colontitle

Как Марк Шагал не в ногу шагал

Татьяна Орбатова

Николай Дронников. Автопортрет,  2000 г.  ( картон, смешанная техника)Николай Дронников. Автопортрет, 2000 г. (картон, смешанная техника)Николай Дронников является почетным членом Всемирного клуба одесситов. Здесь, в помещении клуба, на днях открылась выставка его работ.

— В Парижской школе всегда звучала русская нота. Одной из таких нот был и будет Николай Дронников. В первую очередь он - график. В этой технике написал портреты Иосифа Бродского, Анны Ахматовой, Евгения Рейна, Владимира Уфлянда, Булата Окуджавы, Александра Галича и многих других. Интересно то, что Николай Дронников изображает людей только за работой: то есть музыканта - играющим, поэта - читающим стихи. И вся масса рисунков предстает перед нами будто бы кадрами из неснятого фильма. А еще он пишет маслом - на холсте или картоне. И потому мы решили показать одесситам его парижские мосты, которые он запечатлел для всех нас в своих работах. Есть еще один приятный сюрприз для горожан - Николай Дронников подарил Одесскому художественному музею одну из своих картин и после закрытия выставки она поселится там навсегда, - рассказывает Евгений Голубовский.

А вот что о своем друге вспоминает Игорь Потоцкий:

— Николай Дронников прославился еще тем, что выпускает небольшими тиражами рукотворные книги. Это книги стихов Веры Хлебниковой, Елены Гуро, Геннадия Айги, Арсена Мирзаева и многих-многих других. У него - самая большая библиотека о русской эмиграции. В ней собрано более шестидесяти книг с автографами. Например, Корнилова, Деникина. Николай - человек удивительно интересный и культурный. Есть в его жизни и такие эпизоды, которые можно назвать по-настоящему судьбоносными. Это было в середине 60-х годов прошлого века. Он был во Франции, в гостях у своих знакомых художников, и ему удалось встретиться со всемирно известным маэстро Марком Шагалом. Дронников спросил у него, какими качествами должен обладать настоящий художник. И Шагал ответил, что, прежде всего, надо ощущать себя свободным человеком, а не "шагать в ногу единым строем", как это делается в СССР. И посоветовал Николаю эмигрировать в Париж. Только в 1972 году Дронникову удалось последовать совету Марка Шагала, так как все это время его не выпускали из страны. Ему стоило немалых сил уехать в туристическую поездку во Францию. Он знал, что не вернется домой, и поэтому ему пришлось сжечь несколько тысяч своих работ, так как вывезти их из СССР не представлялось возможным, а оставить кому-то из друзей - навлечь на их головы неприятности. Он приехал в Париж, и с тех пор у него начался совсем иной виток в творчестве. Кстати, уехал он за границу в один год с Иосифом Бродским.

Николай Дронников. Париж. Паводок, 1993 г. (масло)Николай Дронников. Париж. Паводок, 1993 г. (масло) Николай Дронников. Играет  Людмила Самодаева  (картон, смешанная техника)Николай Дронников. Играет Людмила Самодаева (картон, смешанная техника) Николай Дронников. Солнце над Сеной, 1980 (масло, смешанная техника)Николай Дронников. Солнце над Сеной, 1980 (масло, смешанная техника) Николай Дронников. Новый мост зимой, Париж, 1993 г. (масло)Николай Дронников. Новый мост зимой, Париж, 1993 г. (масло) Николай Дронников. Вид на остров Сан Луи, 1981 г. (масло)Николай Дронников. Вид на остров Сан Луи, 1981 г. (масло) Николай Дронников. Париж замело, 2005 г. (масло)Николай Дронников. Париж замело, 2005 г. (масло)

Памяти Валентина Катаева

Татьяна Орбатова

Валентин Петрович КатаевВалентин Петрович КатаевНакануне 110-й годовщины со дня рождения Валентина Петровича Катаева члены Всемирного клуба одесситов посетили семейный участок Катаевых на 2-м Христианское кладбище, где похоронены мать, отец, бабушка и дядя писателя. Потом было возложение цветов к мемориальной доске на доме № 4 по Базарной улице, в котором родился Валентин Петрович.

А затем состоялся вечер, посвященный юбилею писателя. Историки и краеведы говорили об его творчестве и одесском периоде жизни Катаева. Вел заседание вице-президент Всемирного клуба одесситов, редактор газеты «Всемирные одесские новости» Евгений Голубовский.

Представляем интервью почетного члена Всемирного клуба одесситов, писателя – Ростислава Александрова (Александра Розенбойма) газете АИФ в Украине.

В январе 1982 года, накануне 85-летия Валентина Катаева, одесский журналист и краевед Ростилав Александров побывал в гостях у писателя в подмосковном поселке Переделкино. О деталях этой встречи и пойдет речь в предлагаемом интервью.

— Александр Юльевич, как вам удалось уговорить Валентина Петровича на интервью? Говорят, он не любил откровенничать с журналистами.

— Мы были в хороших отношениях с одесским другом детства Катаева — Евгением Запорожченко. Это был очень интересный человек — инженер, электрик, яхтсмен. А жил он в Отраде. Кстати, в своих книгах Катаев представил Запорожченко, как Женю Дубастого. Вот я и заручился его поддержкой. Находясь в Москве, я позвонил Валентину Петровичу в Переделкино. К телефону подошел сын писателя Павел. Я представился и сказал, что хотел бы встретиться с его отцом. Павел спросил у Валентина Петровича, могу ли я прийти, и тот назначил мне время.

— Каким был рабочий кабинет Катаева?

— Он располагался на втором этаже дома, подниматься пришлось по деревянной лестнице. Бросалась в глаза скромная обстановка. В кабинете было только самое нужное для работы: кушетка, большой письменный стол, книжный шкаф, кресла с гнутыми подлокотниками и журнальный столик. На спинке стула висел мягкий халат. Валентин Петрович был одет в теплую клетчатую куртку. Мне хотелось преподнести ему что-нибудь необычное. Вот я и раздобыл через нашего земляка-коллекционера фотографию парохода «Тургенев». Помните, именно о нем писал Катаев в «Белеет парус одинокий». Писатель необычайно обрадовался. Сразу же позвал супругу — Эстер Давыдовну: «Вот мой пароход!». А потом, успокоившись, рассказал, что у «Тургенева» был «конкурент» — пароход «Васильев».

— О чем вы говорили с Валентином Петровичем?

— Я зашел к нему в дом в час дня, а уехал в Москву последней электричкой. Так что говорили мы долго, хотя показалось, что прошло всего несколько часов. Кстати, у него был неистребимый одесский акцент. Валентин Петрович вел себя очень раскованно и откровенно говорил все, что думает, в частности, о советской власти, без обиняков, несмотря на то, что сам был Героем Социалистического Труда. В разговоре мы затронули и тему литературных жанров. Он сказал: «Я не признаю жанров, это выдумали словесники. Пушкин демонстративно назвал «Евгения Онегина» романом в стихах. А Гоголь «Мертвые души» — поэмой. Нельзя раздирать искусство на жанры». Таким было его мнение.

Валентин Петрович подчеркнул, что к русскому языку относится с большой строгостью, не покушаясь на синтаксис и грамматику. «Я очень мало применяю неологизмы и соблюдаю все правила русского языка. Но делаю покушение на конструкцию произведения. Новаторствуюсь в архитектуре вещи». А потом добавил: «К деталям нас приучил Гомер, от него пошел «реализм деталей».

Мастер деталей

— Валентин Петрович мастерски описывал в своих произведениях, казалось бы, незначительные детали.

— Да, он был мастер деталей. Первым его произведением, которое я читал в детстве, был «Белеет парус одинокий». Могу сказать, что для меня и моих сверстников он стал первым путеводителем и справочником по старой Одессе. Откуда еще можно было узнать, что некогда существовала газета «Одесский листок»? Или о том, что на монетах был тогда изображен не герб Советского Союза, а двуглавый орел. Школы назывались гимназиями, а сами гимназисты носили форму, что по городу разъезжала конка. А еще о том, что была Ришельевская, а не улица Ленина. Валентин Катаев обладал поистине уникальной памятью. Он помнил цены на продукты, одежду, тетради. Писатель утверждал, что именно деталь заставляет читателя поверить в подлинность описываемых событий. И говорил: «Я бы хотел писать совсем без деталей, но для этого надо быть гениальным писателем…»

— Он был признанным советским писателем, но и его произведения подвергались цензуре.

— Тогда все подвергалось цензуре. Помню, когда речь зашла об экранизации его произведений, Катаев сказал, что ему понравилась первая экранизация «Белеет парус одинокий» (потом были «Волны черного моря», поставленные по всем четырем его романам). Однако за первое издание романа «Катакомбы», которое носило название «За власть Советов», его, дескать, «ударили по мозгам» цензоры. Причем били не только его, но и Фадеева за «Молодую гвардию». Причина была общей: судя по произведениям, подпольщики боролись с оккупантами без «руководящей роли партии». Вот и пришлось вносить в текст изменения. Так Катаев ввел в «Катакомбы» связника из Москвы и еще многое другое.

— Говорил ли Валентин Петрович, какие из своих произведений он бы хотел еще увидеть на экране?

— Он сказал, можно экранизировать повесть «Кубик», но для этого нужен Федерико Феллини.

Последний приезд

— Говорят, что Катаев однажды перестал приезжать в Одессу, хотя и бывал в Кишиневе. Он не рассказывал, почему?

— Я тоже спросил его об этом. Валентин Петрович рассказал, что его однажды пригласили на юбилей освобождения Одессы. Он очень обрадовался и приехал восьмого апреля. Однако его, дескать, встретили без надлежащей торжественности и привезли в гостиницу «Черное море», хотя он хотел в «Лондонскую». Кроме того, девушка-регистратор попросила его подписать бумагу, где говорилось, что Валентин Петрович должен освободить гостиничный номер 11 апреля до 12 часов дня. Гость молча расписался. А девятого апреля отправился в гости к Запорожченко, с которым они пошли на улицу Княжескую (тогда еще Баранова), где жил Бунин и раньше часто бывал сам Катаев. Вечером того же дня Валентин Петрович покинул Одессу и с тех пор сюда не приезжал.

Многие, наверное, по-разному расценят такое решение. Но что бы там ни говорили, а любовь Катаева к Одессе меньше потом не стала. Мимо Переделкино проходит поезд «Москва — Одесса», и эмоции Валентина Петровича выразились в таком стихотворении:

Каждый день, вырываясь из леса,
Как любовник в назначенный час,
Поезд с белой табличкой «Одесса»
Пробегает, шумя, мимо нас.

Пыль за ним завивается душно,
Стонут рельсы, от счастья звеня,
И глядят ему вслед равнодушно
Все прохожие, кроме меня…

Накануне 110-й годовщины со дня рождения Валентина Петровича Катаева члены Всемирного клуба одесситов посетили семейный участок Катаевых на 2-м Христианское кладбище, где похоронены мать, отец, бабушка и дядя писателя.Накануне 110-й годовщины со дня рождения Валентина Петровича Катаева члены Всемирного клуба одесситов посетили семейный участок Катаевых на 2-м Христианское кладбище, где похоронены мать, отец, бабушка и дядя писателя.Цветы от Всемирного клуба одесситов возлагают Леонид Рукман (на переднем плане), Ростислав Александров (слева) и Аркадий Креймер.Цветы от Всемирного клуба одесситов возлагают Леонид Рукман (на переднем плане), Ростислав Александров (слева) и Аркадий Креймер.На вечере памяти Валентина КатаеваНа вечере памяти Валентина КатаеваВыступает коллекционер А. Дроздовский.Выступает коллекционер А. Дроздовский.

Ожоги афганской войны

Татьяна Орбатова

Памятник воинам-афганцам, установленный в парке имени Шевченко (скульптор - Анатолий Степанов) в 2000 году.Памятник воинам-афганцам, установленный в парке имени Шевченко (скульптор - Анатолий Степанов) в 2000 году.Мой одноклассник Сергей Колесников после окончания Одесского артучилища уехал воевать в Афганистан. Сам настоял на таком решении, хотя и была возможность остаться служить в Одессе. Несколько лет мы переписывались. Но сколько я ни спрашивала в письмах: «Как там?», он ни разу не обмолвился о войне. Только между строк читалось, что совсем непросто.

