших мастеров нельзя не вспомнить о таланте Клавдии Шульженко, которая иногда, почти проговаривая песню, доносила всю суть. Или Алла Баянова. Начинала ведь она с Петром Лещенко в 1935 году (в то время дела у Петра Константиновича шли неплохо, он имел свой ресторан в Бухаресте под названием «Лещенко», в котором выступали две его младшие сестры и Алла), только нащупывая свой путь в искусстве пения романса.
Так как же все-таки Петр остановил свое внимание на пении? В 1929 году он вместе с супругой Зинаидой Закит возвратился в Кишинев. Они танцевали в лучших залах города (например отеля «Лондон»). Петь в больших залах Петру Константиновичу было трудновато. При всей самобытной красоте, голос не обладал большой силой, а с микрофонами мир был еще не слишком знаком. В 1931 году пара вынуждена была приостановить танцевальную карьеру. Они ожидали первенца. Петр и Зинаида переехали на родину супруги, в Ригу. Это тоже был счастливый случай. Петру пришлось больше внимания уделять вокальным тонкостям. Но есть еще одна, пожалуй, даже главная составляющая успеха певца. Это хороший репертуар. В Риге Петр Константинович начал сотрудничать с блестящими авторами того времени. Это были Оскар Строк («Черные глаза», «Мое последнее танго», «Спи, мое сердце», «Мусенька, родная») и Марк Марьяновский («Татьяна», «Вино любви», «Марфуша», «Дуня»). Лучшие шлягеры 30-40-х годов были написаны ими, а исполнены Петром Лещенко. Когда он открыл для себя возможность звукозаписи, его известность стала набирать обороты. Он записывался на лучших студиях мира: «Коламбия», «Парлофон», «Беллакорд», «Электрекорд» и др. Его называли «грамофонным певцом», но это его не обижало.
…Когда в Бухаресте в его ресторан стали захаживать немецкие офицеры, он как бы не придавал значения. А когда его направили с концертами в оккупированную Одессу, воспринял это как профессиональную обязанность. Пел в ресторане «Северный» на румынском и русском языках.
Здесь я делаю лирическое отступление, т.к. с этого момента жизнь Петра Константиновича переплелась с огромным генеалогическим древом моей семьи. Моя бабушка, Ольга Наркизовна Белоусова, является двоюродной сестрой Веры Георгиевны Белоусовой. Когда Вера Георгиевна приезжала из Москвы в родной город, они встречались и подолгу вспоминали молодость. В нашей семье одно время не разрешкали упоминать на людях о родстве с Лещенко, т.к. его творчество аж до 80-х годов считалось запрещенным. Хотя понятно было, что многие его слушали невзирая на табу. «Чубчик» знали все. А подлинно о знакомстве Петра и Веры я узнала от дедушки моей близкой подруги Владимира Вотрина. Он всю жизнь исполнял партию ударных инструментов в оркестре Одесского оперного (вы могли его запомнить в эпизодической роли в фильме «Любимая женщина механика Гаврилова». Он там играл самого себя).
Так вот, со слов Владимира Вотрина:
«Вера замечательно играла на аккордеоне. Аккомпанировала себе, исполняя всякие песенки. Училась она тогда в консерватории. Половина консерватории была влюблена по уши в темпераментную девятнадцатилетнюю брюнетку. И вот в городе появляется Петька. При первой же встрече между ними, по-моему, пробежала молния и грянул гром. Сначала Петька попросил меня познакомить его с красавицей черненькой. Затем и Вера обратилась ко мне с аналогичной просьбой. И все это почти одновременно. Их так потянуло друг к другу, что никакая сила уже не могла их удержать...»
А потом пришлось вновь бежать в Румынию. Петра Лещенко арестовали вместе с молодой женой. Ей дали 25 лет, но она сидела недолго. Он погиб в 1954 году в тюрьме в Бухаресте.
Это была самая настоящая любовь, которую Вера Георгиевна хранила в своем сердце долгие годы.
В этом году – 110 лет со дня рождения Лещенко. Вспомнит ли кто? Вот зашла в магазин «Диски та Касети» – а и нет там такого исполнителя...

Даша Белоусова
Журнал «Фаворит»

Я никогда не потеряю интереса к Одессе...

Тамара Белорусец 

Предлагаем читателям письменное интервью, которое г-жа Херлихи любезно согласилась дать редактору «Одесского Листка».