Возвращались другими

Когда Сережа вернулся и пришел в гости, я поняла причину молчания. Передо мной стоял совсем другой человек, на темном от загара лице и отстраненном взгляде которого ясно отпечаталась война. Потом я узнала, что он был контужен и лежал в госпитале. Недавно на встрече выпускников Сергей рассказал:

— Самым необычным после возвращения в Одессу мне показалось не только освещение ночного города и асфальтированные улицы. Я еще долго не мог привыкнуть к тому, что можно спокойно передвигаться по улицам, не рискуя получить пулю.

Нечто подобное испытывали все

Заместитель председателя Одесского городского союза ветеранов Афганистана Геннадий Глотов (снимок военных лет)Заместитель председателя Одесского городского союза ветеранов Афганистана Геннадий Глотов на протяжении трех лет участвовал в афганской войне. Был начальником политотдела дорожно-комендантской бригады, обеспечивавшей вывод войск из Кабула через горы Саланг на Термез. Говорит, что в первые дни после возвращения в Одессу по привычке машинально проверял, на месте ли пистолет.

— Прогуливаясь с женой, по привычке шел вперед, как бы выстраиваясь в колонну по одному. А еще, помню, ехал в такси, и вдруг показалось, что меня волочат по асфальту: слишком низким оказалось сидение. Захотелось забраться на крышу: по территории Афганистана мы передвигались чаще всего сверху на БТРах, чтобы в случае подрыва успеть спрыгнуть и укрыться, — вспоминает Геннадий Михайлович.

Он знает, о чем говорит. Однажды, 31 декабря 1987 года, когда возвращался в Кабул, в его БТР выстрелили из гранатомета. Буквально кожей ощущал, как летит граната. Тогда повезло — все обошлось. Зато в конце 1988 года машина, в которой ехал Геннадий Глотов, подорвалась на мине. В итоге — осколочные ранения, контузия. Операцию делали в Кабуле, а вот от реабилитации в Союзе он отказался: спешил вернуться к своим ребятам.

— После выписки из госпиталя орден «Дружбы народов» мне вручал глава республики — Наджибула. Так крепко пожал мою раненую руку, что я чуть не потерял сознание от боли, — вспоминает Геннадий Михайлович.

По особым законам

Заместитель председателя Одесского городского союза ветеранов Афганистана Геннадий Глотов (снимок военных лет)Заместитель председателя Одесского городского союза ветеранов Афганистана Геннадий Глотов (снимок военных лет)В 1988 году к ним приехал известный журналист Артем Боровик, собиравший материал о неуставных отношениях в армии. Зона ответственности бригады почти 600 км. Побывав везде, где хотел, Артем отметил, что в бригаде, дескать, очень замкнутые солдаты — ничего не рассказывают.

— Я предложил ему записаться в нашу бригаду. После нескольких боевых операций он бы многое понял, — вспоминает Геннадий Михайлович. — Просто на войне все обстоит иначе. Если спрятавшегося в бою за валун и кричащего от страха 18-летнего парнишку приведут в чувство, то это нельзя назвать неуставными отношениями. На войне свои законы. Здесь надо быть внутренне собранным и выполнять все распоряжения офицеров, чтобы и самому выжить, и помочь это сделать товарищам.

И вообще, тем, кто служил в Афганистане, достаточно было обмолвиться несколькими словами или переглянуться, чтобы понять друг друга. Человеку со стороны это могло показаться замкнутостью, — продолжает рассказ Геннадий Михайлович.

Часто родители, чьи дети уходили воевать в Афганистан, говорили, что только ребят из простых семей туда отправляют. Дескать, сыновья высокопоставленных чиновников в Афгане никогда не окажутся. Я поинтересовалась у Геннадия Глотова, насколько это правда. Он ответил, что чаще всего так и было. Хотя иногда при штабе служили дети чиновников. Но ему нередко звонили из Москвы их влиятельные родственники с просьбами не посылать чад в горячие точки или намекали, что пора бы представить детей к очередному званию. Однако были несколько человек, которые не отсиживались в безопасных местечках. Например, начальник штаба 40-й армии — сын бывшего министра обороны Советского Союза Сергея Соколова. Или один из командиров полка — сын генерала армии Валентина Варенникова. Геннадий Михайлович отозвался о них, как об очень смелых и толковых людях.

Не верьте, что было не страшно

— Если вам кто-то скажет, что в Афгане ничего не боялся — не верьте ему. Страшно было всем, — говорит член Одесского городского союза ветеранов Афганистана Михаил Савченко. С 1981 года до конца апреля 1983 года он служил в провинции Шинданд в должности начальника клуба реактивного полка.

Его первые впечатления после прибытия в Кабул: 55 градусов жары, палящее солнце и навязчивая мысль о возвращении домой. Вспоминает, как зашел в палатку, где было настоящее пекло, и увидел двух офицеров, собиравшихся лететь на родину. Плеснув в стаканы спирт, они предложили Михаилу выпить с ними. Жара и запах алкоголя показались невыносимыми.

— Ничего, скоро привыкнешь, — усмехнулись офицеры.

— Ваши коллеги-журналисты часто спрашивают о первом боевом крещении. Так вот, могу сказать, что нередко первая боевая операция приводила новичков к какому-то внутреннему параличу. Такое было и со мной. Когда стреляют в горах, то пули летят с одной стороны, а вот выстрелы слышатся с другой. Возникает полная растерянность, мешающая собраться с мыслями, — делится впечатлениями Михаил Федорович.

Он не хотел говорить о смерти, которая была постоянной спутницей солдат и офицеров. Сказал только, что лица тех, кто погиб, навсегда отпечатались у него в памяти.

Особая часть

Именно в такой части служил рядовой Анатолий Цыба. Он с детства мечтал быть пограничником и вот в 1987 году попал служить в Термез. Афганистан видел не только издалека. Будучи связистом десантно-маневренной группы, неоднократно пересекал границу между двумя государствами на вертолете.

— Мы заботились о том, чтобы бандформирования не мешали выводу советских войск. В нашу задачу входили охрана государственной границы, разведка и сбор информации, — говорит Анатолий. — А поэтому под рукой всегда был боекомплект — гранаты и патроны, а также спальный мешок и сухой паек: каша, тушенка и сигареты.

Вот уже год, как Анатолий Цыба возглавляет союз ветеранов Афганистана Суворовского района. Считает своим долго активно участвовать в военно-патриотическом воспитании молодежи. Нередко он вместе с товарищами проводит уроки мужества в школах. Кроме того каждый год в Суворовском районе проходит фестиваль афганской песни. Но самая большая гордость Анатолия и членов союза — музей, посвященный событиям афганской войны, наверное, единственный в своем роде во всей Одесской области. В музее размещены стенды с фотографиями участников боевых действий, макеты боевого оружия, витрины с подлинными документами — письмами, почетными грамотами и афганскими листовками. На Стене памяти — фамилии погибших воинов-интернационалистов Суворовского района. На двух стенах зала воспроизведена панорама боя на перевале Саланг.

В Одессе и Одесской области насчитывается 7500 участников боевых действий в Афганистане. В огне той воины погибло 220 человек.

Память жива

Дню чествования участников боевых действий на территории иностранных государств и 18-й годовщине вывода войск бывшего СССР из Республики Афганистан в Одессе был посвящен ряд мероприятий. Среди основных: встреча глав районных администраций с участниками боевых действий, членами семей погибших военнослужащих и активом Союза ветеранов Афганистана. Памятному дню посвящены открывшаяся в фойе горисполкома фотовыставка и экспозиция в управлении внутренней политики Одесского горисполкома. В Малом зале горисполкома одесский городской голова Эдуард Гурвиц встретился с членами Союза ветеранов Афганистана, наградив многих из них почетными знаками и вручив ордера на новые квартиры.

Сегодня в 13 часов в Свято-Ильинском монастыре состоится поименная панихида по погибшим военнослужащим, а затем митинг памяти, который закончится в Парке Шевченко поминальным обедом.

На маршеНа маршеКандагар. Руководство штаба 40-й армии.  В первом ряду третий справа – Борис Громов.Кандагар. Руководство штаба 40-й армии. 
В первом ряду третий справа – Борис Громов.

Правда о «Королевском батальоне»

Татьяна Орбатова

«Солдаты — это самые беспощадные судьи!
Они по всей стране разнесут все, что пережили в армии.
И боль, и славу. Унижения и честь!»

Одессит Александр Ружин, автор книги «Королевский батальон»

И все-таки истину отменить невозможно. Во всяком случае, в этом уверены прошедшие афганскую войну солдаты и офицеры 1-го мотострелкового батальона 682 полка (мсп). Они считают делом своей чести рассказать правду о том, что случилось 30 апреля 1984 года. Тогда во время проведения боевой операции в ущелье Хазара (Панджшер) более шестидесяти военнослужащих вместе с комбатом, ротными и взводными погибли под пулями наемников, а остальные — ранены. Те, кто остались в живых, уверены — это был самый черный день афганской войны, так как за все ее годы не было столько потерь в одном бою. Недавно на одном из одесских телеканалов был показан фильм Николь Кустовой «Королевский батальон». Благодаря этому зрители смогли увидеть фотографии всех погибших офицеров и солдат 1-го мотострелкового батальона.

«Лев, мы проиграли»

Возможно, кто-то скажет, что ни к чему ворошить прошлое. Ведь об афганской войне написано немало книг, мемуаров и газетных статей. И значит, это время — перевернутая страница истории. Но мои собеседники не могут его не вспоминать, так как до сих пор у каждого перед глазами лица погибших друзей и командира. А генерал-лейтенант Лев Горелов не может забыть тот день, когда решался вопрос о вводе войск в Афганистан.

С 1975 по 1979 год Лев Николаевич был главным военным советником в этой стране. Именно он готовил афганскую армию к боевым действиям с бандформированиями, дислоцирующимися в Пакистане. В октябре 1979 г. Горелова вызвали в Москву на заседание Политбюро. Леонид Брежнев потребовал доложить обстановку в Афганистане, что тот и сделал. Генеральный секретарь ЦК КПСС сообщил, что планируется введение советских войск на территорию ДРА. Лев Николаевич возразил: делать этого нельзя. И привел более чем вескую аргументацию.

— Я сказал Брежневу, что если мы сделаем такой шаг, то Америка предоставит большую помощь наемникам в Пакистане, то есть основательно оснастит и вооружит их. Пояснил: если введем войска, то советские солдаты будут воевать в первом эшелоне, а афганские — во втором. Это значит, что главный удар примут на себя наши солдаты и офицеры. И главное, наша армия не готова еще полнокровно воевать в горах. В этом я убедился, глядя на советников, которые прибывают для работы в Афганистан. У них нет подобного опыта боевых действий, а у солдат и подавно, — вспоминает Лев Николаевич.

После этой речи ему предложили попить чайку в соседней комнате, пока будет докладывать обстановку один из представителей Ю. Андропова. Горелов пил чай, а примерно через час вышел начальник Генштаба Николай Васильевич Огарков.

— Он сказал: «Едем». А после того, как мы сели в машину, добавил: «Лев, мы проиграли». И тогда я понял, нас не поддержали, и война все-таки будет, — с горечью говорит Лев Горелов. Вскоре его отозвали из Афганистана как «несогласного с политикой партии» и отправили служить в Одесский военный округ.

Комбат-батяня…

Александр Королев, так звали комбата. Поэтому солдаты окрестили свой 1-й мотострелковый батальон (мсб) 682 полка «Королевским».

— Это был авторитет! Всегда подтянутый, серьезный, и в то же время душевный. В нем чувствовалась такая уверенность, что хотелось быть ближе к нему. В свои 29 лет он относился к нам как отец родной. Мы не просто уважали комбата, мы были преданы ему, — рассказывает ветеран батальона, одессит Александр Ружин.

Лейтенант Ружин был направлен в воинскую часть за восемь месяцев до того, как это подразделение вошло в Афганистан. Он вспоминает, что еще в Термезе, где дислоцировался батальон, солдаты часто думали о будущем. Они знали, что им предстоит воевать в Панджшерском ущелье, а поэтому готовились серьезно, хоть и относились к предстоящему с наивным воодушевлением. Слово «патриотизм» для них не было пустым звуком. Все они мечтали выполнить свой «интернациональный долг», как того требовала Родина. Но хотели воевать обязательно под командованием Александра Королева. Говорили о многом, но были уверены, что обязательно выживут и вернутся с войны.

Многие из них могли не рисковать, а служить в Термезе. Например, командир 2-й роты Сергей Курдюк (погиб в ущелье Панджшер) — сын полковника из штаба округа. У Сережи была возможность остаться в СССР, но он был патриотом своей страны и хотел разделить участь комбата и своих солдат. Командир взвода Рустем Аблаев и его жена считались показательной танцевальной парой, «изюминкой» художественной самодеятельности воинской части. Поэтому Рустема всячески пытались уговорить остаться в Союзе, но он сделал выбор в пользу Афганистана. Рядового Дмитрия Мавродия по состоянию здоровья не отпустили на войну врачи. Но когда 14 марта 1984 года батальон вошел в Афганистан, Дмитрию удалось самовольно перейти границу, чтобы быть вместе с ребятами. Он добрался до «Королевского батальона» и погиб 30 июня 1984 года во время проведения одной из боевых операций. Кстати, Рустем Аблаев вернулся домой инвалидом.

Приказ — в ущелье без прикрытия

Все, кто рассказывали мне о том, что случилось в ущелье Панджшер, были единодушны: 1-й батальон зарекомендовал себя в Афганистане как мощное, боевое, профессиональное воинское подразделение. На его счету десятки успешно проведенных боевых операций. Вследствие чего, по их мнению, противник охотился именно за этим батальоном. 30 апреля 1984 года солдаты уже знали, что предстоит неравный бой с наемниками на господствующих высотах. Но они приняли бой и выполнили ПРИКАЗ!

— 8 апреля во время очередной боевой операции мы не на шутку сцепились с бандой. В ходе перестрелки погиб взводный Рома Алябин, я получил тяжелое пулевое ранение в грудь. Когда выносили с поля боя, помню, сделали обезболивающий укол. Ко мне подошел комбат, и я дал ему слово, что обязательно вернусь. На что комбат ответил: «Саша, не повезло тебе, лучше оставайся в Союзе...» А в начале мая в госпиталь стали поступать раненые бойцы нашего батальона. Они-то и рассказали, что попали в настоящий ад и о том, что комбат Королев, как и многие из наших, погиб, — вспоминает Александр Ружин.

Он говорит, что психология интернатовца и суворовца сделали свое дело — лейтенант Ружин вернулся в Афганистан. В свою роту его не пустил генерал Ремез — начальник политотдела 40-й армии. Пришлось продолжить службу в других частях. Были потом и Кабул, Джелалабад и Кандагарская бригада, но в его сердце навсегда осталась гордость за принадлежность к 1-му «Королевскому батальону».

Сегодня Сергей Куницын — губернатор Севастополя. А в 1984 году в Афганистане он был командиром отделения в 1-м мсб. Он рассказал, что в те дни проводилась большая военная операция. На кабульской трассе душманы подорвали два моста, и эту территорию взяли под охрану бойцы сводной роты, в составе которой и был сержант Куницин. По этой причине в ущелье Хазара сводная рота дошла только 1 мая, когда батальон был уже расстрелян.

— Вернувшись после окончания этой операции, я зашел в палатку, где мы жили. Увидел пустые кровати, на них — много писем. Это были весточки из Союза. Родные и близкие погибших еще не знали, что их детей и мужей уже нет в живых. Мой товарищ Рустем Ахметов, который сейчас живет в Крыму, был в шоке, когда рассказывал, как опознавал трупы. У всех нас тогда возникли вопросы: как это могло произойти? Почему ребята вошли в ущелье без прикрытия? Командование же пыталось найти виновных. Хотели было обвинить в этой трагедии самого Королева (дескать, чего с мертвого спросишь). Но мы подняли бунт, и тогда нашли крайнего — командира полка подполковника Петра Сумана. Хотя на самом деле жестокий приказ отдал командир дивизии Виктор Логвинов. Об этом нам стало известно от начальника связи полка Юрия Васюкова, — делится воспоминаниями Сергей Владимирович.

Под огнем снайперов

Это письмо прислал мне из Никополя бывший рядовой 1-го батальона Александр Поплетаный. Он был участником событий в ущелье Панджшер:

«… Утром 30.04.1984 года командир батальона Королев поставил нам боевую задачу. При этом объяснил, что прикрытия с гор не будет. Мы должны были следовать по ущелью. Знали, что комбат не хотел идти без прикрытия, но командование приказало идти, пообещав, что нас поддержат вертолеты с воздуха. Королев предупредил, чтобы шли очень осторожно, так как в ущелье замечено передвижение большого количества людей. Батальон был разделен на две группы. Королев пошел с левой стороны, а вторая рота — с правой. Ближе к обеду мы попали под мощный перекрестный огонь стрелкового оружия: это оказалась засада. Мы находились вместе с командиром роты Сергеем Курдюком, который своим личным примером вдохновлял и успокаивал нас.

Через два часа прилетели вертолеты. Они вели огонь по душманам, но те находились так близко, что высеченные осколки камней летели в нас. Наемники ударили по вертолетам из крупнокалиберных пулеметов, и поэтому те улетели. После обеда поступило сообщение, что ранен Королев. Тем не менее он все равно продолжал руководить боем. По нашим ребятам умело стреляли снайперы. А к наступлению ночи душманы и еще какие-то люди европейской национальности, одетые в спортивные костюмы, спустились к нам и стали закидывать гранатами. Они собирали оружие, добивали раненых. Я был ранен в левую ногу, но меня они не заметили — ушли в горы…»

Кто виноват?

В книге генерал-полковника В. Меримского «В погоне за «Львом Панджшера» есть ссылка на гибель 1-го мотострелкового батальона 682-го полка и дается оценка действиям тех, кто якобы виноват в этом: «Подполковник П. В. Суман зачастую забывал, что только он лично несет персональную ответственность за целесообразность принятого решения на бой, правильность и обоснованность решений, принимаемых в ходе боя, за наиболее эффективное использование сил и средств в бою, за выполнение боевых задач и, конечно, за жизнь подчиненных. Только этим можно было объяснить, что в ходе боев в ущелье Панджшер подполковник П. В. Суман изменил свое, утвержденное командиром дивизии решение, которое не было вызвано условиями обстановки, и не доложил ему об этом. Он приказал капитану Королеву наступать вдоль ущелья без предварительного овладения господствующими высотами, прилегающими к нему. Командир батальона, получив такой приказ, сам никаких мер не принял…»

Как говорится, что написано пером, того не вырубишь топором. Но есть живой свидетель, опровергающий эту точку зрения. Юрий Васюков был в то время начальником связи 682-го мсп и обеспечивал переговоры между командирами дивизии, полка и батальона.

— Накануне афганские осведомители дали сведения (как потом оказалось, ложные), что на одной из гор есть вражеские склады с оружием. В связи с этим надо было, говоря языком военных, «реализовать разведданные», то есть проверить информацию. Направили 2-й батальон 682-го мсп. Чуть позже пришло еще одно срочное сообщение, тоже, как впоследствии выяснилось, ложное, — о том, что надо проверить ущелье Хазара. Туда и отправился 1-й батальон. Как только батальон вошел в ущелье, командир полка Петр Суман приказал Александру Королеву остановиться, обеспечить всех пищей, а затем занять высоты. Но командир дивизии Виктор Логвинов потребовал, чтобы батальон, не занимая высот, двигался дальше по ущелью. Королев отказывался, Суман его полностью поддержал. Но командир дивизии «влез в сеть» и заявил комбату, что отстраняет Сумана от руководства батальоном и приказал идти дальше не занимая высот. Королев отказывался это делать, но Логвинов пригрозил ему трибуналом, пообещав, что вышлет для прикрытия пару звеньев вертолетов, — рассказывает Юрий Михайлович.

По его словам, на следующее утро после того, как батальон Королева попал в засаду и ребята, выполняя приказ, погибли, представители военной разведки изъяли карты боевых действий и аппаратные журналы полка. А потом был суд над подполковником Суманом в Ташкенте. Юрий Васюков давал показания на следствии, находился в зале суда и видел своими глазами оправдательный вердикт — командир полка и командир батальона действовали согласно уставу. Чуть позже командира 108-й мотострелковой дивизии Логвинова отстранили от занимаемой должности.

— Когда по рации передали, что 1-й батальон зажали наемники в горах, мы бросились в горы выручать ребят. Но расстояние было приличное — не успели. Было очень обидно и больно за пацанов, — вспоминает бывший командир отделения 2-го батальона, житель Ильичевска Александр Кошевой.

«В Афганистане, в черном тюльпане…»

По словам Сергея Куницына, условия жизни в Афганистане его однополчан были совсем непростыми. Полк располагался в поселке Руха Панджшерского ущелья, «столице» самого могучего афганского полевого командира — Амад Шаха Масуда. Он говорит, что это было страшное место дислокации. Почти 40% личного состава страдали дистрофией, многие болели малярией, тифом, желтухой, дизентерией.

— Все письма, которые отправляли солдаты домой, проверялись. Нам было запрещено писать правду об афганской войне. А если кто-то и пытался откровенничать с родными, письма «терялись» или приходили адресату в поврежденном виде, — рассказывает Сергей Владимирович.

Но не только это запрещалось. Помните, в песне Александра Розенбаума есть такие слова: «В черном тюльпане те, кто с заданья, едут на родину милую, в землю залечь. В отпуск бессрочный, рваные в клочья…». Так вот, родным погибших воинов «Королевского батальона», как рассказал Александр Ружин, позволили придать земле тела своих детей и мужей лишь после праздника 9 Мая. И только рядового Мурзали Нурматова похоронили в тот же день, когда гроб с его телом привезли на Родину, — 5 мая.

На похоронах родные и близкие тоже не остались без особого «внимания». В Чернигове хоронили солдата 1-го батальона Олега Шаповала. Его мать Светлана Леонтьевна вспоминает:

— Перед глазами до сих пор живой коридор, в который выстроились учащиеся школы №27, провожая в последний путь моего сына. Позже завуч по воспитательной работе Валентина Коваленко мне рассказала, что после похорон к ней подошли представители органов госбезопасности. Эти люди упрекали ее в том, что она привлекла к церемонии школьников. А еще прямо на похоронах подошли к моему брату и сказали: успокойте маму, она плохо говорит о правительстве.

Из письма родного брата Мурзали Нурматова:

«…Люди из военкомата в похоронах не участвовали. Выгрузив гроб, они сразу же уехали, правда привезли потом 50 кг риса и 25 кг мяса. Но это обернулось унижением. Не прошло и месяца после похорон, как приехал заведующий складом горторга и потребовал внести деньги за рис и мясо. Отец обратился к военкому города, на что он ответил: твой сын, ты и плати. И отец заплатил…».

Первый мотострелковый жив!

23 года прошло с того дня, как погибло более шестидесяти военнослужащих 1-го мотострелкового батальона, в том числе 18 офицеров и прапорщиков. Тогда, 30 апреля 1984 года любой из тех, кто остался в живых, мог находиться рядом с комбатом. Но у каждого своя судьба.

30 апреля этого года все, кто остались в живых, намерены собраться в городе Балабаново Калужской области на могиле своего комбата Александра Королева. Инициаторами этого стали ветераны батальона. Один из них, Александр Ружин, в течение последнего года разыскивал сослуживцев, а также родных и близких погибших. Предполагал, что сложно будет отыскать людей на бывшем постсоветском пространстве. Но получилось иначе. Сначала нашел адреса по Книге памяти, написал письма в администрации по месту захоронений боевых товарищей — и сразу возникла цепная реакция. Как он говорит, все очень быстро «нашлись». Завязалась переписка с родителями, вдовами и детьми боевых товарищей. К сожалению, многие «королевцы» умерли уже после войны.

— Я собираю материал для книги о нашем батальоне. Хочу, чтобы дети моих боевых друзей (практически у всех погибших ребят — сыновья) знали правду о своих отцах. Сейчас могу сказать наверняка — первый мотострелковый жив! И мы будем поддерживать его славные боевые традиции. Будем чтить память наших ребят, защищать интересы их семей. В январе этого года ко мне в гости приезжал сын комбата Дмитрий Королев. Мы много общались. Внешне он — вылитый отец, и в жизни хочет быть достойным его — нашего командира. Уверен, что у Димы это получится.

— Общие потери и перенесенные трудности сплачивают людей. Мы всегда стремились объединиться. Делать это в 80-е годы помогал комсомол. Тогдашние руководители Сергей Гриневецкий и Владимир Левчук никогда не оставляли нас без внимания и заботы о семьях погибших. Это большое дело. Но нам бы хотелось, чтобы те горькие уроки, которые дала всем жителям бывшего СССР афганская война, не прошли даром для политиков, которые находятся сегодня у власти в Украине, России, Белоруссии и других странах СНГ. Человеческая жизнь — слишком большая цена за опрометчиво принятые решения, — отмечает напоследок Александр Вячеславович.

Крайний слева - капитан Александр КоролевКрайний слева - капитан Александр КоролевНа БМП - замполит второй роты 1 мсб Александр РужинНа БМП - замполит второй роты 1 мсб Александр Ружин

Голкипер «Черноморца» Георгий Городенко: Я – воспитанник «пересыпского» футбола

Татьяна Орбатова

Одесситы 60-х помнят то "чемпионское время"...Одесситы 60-х помнят то "чемпионское время"...

Фамилия вратаря Городенко мне давно известна. Мой папа, большой любитель футбола, нередко ее называет, когда речь заходит о «Черноморце».

– Очень подвижный, ловкий и рационально мыслящий вратарь. Он умудрялся взять очень сложные мячи! – так охарактеризовал его папа. Когда же я встретилась с Георгием Городенко, поразилось тому, что он в свои семьдесят лет не утратил оптимизма. Веселый, энергичный, доброжелательный человек – таким я его увидела.

Жора с Пересыпи

Георгий ГороденкоГеоргий Борисович хоть и родился в Одессе, но до 1949 года вместе с родителями (папа был морским офицером, капитаном первого ранга) проживал в разных городах СССР. Ему исполнилось пятнадцать лет, когда семья окончательно перебралась в Одессу. Жили на Пересыпи.

– Учиться пошел в школу № 30, что на Ярмарочной площади. А «казенить» мы с ребятами бегали через дорогу. Там был стадион Завода имени Октябрьской революции (ЗОР), где мы играли в футбол. Меня в свое время сильно впечатлил художественный фильм «Вратарь», и поэтому я предпочитал стоять на воротах, – с улыбкой вспоминает Георгий Борисович.

Именно на этом стадионе очень скоро его заметил тренер первой команды завода Григорий Кравченко. Видел, что мальчишка хорошо ловит мяч, вот и предложил ему играть за детскую команду завода. Как говорит сам Георгий Городенко, в те времена все ребятишки увлекались этим видом спорта – мяч «пинали» на любом пустыре, у дороги. И попасть в заводскую команду было великим делом. Хотя бы потому, что в пятидесятые годы прошлого столетия престиж одесских заводских команд был очень высок.

Двое умных, третий – футболист?

Георгий Городенко - Ворота на замкеГеоргий Городенко - Ворота на замкеВ Одессе было немало футбольных клубов. Между собой сражались футболисты Завода им. Октябрьской революции, Автосборочного завода, «Кислородмаша», «Красной гвардии», «Стройгидравлики», «Январки», трамвайно-троллейбусного управления и многие другие. Георгий Борисович рассказал, что в каждом клубе было пять команд – детская, юношеская, и взрослые – третья, вторая и первая.

– Мой папа, когда я ему сообщил о том, что меня пригласили в заводскую команду, вспомнил строки из анекдота: было у отца три сына, двое умных, а третий – футболист. Нет, он меня не отговаривал, но было видно, что ему это не очень импонирует. Правда, потом у него мнение изменилось. Год я был членом детской команды. Помню, запихну в авоську спортивный костюм и около пяти пар носков и на тренировку. Ведь тогда у нас были проблемы со спортивной обувью. Но нам отдавали «буцы», которые носили старшие футболисты из заводского клуба. Буцы эти приходили в негодность, их скопом собирали и отдавали в починку. А потом в раздевалке мы разбирали между собой отремонтированную обувь: старались по размеру. Но иногда размер был больше – вот и наденешь несколько пар носков, затем натянешь на ноги буцы и вперед – на поле, – улыбается он.

В 1952 году из первой (основной) команды ЗОР ушел вратарь и Жору Городенко поставили на ворота. Как он вспоминает, поначалу он не мог назвать своих коллег по имени. Ведь они все были взрослыми людьми, а он еще совсем юный. Так и кричал им: дядя Вася, дядя Петя.

ФШМ

В этом же году в Одессе появился первый прообраз футбольных детско-юношеских школ – футбольная школа молодежи. Подобных школ в Советском Союзе было немного – пять или шесть. Приказом областного спортивного комитета вся перспективная молодежь, которая играла в футбол при заводских командах, должна была перейти в школу. Правда, Георгий Городенко не хотел покидать свой родной клуб, но парню объяснили, что если он собирается за нее играть, то команде будут засчитывать поражение. Пришлось смириться, и молодой «зоровец» стал воспитанником футбольной школы. Вместе с ним в школу пришли такие в будущем известные футболисты, как Володя Щегольков, Юра Заболотный, Костя Фурс, Володя Елисеев, Вася Москаленко. Тренировки проходили на нынешнем стадионе ОНУ им. И.И. Мечникова, что располагается в Шампанском переулке. А тогда это был стадион «Водник».

– Помню, нам выдали спортивные костюмы с начесом изнутри, на кофте было нашито «ФШМ». Как мы гордились! Это сейчас спортивная одежда весьма разнообразна, а тогда – нет. Вот я и вышагивал в нем по Пересыпи. Ребята всегда подходили ко мне, чтобы спросить о тренировках и потрогать нашивку, – вспоминает Георгий Борисович.

От «Пищевика» к «Черноморцу»

Команда молодости нашей...В 1954 году Георгий Городенко в составе футбольной школы молодежи играл против своей родной команды ЗОР. Молодежь проиграла старшим футболистам со счетом 3:1. Но после этой игры подошел к ребятам администратор футбольной команды «Пищевик» Илья Феликсович Алидарт и предложил Георгию Городенко, Владимиру Елисееву и Вадиму Чичкину прийти на стадион «Спартак» на просмотр.

– Володю Елисеева и Вадима Чичкина зачислили в команду завода «Красная гвардия», которая участвовала в первенстве Украины среди любительских команд. А мне предложили тренироваться в «Пищевике». В 1955 году я уже играл за взрослую команду. Первый мой матч был с командой «Спартак» (Ужгород). Когда я впервые вышел на стадион в составе «Пищевика», слышал, как одесситы приветствовали футболистов. А потом вдруг раздался крик: «Жорка, давай!». Оказывается, среди болельщиков были пересыпские ребята, они меня узнали, – рассказывает Георгий Борисович.

Он вспомнил, как в 1956 году впервые выехал в составе этой команды за границу – в Болгарию. Говорит, что его, привыкшего к тому, что в советских магазинах (особенно промышленных) совсем «не густо», в первую очередь поразило изобилие товара. А когда он увидел симпатичные футболки-тельняшки, правда, с узенькими полосками, но стоившими всего лев, накупил их всем своим друзьям в подарок.

– По большому счету, нам в заграничных поездках, даже когда мы уже были «Черноморцем», суточные платили – копейки. Полагалось, по-моему, 20 долларов, но никто этого не давал. Все деньги получал тогда руководитель делегации. Он и раздавал нам самую малость, а остальное привозил назад. Объяснялось это тем, что деньги даются на «крайний случай», если вдруг что-то произойдет незапланированное или какая поломка транспорта, – делится воспоминаниями Георгий Городенко.

В 1958 году команда «Пищевик» перешла в ведение ЧМП, а в 1959 стала называться «Черноморец». До 1965 года включительно защищал ворота этой команды Георгий Городенко.

Команда молодости нашей...

Команда молодости нашей...

Болельщики вчера и сегодня

Разговаривая с легендой одесского футбола, я не могла не поинтересоваться тем, насколько сильно отличаются болельщики того времени и сегодняшние. Как говорит Георгий Борисович, отличаются и очень. Ведь раньше на стадионы приходили целыми семьями. И по его словам, не было таких «потасовок», как сейчас. Все стадионы, даже заводские, были заполнены любителями футбола. Нарядов милиции не было. Конечно, представители правопорядка присутствовали на игре, но у них не было такой «головной боли», как сейчас. Даже когда на одном поле встречались две противоборствующие одесские команды – «СКА» и «Черноморец». В лучшем случае, болельщики могли после матча поджечь газеты, идя дружной колонной по улицам, – своеобразное факельное шествие. Но чтобы массовые драки на стадионе на улицах – нет. Кроме того, тогда больше людей приходили болеть за свои команды на стадион. Причин, по которым сейчас резко сократилось количество болельщиков на трибунах, как считает Георгий Городенко, много. Несколько из них – после того как стали транслировать по телевидению футбольные матчи, многие предпочитают наблюдать за игрой дома. Кроме того, раньше в составе «Черноморца» были в основном одесситы – ребята со Слободки, Пересыпи, Молдаванки и других районов города. Болельщики их знали в лицо. Могли пообщаться с ними по-свойски, на улице встретить. Они шли поддержать жителя своего района и просто «своего парня».

Не могла я не задать вопрос о противостоянии «СКА» и «Черноморца». В ответ на это Георгий Борисович вспомнил памятный дружественный матч сборной команды Одессы и Италии (Милан), который проходил в шестидесятые годы прошлого столетия:

– Одесская сборная команда собиралась из двух команд – «Черноморца» и «СКА». Одесситы тогда выиграли 5/1. И конечно, все одесские болельщики объединились и болели за свой город. Команда Милана была очень сильной, в ее состав входили ребята из сборной Италии. Но нашим, несмотря на это, удалось победить.

В 1965 году Георгий Борисович уходит из «Черноморца», а в 1966-м его пригласили работать в днепропетровский «Днепр». В 1968 году на место главного тренера в «Днепр» пришел Валерий Лобановский. Так снова встретились бывшие партнеры по «Черноморцу» (Лобановский выступал в одесской команде в 1965-66 годах). Несмотря на то, что Лобановский просил Георгия Городенко остаться играющим тренером в «Днепре», тот все-таки решил завершить футбольную карьеру.

– Я закончил играть в 1969 году, в весьма приличном, по футбольным меркам, возрасте. Семья моя жила в Одессе и мне хотелось домой. Будучи футболистом, я получил два образования (закончил водный и педагогический институты). И приехав в родной город, перешел на преподавательскую работу. Сначала в Одесский институт народного хозяйства, а с 1972 года и по сегодняшний день работаю на кафедре физвоспитания Гидромета, ныне – Одесского государственного экологического университета, – сказал напоследок Георгий Борисович.

Но несмотря на то, что из футбола он ушел давно, этот вид спорта он никогда не оставлял. До недавнего времени он был президентом Федерации футбола Одесской области и членом исполкома Федерации футбола Украины. Все эти годы он ездил вместе со сборной Украины на отборочные игры чемпионатов Европы и мира. Был на двух чемпионатах мира по футболу – в Италии и Германии. Сейчас Георгий Городенко – первый заместитель президента Федерации футбола Одесской области. О себе он говорит так: «Прежде всего я – воспитанник пересыпского футбола».

Василий Кандинский: «Я страшно хочу завоевать в Одессе известность…»

Татьяна Орбатова

Легендарному художнику, поэту и философу исполнилось 140 лет

В этом доме жил в 1901 г. художник Василий Васильевич Кандинский– Он не только хорошо знал среду одесских художников, но и мечтал «взорвать» ее. Его удручало, что искусство одесских коллег – традиционное, повторяющее одни и те же темы. Он хотел создать новое общество одесских художников, с другим видением мира.

О том, что наш город – кузница талантов, можно говорить спокойно, не опасаясь обвинений в бахвальстве. Это известная истина. Поэты и прозаики, музыканты и шахматисты, художники, врачи, ученые… Сколько их, прославивших Одессу на весь мир! Немало памятников всемирно известным одесситам установлено в парках, на улицах, улочках, и даже в глубине порой совсем неказистых двориков. А на доме №17, расположенном по улице Дерибасовской, можно увидеть небольших размеров мемориальную доску и бюст. Так увековечена память Василия Кандинского, великого художника, жившего в конце XIX начале XX века в Одессе.

Слыхом не слыхивали…

О чем я думала, когда шла к этому дому? Надеялась, что остановлю первого встречного человека, и он скажет: «Знаком с работами Кандинского. Они…» и дальше опишет свое восприятие их. Или скажет, что не понимает его творчества, а близок ему, например, Айвазовский. Единственное, чего я совсем не ожидала, что почти все, с кем встречусь в этот день, и слыхом не слыхивали о такой фамилии.

Небольшой бюст с табличкой с одной стороны плотно заслонил ресторан. Возле него стояли молоденькие официанты в национальных рубахах, курили, обсуждали что-то, смеялись. День выдался на редкость солнечный, и люди неспешно прогуливались по главной достопримечательности нашего города – Дерибасовской.

– Вам нравится творчество Кандинского? – поинтересовалась я у одного из официантов.

– А кто это? – удивился он.

Когда же я объяснила, что это русский живописец, график, поэт, теоретик искусства, основоположник абстрактного искусства 20 века, который давно жил в Одессе, он покраснел. Оказалось, что парень закончил Одесское художественное училище, но художника не знает.

– Сухомлинского и Ушинского знаю, а Кандинского – нет, – ответил он.

Квартира № 5

Вообще-то в этот день мне «везло» на выпускников художественного училища.

Одна из девушек, которых я остановила возле дома №17, тоже закончила это учебное заведение. Она сказала, что Кандинский – современный художник, который по сей день здравствует, живет в Москве и создает графические полотна. Тогда я решила обратиться с этим вопросом к людям более зрелого возраста. Выбрав интеллигентного вида мужчину, подошла к нему.

– Конечно, мне известен этот художник. Он написал «Черный квадрат».

– А что же тогда написал Малевич? – поинтересовалась я.

Оказалось, что он не знает, кто такой Малевич. Честно говоря, из всех, кого я спрашивала, только один рассказал мне, что, будучи в «Эрмитаже», почти час простоял возле картины Василия Кандинского «Композиция VI», пытаясь понять, что хотел донести до людского восприятия автор. О том, что автор жил в Одессе – не имел понятия.

Я стояла возле дома, не зная, что предпринять дальше. Хотелось пробраться в подъезд, где жил художник. Посмотреть на лестницу, по которой он поднимался к себе домой, увидеть квартиру № 5, где он жил. Понятное дело, что квартиры давно перепланировали и прежняя нумерация нарушена. И все же… Но дверь была закрыта на кодовый замок и проникнуть в дом не представлялось возможным. И тут произошло забавное приключение – из подъезда вышла женщина лет пятидесяти. Мы разговорились, и оказалось, что Татьяна живет в квартире под номером 5. О Кандинском она слышала, но ничего конкретного сказать не могла. Но благодаря ей мне удалось хотя бы сфотографировать подъезд, лестницу и веранду.

Первые ступени

О Кандинском написано много статей. Это самые разнообразные исследования его творчества. Ведь он был одним из создателей беспредметной живописи, акварелистом, гравером, драматургом, теоретиком искусства и христианским моралистом. Он многогранен. И невозможно все эти грани раскрыть одной газетной статьей. Их вообще невозможно полностью раскрыть. В этом уверены исследователи творчества Кандинского. В этом убежден и заместитель директора Одесского художественного музея Виталий Абрамов. Он по многим архивным документам и материалам написал книгу «В. В. Кандинский в художественной жизни Одессы», с которой при желании можно ознакомиться в библиотеке им. А. М. Горького.

– В наш город Василий Кандинский переехал в 1871 году с родителями из Москвы. Здесь он учился в 3-й мужской гимназии. Это был дом купца Красносельского, что на углу улиц Успенской и Канатной. В отчетах гимназии за 1878-1879 гг. есть список учащихся, переведенных из 2 в 3-й класс, где под № 5 значится Кандинский. В своих воспоминаниях, которые вошли в книгу «Ступени», он пишет: «…Еще мальчиком глубоко впечатлялся «Не ждали»». Вероятнее всего он видел картину Репина «Не ждали» на XXII выставке передвижников, проходившей в здании одесской биржи в сентябре 1884 года. Первые из дошедших до нас работ мастера под общим названием «Одесский порт» написаны в Одессе. Уже обучаясь живописи в Мюнхене, в 1898 году впервые свои работы он выставил тоже в нашем городе на выставке Товарищества южнорусских художников, членом которого он был многие годы. Кстати, впоследствии вокруг работ «Одесский порт» разгорелось множество споров. По сей день некоторые специалисты на Западе предполагают, что их написал отец Кандинского, – рассказывает Виталий Алексеевич.

Кому принадлежит «Одесский порт»?

Виталий Абрамов считает, что в основу таких суждений была положена неточность, которую обнаружили исследователи. Она возникла при регистрации отца художника, приезжавшего к сыну в Мюнхен. В этом городе есть архив полиции и картотека, где было сказано, что в Мюнхен прибыл Василий Сильвестрович Кандинский, дворянин и художник . В связи с тем, что поздние картины Василия Васильевича Кандинского по стилю сильно отличаются от ранних, они предположили, что писал их не он. Но был ли отец художника «маляром»? Виталий Алексеевич, внимательно, буквально по годам отследивший его биографию и знакомый с перепиской отца и сына, уверен – нет. А был он купцом разных гильдий, потомственным почетным гражданином Империи. В Одессе занимался чайной торговлей, мануфактурным бизнесом, работал в Государственном банке, был попечителем 3-й мужской гимназии, депутатом гласной городской думы, и, конечно же, человеком энергичным и интеллигентным. И все же сам Василий Васильевич Кандинский в своих воспоминаниях в «Ступенях» об отце писал:

«В нем бьется, несомненно, живая жилка художника. Он очень любит живопись, и в юности занимался рисованием… Я и сейчас хорошо помню его деликатную, нежную и выразительную линию, которая так похожа на его изящную фигуру и красивые руки. Одним из его любимейших удовольствий всегда было посещение выставок, где он долго и внимательно смотрит на картины. Непонятное он не осуждает, а стремится понять, спрашивая всех, у кого надеется найти ответ…»

Он мечтал «взорвать» среду художников

Любил ли Кандинский Одессу?

– Можно привести два его высказывания. В 1889 году, когда он уезжал в Москву, чтобы учиться в университете, он писал: «Прочь от этой Одессы!» Он считал этот город погрязшим в коммерции и сетовал, что его семья мало понимает язык Одессы. В 1912 году он писал: «Я страшно хочу завоевать в Одессе известность. В этом городе всем наплевать, что я думаю», – рассказывает Виталий Абрамов.

Первые отзывы одесских журналистов о его картинах были ужасными. Некоторые писали: «Этюды Кандинского жалкие до слез». Так воспринимали его картины представители бульварной прессы. Один из них – некий Палитра (псевдоним).

И все-таки он любил Одессу, а большинство прогрессивных одесских журналистов и литераторов того времени благосклонно относились к его творчеству. Среди них Корней Чуковский и Владимир Жаботинский. Любили его и одесские художники. Со многими из них он вел дружескую переписку. А некоторые под влиянием его творчества уехали заграницу.

– Он не только хорошо знал среду одесских художников, но и мечтал «взорвать» ее. Его удручало, что искусство одесских коллег – традиционное, повторяющее одни и те же темы. Он хотел создать новое общество одесских художников, с другим видением мира. Хотел выделить из их среды прогрессивное ядро и расколоть Товарищество южнорусских художников. В письмах к Габриэле Мюнтер Кандинский писал, что был на тайном собрании художников. Сама личность великого мастера – комплекс грандиозных противоречий. В его творчестве это прослеживается. Но, наверное, больше всего он не любил насилие. В 1905 году он, будучи в Одессе, увидел уродливое лицо революции – резню и погромы. Он писал об этих событиях: «Это страшно. Безобразно. Это насилие. Я ненавижу насилие. Я ненавижу Россию!» А выразил свои впечатления об увиденном в странной картине «Гомон». Безусловно, это был великий и удивительный человек. Но чем больше мы узнаем о Кандинском, тем меньше понимаем его творчество. Это парадокс, но это так, – рассуждает Виталий Алексеевич.

Многие исследователи стараются понять, о чем хотел рассказать Кандинский миру. Некоторые считают, что в картинах он зашифровывал свою личную жизнь. Кто-то пытается понять внутренний мир этого человека через призму его стихов, философских статей, эссе. Что же видел он за пределами реальности? «Рыба уходила все глубже в воду. Она была серебряная. Вода синяя. Мои глаза следили за нею. Рыба уходила все глубже. Но я все еще ее видел. Я уже ее не видел. Я еще видел ее, когда уже не мог ее видеть…» – писал Кандинский в одном из своих эссе.

 Василий Кандинский. Безымянный Василий Кандинский. Безымянный - 1

Виктор Ильченко и Одесса

Татьяна Орбатова

Их звали «Малой» и «Сухой»…

2 января 1937 года родился популярный артист эстрады и кино Виктор Леонидович Ильченко. Судьбой ему было уготовано уйти их жизни тоже в январе — в 1991 году, 21 числа.

Дуэт артистов Романа Карцева и Виктора Ильченко по сей день вспоминают многие люди. А обрел он популярность у зрителей и был отмечен жюри IV Всесоюзного конкурса артистов эстрады в 1970 году. Но свою сценическую деятельность эти артисты начали раньше, когда в 50-х годах в Одессе был создан студенческий театр миниатюр «Парнас-2». Его возглавили студенты Одесского института инженеров морского флота Михаил Жванецкий и Виктор Ильченко. Позже в театр пришел наладчик швейных машин Роман Карцев. Каждый год театр выпускал веселые эстрадные программы. Тогда-то и завязался творческий союз автора Жванецкого и исполнителей Карцева и Ильченко. Одну из программ видел Аркадий Райкин и пригласил к себе в театр сначала Карцева, затем и Ильченко. Позже в качестве автора туда же пришел Жванецкий. А в 1970 году при Одесской филармонии был создан Театр миниатюр, основой которого стали Карцев, Ильченко и Жванецкий. Этот театр выпустил три программы: «Как пройти на Дерибасовскую», «Встретились и разбежались», «Искренне ваш», автором их был Жванецкий. По мнению Михаила Жванецкого, а также по твердому убеждению Романа Карцева, именно Виктор Ильченко считался бесспорным лидером, душой созданного ими театра миниатюр. Как вспоминает режиссер Евгений Ланской, постановщик одного из самых удачных спектаклей театра — «Встретились — разбежались»: «Среди своих Карцева и Ильченко называли «Малой» и «Сухой».

Для многих, кто знал Виктора Ильченко, он был очень интересным, душевным человеком и настоящим другом. Некоторые воспоминания о Викторе Леонидовиче его друзей и знакомых читайте в этом номере.

Виктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил ЖванецкийВиктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил Жванецкий

В одном из анонсов к фильму «От смешного до великого…», посвященному Виктору Ильченко, сказано: «Для популярного артиста эстрады и кино достаточно одного факта в его биографии: родился в Одессе…». Однако Виктор Леонидович не родился в Одессе, а появился на свет в Борисоглебске. Но его жизнь была так тесно связана с нашим городом, что подобные предположения неудивительны. В небольшой книге «Памяти нашего друга артиста Виктора Ильченко», которая вышла совсем небольшим тиражом — 200 экземпляров, собраны воспоминания о нем многих его друзей и знакомых. Эту книгу сегодня днем с огнем не сыщешь, но возможность ознакомиться с ней мне предоставил главный редактор одесского юмористического журнала «Фонтан» Валерий Исаакович Хаит. А еще он рассказал о своем знакомстве с Виктором Ильченко.

От Пастернака до новых технологий

Началось знакомство с того, что в 1970 году Михаил Жванецкий и его друзья пригласили Валерия Хаита на пост директора в свой театр миниатюр при Одесской филармонии. Как вспоминает Валерий Исаакович — он был этому очень рад, так как давно мечтал быть рядом с любимыми артистами. Первые гастроли театра, которые Валерий Хаит как директор готовил, планировались в город Черновцы. Именно там он и сблизился с Виктором Ильченко по-настоящему. Они жили с ним в одном гостиничном номере, ходили вместе завтракать и обедать, вели беседы на разные темы.

— Я помню, читал ему стихи Пастернака из книги, изданной в малой серии «Библиотека поэта». Он слушал их с таким интересом и вниманием, что я ему тут же эту книжку подарил. С Витей было очень интересно. Помню, потрясающую публику в Черновцах. Тогда в программе были два монолога «Оптимист» и «Пессимист», и я до сих пор не могу забыть, как почти встык с уходом со сцены под аплодисменты Ромы Карцева появлялся мрачный Витя, игравший пессимиста, и проводив скептическим взглядом пританцовывающего Рому, поворачивался к зрителям и бросал: «Сволочи все!», что вызывало в зрительном зале не только взрыв смеха, но и бурные аплодисменты. Он был прекрасным артистом и человеком.

Год проработал Валерий Хаит в театре миниатюр, а потом в течение долгих лет после этого при первой же возможности виделся с Ильченко, Карцевым, Жванецким. Однако он говорит, что именно первая совместная поездка с Виктором Ильченко запечатлелась в памяти особенно ярко.

— Вот мы сидим с Витей, обедаем, а он мне подробно и увлеченно рассказывает полную технологию производства пива, — с грустью говорит Валерий Исаакович.

Виктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил Жванецкий «Ходячая энциклопедия»

Виктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил Жванецкий Многие его друзья и знакомые уверены, что умение слушать было одной из самых главных черт характера Виктора Ильченко. А еще он умел и любил рассказывать сам. Знания его были обширны. Выпускник Одесской консерватории, некогда один из ведущих солистов оперной труппы Большого театра, народный артист РСФСР Александр Ворошило вспоминает, что еще начинающим студентом Одесской консерватории был большим поклонником Карцева и Ильченко. А позже, когда они вместе ездили в круизы по Черному морю и он имел возможность близко общаться с Ильченко, то нередко «доставал» его своими вопросами, так как Ильченко был «ходячей энциклопедией». Он мог говорить о китайской философии, о сотрудничестве с Райкиным и вообще о многом. По мнению Александра Степановича, сценка «На складе», в которой Ильченко сухо и лаконично отвечает на вопросы, — лучшая сцена и триумф Виктора Леонидовича.

Составитель книги «Памяти нашего друга артиста Виктора Ильченко» Г.Л. Кофф пишет в предисловии о своем знакомстве с ним. Это было в конце 1956 года, когда Одесский обком комсомола проводил отбор лучших номеров одесской самодеятельности для поездки в Волгоград. Тогда он и услышал впервые тексты, которые писал Михаил Жванецкий один и вместе с Виктором Ильченко. Тогда он и полюбил этих людей. Он говорит, что, по его мнению, Ильченко взял от своих родителей душевную стойкость, дружелюбный характер, ум, но все остальное приобрел сам, так как это был очень начитанный человек, жадный до всего нового, стремившийся поглощать всю информацию и умеющий ее перерабатывать.

Ах, Миша, ах Вася!

Из воспоминаний Георгия Великошапко — товарища Виктора Ильченко по институту, однокурсника, пять лет жившего с ним в одной комнате в студенческом общежитии:

«При первом знакомстве Витя немного угловатый, невероятно худой, носатый, сдержанный, неуклюжий. Дружелюбие, общительность — его главные привлекательные черты, очень контактный, умеет расположить к себе людей.

— Илюха, продай трусы на костюм!

— Ильченко, спрячьте бледные ноги!

Илюха — это Витя — Витюня Ильченко собирается ложиться спать и выступает, стоя на своей кровати. Из огромных трусов торчат тонкие ноги.

Тогда он еще не был народным кумиром, сказителем, краснобаем, акыном аудитории, но в самый короткий период времени Витя превратился в упорного, настойчивого, целеустремленного организатора самодеятельности, талантливого артиста. Как-то вдруг, в отличие от многих из нас, он стал взрослым, интеллигентным молодым человеком. Умные насмешливые глаза, легкая пружинистая походка, полное отсутствие скованности, невероятная уверенность в себе.

В учебе Витя проявлял изобретательность, находчивость, знание психологии людей. Чего стоит фраза на экзамене: «Изучая конспект Ваших лекций, я не согласен с некоторыми расчетами крюка», или: «Недавно мы всей комнатой читали журнал «American Hoist» и мне в голову пришла интересная идея…»»

«…Ночь. Просыпаюсь от какого-то бормотания. Тускло горит одинокая лампочка под абажуром из старого чертежа. Периодически слышен Витин басок и хихиканье Миши Жванецкого. Это они пишут оперу или оперетту. Там было:

— Ах, Миша, ах Вася!

Чем закончилась эта история с опереттой, не помню. Но Витя с Мишей продолжали творить, дружить, писать, создавали студенческий театр «Парнас»…

Он ушел от нас всех…

Виктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил Жванецкий О двух друзьях — Викторе Ильченко и Михаиле Жванецком вспоминает и Аркадий Гринберг, который в конце 50-х годов работал на погрузучастке в качестве стивидора, а затем — диспетчера.

— Кроме бригадиров, задолго до начала смены появлялись один за другим сменные механики района… Сначала, как в полнолуние, появлялся улыбающийся, с хитринкой в глазах механик по портовым кранам Миша Жванецкий. Вслед — чуть согбенный, ужасно худющий механик по малой механизации Витя Ильченко. Это посещение всегда радовало, вносило что-то интеллектуальное в наш, в общем-то, матерно-простецкий портовый быт. Хотя я при жизни много раз встречался с ним, видел на сцене, на экране, но почему-то врезался в память Одесский порт, второй район, холодные сумерки, закопченный журнал под мышкой у Вити и его характерный басок: «Ну, что будем заказывать?» — говорит он. Смерть Виктора Ильченко потрясла. Навсегда передо мной будут сиять его глаза, голубые. Принизывающие.

После смерти Ильченко Михаил Жванецкий посвятил ему миниатюру, где есть такие слова:

«Я мог бы писать о Викторе Ильченко при жизни. Это было легко и радостно.

Это могло быть смешно и иронично…Витя человек уникальный. Витя великий русский интеллигент…»

Только ли об Ильченко рассказывает Михаил Михайлович? Нет, в небольшом рассказе он говорит без прикрас и обиняков о том времени, в котором жил его друг, о времени, в котором жили, любили, работали, ошибались, радовались, печалились и протестовали Жванецкий, Ильченко, Карцев.

Виктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил Жванецкий Валерий Хаит сказал мне при встрече:

— Витя был не только блестящим солистом, он был идеальным партнером. Конечно, об этом знает лучше Рома Карцев. Но вот что я неоднократно видел сам и что меня особенно поражало — это его мимика, смена выражений лица, посадка головы. Помните в миниатюре «Слова, слова…» горделиво запрокинутую голову Ильченко: «Да надолго — это хорошо?». А блестящая, совсем по Станиславскому игра Ильченко в изумительной миниатюре Жванецкого «На работе и дома» (один из вариантов названия — «Мужчина и женщина»)? А не похожие на ничьи характерные Витины интонации! «Кольцов, Вы конечно были на работе!.». Витино знаменитое «Товарищ не понимает…» сразу же стало общенародным выражением. Конечно, когда его не стало, Роме было очень тяжело. Он потерял друга и партнера по сцене.

После смерти Ильченко Роман Карцев написал:

«Я лечу в самолете один. А лететь мне 16 часов. Я не спал предыдущую ночь. Я вспоминал нашу жизнь с моим другом Витей Ильченко. Он ушел от нас в 55 лет! От всех — от Миши Жванецкого, от меня, от семьи, театра, друзей, суеты. 30 лет мы были вместе почти каждый день… мы сыграли с ним 10 спектаклей и 500 миниатюр Жванецкого. 30 лет мы выходили на сцену вместе, а сейчас я лечу в самолете один, выхожу на сцену один… сижу в гримуборной один и мне очень скучно без Вити…и мне очень трудно без Вити, но я выхожу, чтобы продлить жизнь нашему жанру, которому мы отдали 30 лет!»

Французский художник — сын Одессы

Михаил Обуховский

Собираясь на ежегодную семейную новогоднюю встречу, я и не предполагал, что в последние часы уходящего года получу привет из XIX века, от одного из ростков того питомника талантов, с которым уже прочно ассоциируется во всем мире наш Город.

...На этот раз была очередь принимать нашей младшей, которая живет под Версалем. Аккуратный городок, не нарушающий первозданность окружающих лесов Рамбуйе. Три-четыре двухэтажных домика вокруг крошечного сквера, — вот и модуль, образующий городок. Перед праздниками, как говорят французы, "Конца года", эти домики, соревнуясь друг с другом, засверкали симфонией электронных гирлянд, фигурками дедов морозов, карабкающихся к дымовым трубам, чтобы успеть всем разложить рождественские подарки в выставленные у камина туфельки... Многие уехали "на лыжи" или к друзьям, — места для парковки наших машин было достаточно, что стало наградой за сделанные 500 километров перегруженных дорог... На бывших королевских охотничьих землях возникли десятки комплексов новой королевы — информатики. Этот полюс новейших технологий вытеснил даже знаменитые военные школы Сен-Сира... До Версаля меньше 20 минут, и мы поехали туда 31-го после полудня. Дворец был в осаде, черные издали отряды туристов скапливались перед позолоченными порталами ограды с символами Короля-Солнца и, взяв штурмом ворота, растекались затем по булыжникам мостовой у подножия бронзового Людовика XIV. Мы решили пройтись старым городом, сохранившимся за левым крылом Версальского дворца: Пассаж де ля Жеоль, Импасс (тупик) Дюплесси… Останки Средневековья, зажатые между улочками Паруа и Баяж... Низкие массивные, выделяющиеся из сплошной застройки крепостные стены с арками для проезда экипажа, не шире. Дорогие витрины антиквариата, ювелирных изделий, часто отмеченных королевской лилией или стилизованным изображением солнца, конечно, — Короля-Солнца. Несколько почти пустых, если не считать нас, художественных лавок — картины не покупают в суете 31-го декабря. И вдруг — странные в этом средневековом каменном королевстве красные паруса рыбацкой лодки. Выставленная на мольберте картина привлекала меня отражением косого цветного паруса в сине-зеленой воде. Внук, державший меня за руку (все другие уже ушли вперед), сказал: "Дед, смотри, здесь пишется: Одесса", — и показал на табличку у заинтересовавшей меня картины... Фамилия художника, даты и места рождения и смерти: Emil Benediktoff Hirschfeld. 1867 (Odessa) — 1922 (Concarneau)и дата аукциона, где будет выставлена картина.

Фамилия художника была мне не знакома. Одесса в конце XIX века не имела связей с маленьким рыбацким портом Конкарно, защищенным крепостной стеной с толстыми угловыми башнями и дикими скалами бретонского берега (не сразу представляешь, что Бретань — нос Франции, высунутый в Атлантический океан, — находится западнее большей части Великобритании...).

— Вы не могли бы рассказать мне о художнике? — попросил я галериста.

— Это очень хорошая картина, — улыбнувшись, потому что вместо автора он говорит о работе, начал он. — Видите, какое море? Настоящая Бретань! Да еще славянская душа художника, он-то из России...

Я сразу понял, что заболел, — французский художник, родившийся в Одессе!

Начало года застало меня за каталогами выставок Финистера (самый морской департамент Бретани), на сайтах с описанием творчества художников западного побережья Франции. Ведь знал я о них очень мало, разве что Понт-Авенскую школу живописи, таинство картины "Добрый день, господин Гоген"...

Интересно, что никаких упоминаний об одесском периоде Эмиля Гиршфельда (наверное, так пишется фамилия художника в обратном переводе)* я так и не смог найти, а французский — собирал по крохам: галереи, аукционы и, как награда, — музеи Конкарно и Кемпэр.

Эмиль Гиршфельд появился в Бретани в последнем десятилетии XIX века, когда неоклассицизм был еще в апогее, но уже начал распространяться реализм пейзажей, портретов и жанровых сцен. На холстах и акварелях приезжавших в Бретань художников, очарованных пейзажами стиснутого океаном с трех сторон скалистого полуострова, природа занимала больше места, чем в работах, выполненных в других провинциях. Художники и писатели приезжали сюда, чтобы открыть для себя свирепые волны, атакующие отвесные скалы, задохнуться йодистым ветром, наклонившим почти горизонтально могучие корявые сосны на берегу.**

Своей конфигурацией полуостров был защищен от наступления индустриальной революции, и французских художников привлекла почти нетронутая природа во всей первозданной красоте, да плюс еще экзотика океана, запах холщовых просоленных парусов. Многие мастера живописи были сражены очарованием Корнуая.*** Здесь были отмечены вдохновением Коро, Добиньи, Эжен Будэн... (чтобы вспомнить только знаменитых). В парижских галереях и в Ежегодных салонах все чаще звучали бретонские мотивы, в то время как в самой Бретани образовывались артистические колонии. Наверное, самые известные и плодотворные в Понт-Авен и в Дуарнэз. Здесь в 1888-м Гоген и Эмиль Бернар выдумали синтетизм — первый этап современного искусства, как казалось мне много лет назад при первых встречах с еще черно-белыми репродукциями и монографиями Гогена...

Ранняя живопись Гиршфельда отмечена влиянием Курбэ. Как и многие из эмигрировавших художников России, Гиршфельд сделал остановки в Мюнхене и в Париже, прежде чем поселиться в Бретани. Он принес с собой социальную тематику передвижников, их внимание к народной добродетели и к народному горю.

В 1891 году по совету своего парижского учителя Кормона (Cormon) Гиршфельд впервые посещает маленький живописный порт французского "крайнего Запада" — Конкарно (Concarneau), и уже через два года вместе с Гиё (Alfred Guillau), он создает Группу Конкарно. Это содружество артистов не было художественной революцией, как в соседнем Понт-Авене, но подарило Бретани признание любви к ее вечно переменчивому океану, к отражению рыбацких парусов и неба, зажженного закатом.

В первый бретонский период, еще по следам русской тематики, печальные сюжеты стали определяющими в живописи Гиршфельда ("Останки кораблей", "Старые лодки под луной"...) Он уже имел солидный художественный багаж, когда предложил в 1893 году "Осень бравых" Национальному салону изящных искусств. Картина была отмечена жюри Салона. Постепенно пейзажи заменяют мелодрамы, как будто бы магия и красота океана лечили драмы. Его палитра становится более теплой и нюансированной, сменив монохромию начального французского периода. Он пишет море при рождении и при закате дня, зыбкий переход от одного состояния к другому, многочисленные рыбацкие суденышки — ловцы тунца. Гиршфельд позволил себе увлечься светом Бретани. Появляются "Эффект луны при отливе" (1998), "Парусники в бурю" (1905), "Закат солнца на неспокойном море"...

На самой значительной выставке бретонской живописи прошлого века — "Конкарно и его художники", проходившей в 1985 году, — одно из почетных мест занимал Эмиль Гиршфельд, работавший в Конкарно последние 30 лет своей жизни. Восемь картин представляли все периоды творчества художника: "Парусные лодки для ловли тунца у набережной", "Закат при отливе", "Восход солнца на Руз"... Постоянная экспозиция музея содержит несколько работ художника: "Возвращение с рыбной ловли", "Полнолуние на море", "Парусник в лунную ночь", "Рыбаки. Выход в море утром"... — шедевры Мастера. Выставка подтверждает, что Гиршфельд нашел свою тематику: луна и море, закаты в заливах, многочисленных "рукавах" моря, изрезавших бретонское побережье.

В одном из редких документов, посвященных творчеству Гиршфельда, Огюст Дюпуи (Auguste Dupouy, сборник "Бретань туристская", 1924), художественный критик и друг художника, выражает свое восхищение игрой лунного света на белых корпусах двухмачтовых фелюг, утренним солнцем, расцветившим мачты, веревки такелажа и орудия лова. Он пишет о создании атмосферы таинственности в работах автора: "Когда я любуюсь картинами Гиршфельда, я чувствую себя унесенным эмоциональным порывом, как будто я слушаю одну из тех симфоний, которые вызывают мистические слезы".

В начале прошлого века, когда между французскими художниками и Бретанью установились уже привилегированные отношения, на бретонском берегу от флибустьерской крепости Сен-Мало и до рыбацкого порта Порник стали появляться художники из стран Восточной Европы, из России, в частности. Они привнесли мистику и полутона в работы художников Бретани. Это русское влияние еще не исследовано достаточно.

Честь объединить для одновременного показа творчество мастеров бретонских и эмигрировавших из России, исследовать их взаимное влияние, выпала выставке "Русские художники в Бретани" (1987 год) в Национальном музее Бретани, в городе Кемпэр (Quimper). Собранные вместе работы свидетельствовали счастливую "историю взаимной любви" между Бретанью и работавшими здесь русскими художниками. В каталоге выставки я нашел портреты женщин Корнуайа работы Зинаиды Серебряковой, картины Марии Васильевой, автора русско-бретонской "иконы"... Творчество Гиршфельда представляли восемь работ: "Бретонский продавец цветов", "Сушка сетей", "Выход парусников на ловлю тунца", "Заход солнца в заливе" — свидетельства очарования Бретанью.

Больше других меня привлекла картина "Пятидесятилетие свадьбы" (1893 год). На скамейке перед домом, сложенном из местного гранита, способном противостоять ураганному ветру, рядом с незавидным огородом сидят два старикана столе бутылка сидра, которой они скромно празднуют юбилей их союзамысли их далеко, в воспоминаниях о дне молодости, который сблизил их... А в вечернем воздухе уходящего дня растворяется образ молодой невесты, призрак, сквозь который просвечивается сад, залитый вечерним дрожащим светом... Для художника эта картина отмечала этап в поисках света, заполняющего все его картиныдля меня — поэзию пройденного совместно пути... В этот полупрозрачный свет завернута портовая реальность и мистика всех его морских картин. Этот прозрачно-опаловидный блеск художник прибавил к конкарнуайской живописи как свою отличительную ноту.

В постоянной экспозиции музея в Кемпэр картины Константина Кузнецова, Андрея Ланского, акварели Александра Бенуа соседствуют с картинами Ива Танги, Алена Бретона... Таков уровень сокровищ Музея Бретани, которому выпала привилегия начертить соединительный союз между двумя мирами, созданными в Бретани местными мастерами и эмигрировавшими из России и ставшими французскими художниками.

Жена Гиршфельда, Emmy Leuze Hirschfeld (1884, Вена — 1973, Кемпэр), была также художником. Они соединили свои судьбы в 1906 году и поселились в вилле-мастерской, на нависшем над морем утесе ("на карнизе", как говорят в Бретани). До этого Эмиль жил в отеле Бориваж (Beaurivage) или снимал мастерскую. Красавица Эмма вдохновила не только мужа (прекрасный ее портрет 1903 года в музее Конкарно) — известен ее портрет работы Сиднея Томсона (Sydney Lough Thompson, 1917 год), которому, по-моему, не хватает чувственности (да и мастерства!) портрета Гиршфельда. После смерти мужа Эмма подарила несколько его работ музею в Кемпэр, среди них — весь пронизанный колышущимся светом "Вечерний отдых в Конкарно". Что касается творчества самой Эммы, то она известна колоритными портретами. Я нашел "Портрет Бретона" на последнем аукционе ArtPrice (проданный за 3700 евро), портрет "Жительница Генолэ в традиционном головном уборе", и единственную ее гуашь в упоминании о продаже на аукционе в столице Бретани городе Ренн, в 1957 году.****

Наиболее представительная за последние годы персональная выставка работ Гиршфельда проходила в 1989 году в галерее Депуа (Depoid) в Кемпэр. Были выставлены "Выход рыбаков в море", "Море в лунную ночь при отливе"... Журналист Ивон Ле Флош (Yvon Le Floch) писал в газете "Запад Франции": "Живописная морская жизнь Бретани напоминала Гиршфельду город его рождения (Одессу. — М. О.)"

Умер Эмиль Гиршфельд скоропостижно, в возрасте 54 лет.

Он остался в памяти бретонцев артистом с загадочной "славянской" душой, сумевшим полюбить и выразить красоту Бретани.


Примечания

* Во французской литературе закрепилась составляющая "Benediktoff", которую ассоциируют то с именем "Emil-Benediktoff", то с двойной фамилией "Hirschfeld-Benediktoff". Но картина "Пятидесятилетие свадьбы", например, подписана "E.B. Hirschfeld", некоторые другие: "Emile В. Hirschfeld", что для меня стало подтверждением того, что речь идет об отчестве — "Бенедиктович" (которое, кстати, не существует во французском языке).

** Пятнадцать лет назад, впервые после отъезда из Одессы встретившись с морем в Бретани, я подумал, входя в, казалось бы, небольшие волны: "Ну вот, наконец, здравствуй, океан!.." — и тут же был схвачен, закручен, брошен вниз взбесившейся горько-соленой водой, захлебнулся... Не-ет, это не идиллия одесского берега, не Аркадия, не Бугаз. Одним словом — Нефонтан. Это просто Другая Красота.

*** Корнуай (Cornouaille) — северный район Финистер, кристаллическое плато, полого спускающееся к океану, эталон штормовых ветров — мыс Pa (pointe du Raz), каменистые пляжи, прорезанные утесами, цитадель бретонских сепаратистов.

**** Если говорить о продажах на аукционах, основном инструменте оценки художественных произведений сегодня, то возможно, будет интересно узнать, что я насчитал 7 работ Гиршфельда, которые были проданы с мая по декабрь 2006 года на аукционах Франции от 400 до 6000 евро. Например, мэрия Дижона в Бургундии приобрела "Останки кораблей" за 3500 евро.

Лион

Несколько слов в дополнение

Гиршфельд Емельян (Эмилий-Бенедикт) Борисович родился в 1867 г. в Одессе, умер в 1922 г. во Франции, в Конкарно.

В начале 1880-х учился в Одесской рисовальной школе. Его этюд значится в "Каталоге работ учеников школы рисования Общества изящных искусств, находящихся на выставке в малой Биржевой зале, открытой с 23-го февраля по 11 марта 1884 года". Известно, что после Одессы он уехал в Мюнхен, где занимался в Академии художеств, затем продолжил образование в Париже — работал в ателье В.-А. Бугро, у Ж. Лефевра и Т. Робера-Флери, известных салонных живописцев и педагогов.

С 1892 г. Гиршфельд — постоянный и успешный участник парижских салонов. Уже в год дебюта в салоне Национального общества изящных искусств была премирована его работа, а в 1894 г. за картину "Старый флаг" он получил медаль салона Общества французских художников. И в последующие годы участие Гиршфельда в салонах отмечалось официальными наградами и благосклонными отзывами критики, а в 1910 г. он был удостоен ордена Почетного Легиона. Весной 1914 г. в Париже прошла персональная выставка художника.

Гиршфельд поселился в Бретани, в приморском городке Конкарно, где провел большую часть жизни. И почти все его картины — как пейзажи, так и жанры — сюжетно связаны с морем.

Не прерывались и контакты с Одессой. Зиму и весну 1897 г. он провел в родном городе, о чем сохранились свидетельства в подробной хронике одесских газет тех лет. Принял участие в весенней выставке, организованной местными художниками С. Кишиневским, Я. Бродским и И. Паолини. Из рецензии "Художника" (Николай Вучетич): "Большою выразительностью, продуманностью, чувством и настроением отличается одна из лучших на выставке жанровых картин "Разлука" г. Гиршфельда. Она была уже выставлена в Париже в Салоне Елисейских полей и удостоилась самых лестных отзывов парижской печати

/…/ Художнику вздумалось передать на полотно одну из самых обыденных житейских сцен: молодой матрос трогательно прощается и, как видно, надолго, со своей возлюбленной. Расстающихся окружает деревенская обстановка какого-то приморского хуторана дворе стоит теплый летний вечервоздух наполнен туманною мглою вечерних испарений моря. /…/ По технике и мастерству, с каким написано это большое полотно, г. Гиршфельда следует считать не только талантливым, но и весьма серьезным, добросовестным художником" (Театр. 10.03.1897).

Несколько позже на выставку поступили еще три работы Гиршфельда — "Охота на вальдшнепов", "Охота на рябчика" и уже упоминавшийся "Старый флаг". "…О многочисленных картинах, появившихся на выставке за все это время и не вошедших в каталог. Самая лучшая и значительная из них — "Старый флаг" г. Гиршфельда. /…/ ...так много выражения, жизни и непринужденности, что нам долго не хочется отойти от прекрасной картины, удостоенной в Париже на выставке Салона Елисейских полей медали и делающей большую честь ее даровитому автору. В картине этой есть, по нашему мнению, только один недостаток — вялость красок, какая-то туманность, напоминающая туманность воздуха в "Разлуке"

/…/ Недостаток этот, как теперь ясно видно, присущ художнику и относится к области современных увлечений особою манерой и немалых заблуждений в воздухе, составившем idee fixe пленеристов" (Н. Вучетич. — Театр. 28.03.1897).

Столь же благожелательно отзывалась одесская критика и на участие Гиршфельда в выставках Товарищества южнорусских художников в 1901-1902 гг. Кстати, в 1901 г. он стал членом товарищества.

В последний раз одесская публика увидела две картины Гиршфельда в I салоне В. Издебского 1909/10 гг. — они значатся во всех вариантах каталога и, соответственно, были показаны в Одессе, Киеве, Санкт-Петербурге и Риге. Газета "Киевлянин" отмечала: "Платит дань импрессионизму и г. Гиршфельд в картине "Летний вечер", очень хорошо выдержанной в тоне сумеречного мечтательного настроения. Другая его картина, "На мосту", тоже хорошо написана, но уже в стиле самого здорового реализма" (1910. № 56).

Начавшаяся мировая война, а затем события революционных лет не дали художнику возможности участвовать в более поздних одесских выставках. На родине его практически забыли. А во Франции его работы — в музейных и частных собраниях, его творчество изучают. Подтверждение этому — присланный в прошлом году из Парижа Кириллом Махровым альбом-каталог выставки "Peintres Russes en Bretagne" (выставка состоялась в Бретани в июне-сентябре 2006). В одном ряду с А. Бенуа, И. Билибиным, З. Серебряковой и другими славными именами — одессит Эмилий Гиршфельд.

Ольга Барковская

 

"Одесса мама" Владимира Жаботинского

Люба Юргенсон

Предисловие Любы Юргенсон к французскому изданию романа "Пятеро" 1

"Талант — единственная новость"

Вначале несколько дат. В 1936 году в Париже был издан роман Владимира Жабо- тинского, написанный им на русском языке. В 2000 году одесское издательство "Друк" по- знакомило наших земляков с этой книгой, которую можно причислить к классике "одес- ской литературы". В 2005 году роман вышел в переводе на английский язык. В 2006 — на французский. И это стало событием в мировом литературном процессе, так как книга не только не устарела, но и опередила свое время.

По просьбе Всемирного клуба одесситов переводчику на французский язык помо- гал наш земляк Михаил Обуховский.

Нет, речь не идет о мистификации: Владимир (Зеев) Жаботинский, лидер и теоретик сионизма, действительно автор романа "Пятеро", так же как и романа "Самсон Назорей", и многочисленных рассказов.

Как совместить эти два образа? С одной стороны, человек, который с 1903 года, после погрома в Кишиневе, выбрал своей судьбой сионизм и участвовал в организации отрядов самообороны в Одессе, потом, во время первой мировой войны, создал еврейский легион в составе британской армии в Палестине, ядро будущей Армии обороны Израиля. С другой стороны — блистательный фельетонист Altalena, своим остроумием и красноречием восхищавший читателей "Одесских новостей" в начале XX столетия. Основатель движения сионистов*ревизионистов и — эрудит, которого Корней Чуковский позволил себе сравнить с пушкинским Моцартом и даже "с самим" Пушкиным. "От всей личности Владимира Евгеньевича шла какая*то духовная радиация", — вспоминал Чуковский о своем гимназическом друге. Создатель еженедельника "Ha*Zohar" 2 и в то же время

Жаботинский*денди, холодная, но лучезарная учтивость которого так восхищала прозаика Михаила Осоргина.

Совершенно не обязательно быть последователем идей Жаботинского, чтобы оценить этот роман. "Пятеро" — истинное произведение искусства. Некоторые его страницы относятся к самым замечательным в русской литературе — как, например, воссозданная рассказчиком исповедь умершей героини.

Тем не менее, существует некая точка, в которой Жаботинский — политический деятель встречается с писателем Жаботинским. Его еврейский национализм, который стоил ему даже обвинения в фашизме, так же как и его европеизм, имели одно и то же происхождение: романтическую культуру, полученную в наследство от немецких и польских мыслителей. Именно из философских течений, порожденных этой культурой, выросла его вера в "естественный национализм". Любая нация представляется как организм, наделенный коллективным сознанием, передающимся из поколения в поколение.

В 1935 году Жаботинский предпринимает воображаемое путешествие в Одессу, в город, где он появился на свет пятьдесят пять лет тому назад. Во времена, когда под пером Жаботинского рождались эти воспоминания, национал*социалистическая Германия приняла Нюрнбергский закон 3, а советская Россия шла к Великому террору. В те же времена сионизм переживал кризис, который и привел его к расколу. Жаботинский создает тогда новую сионистскую организацию, которая просуществовала до 1946 года.

Убежденный в том, что нацизм в Германии и "режим полковников" в Польше 4 угрожают самому существованию европейских евреев, Жаботинский*политик своей главной задачей видит перемещение еврейского населения из Европы в Палестину, сделав отныне "сионизм" синонимом слова "спасение".

Что касается Жаботинского*писателя, то он восхвалял мир европейского еврейства, тот мир, каким он существовал в южной России до погромов и революций начала XX века.

Сионист Жаботинский придавал исключительную важность возрождению иврита, — без него будущее Еврейское Государство было бы немыслимым. И тем не менее, для воссоздания ностальгической и щемящей картины последних лет исчезнувшего мира, вскорости поглощенного новым советским государством, полиглот Жаботинский избрал язык его детства, русский язык.

Речь идет о русском языке довольно специфическом, вовсе не о том, на котором говорят и пишут в Санкт*Петербурге и в Москве, но о языке Одессы, заимствовавшем нестандартные обороты из языков идиш, польского, греческого, украинского. Язык этот, неотрывный от солнечного и игрового начала с его сильным карнавальным элементом, делает из города на берегу Черного моря культурный анклав на территории империи и, что особенно важно, — миф.

Если о Киеве говорят, что он "мать городов русских", то за Одессой сохранилось ласковое имя "мама", но нет, не России конечно, а проходимцев и жуликов всех сортов. Она — главный герой бесчисленных анекдотов. Одесса — это южная изнеженность и беззаботность, рафинированный дендизм на фоне южной экзотической зелени, коктейль различных культур.

Основанный Екатериной Великой, город*порт принимал многочисленные группы населения, не допускавшиеся в другие города Российской Империи: беглые крепостные, иностранцы, евреи. Один из самых больших городов России, Одесса была также и наиболее терпимой, наиболее космополитичной, сохраняя память о своих правителях XIX века, иностранцев в своем большинстве (первый из них, герцог де Ришелье, французский эмигрант, почитаемый и сегодня как настоящий отец города).

Все это привело к тому, что "потешный" — по словам Жаботинского — город говорит на особом наречии, о красочности которого можно судить по рассказам Бабеля и романам Валентина Катаева, Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Эти же обстоятельства наделили город и своеобразным отношением к истории. Город, сочетающий восточную тягу к роскоши и русскую самоиронию с французским умением жить. Это город реализованного счастья. Ему нечего ждать ни от революционной утопии, ни от ностальгического воздыхания по ушедшей России. Одесса — это целостный мир со своими собственными законами. После революции она потребует подобающее ей место в новой культуре. Более того, она отметит эту культуру своей печатью. Одесские выражения хлынут в советскую литературу — ибо звучащие в них непохожесть и разнообразие окажутся наиболее точным выражением двойственного отношения писателей*попутчиков к революции. Одесса предлагала счастливую альтернативу постреволюционному кошмару 20*х годов, сталинскому ужасу 30*х.

Одесский язык, отмеченный вольностями в отношении нормы, нашпигованный заимствованиями, был до революции местным наречием внутреннего употребления. Однако одесские интеллектуалы говорили на рафинированном русском языке. Нужно было дождаться поколения писателей, черпающих вдохновение в революционных событиях и в реалиях советской жизни, чтобы этот жаргон начал распространяться. Он был пересыпан советизмами, и его изощренный синтаксис обогащался штампами новояза.

Ничего этого, естественно, у Жаботинского нет, русский язык его удивительно чист, как и у большинства русских авторов в эмиграции. Написанный в эпоху, когда рассказы Бабеля были уже хорошо известны русскому читателю и восприняты часто как профанация литературного языка, роман "Пятеро" остается в своей лексике верным Одессе начала века. Одесский "диалект" в романе был избавлен от пропагандистских клише и фольклора нэпа. Это была Одесса уютная, задушевная, которая в романе раскрывалась во всей своей восторженной топографии памяти и забвения, где улицы, площади и кафе являются читателю на фоне берега или моря и где нет различия между природой и тем, что создал человек, — настолько пейзажу самому по себе нравится быть декорацией в этом спектакле.

Этот роман мог бы называться "Последние дни Одессы" или "Хроника одного исчезновения". Безусловно, Одесса вечна. Но революция сломала этот еврейский мир, патриархальный и интеллектуальный. Мир этот, воплощенный в романе семьей Мильгром, попавшей в круговорот событий, сползает постепенно к трагической развязке или полной ассимиляции.

Пять братьев и сестер: "шалопай" Сережа, недалекий Марко, революционерка Лика, интеллектуал Торик, и наконец — красавица, дерзкая неповторимая Маруся — каждый по*своему переживает смятение и упадок, которые царствуют в начале века. Их история переплетается с историей России и русского еврейства. Не происходит ли то же самое и в романе Булгакова "Белая гвардия", где разрушение русского патриархального мира показано в виде семейной хроники? Соединение элементов уходящего мира наиболее наглядно проступает на примере родовых связей. Их распад под действием социальных изменений является более болезненным, чем разрушение физическое. Решающий удар этому миру будет нанесен в романе "Пятеро" камнем символическим, а не реальным, — ребенком, на котором основывалась надежда родителей 5.

Тем не менее, так же, как и Булгаков, Жаботинский далек от декадентской поэтики, от эстетики "конца века". Вот что он сам говорит по этому поводу: "(...) эпохи распада иногда самые обаятельные эпохи. А кто знает: может быть, и не только обаятельные, но и по*своему высокие? Конечно, я в том лагере, который взбунтовался против распада, не хочу соседей, хочу всех людей разместить по островам; но — кто знает? Одно ведь уж наверно доказанная историческая правда: надо пройти через распад, чтобы добраться до восстановления. Значит, распад — вроде тумана при рождении солнца..." 6.

За этим восхвалением упадка чувствуется человек действия. Его Одесса противопоставлена символистской культуре Санкт*Петербурга, которая видит в конце Империи Российской "remake" (повторение) падения империи Римской и, как следствие, разрушение культуры.

Литературное путешествие Жаботинского за пять лет до смерти в его родной город не имеет ничего общего с визитом в "потусторонний мир". Нерушимая Одесса остается живым организмом, несмотря на личные и исторические драмы, которые в ней разыгрываются и в которых всегда есть что*то от театральных трагедий.

Вовсе не случайно, что роман начинается сценой в театре. Одесса должна всегда находиться в "первом ряду", даже если спектакль этот — восстание, вспыхнувшее на борту броненосца "Потемкин", событие, всколыхнувшее всю Россию, которое герои романа наблюдают в "прямой трансляции" с высоты обрыва над морем. Конечно, от романа веет, если использовать выражение Анны Ахматовой, "пятым актом". И, тем не менее, декорации и маски этого представления отказываются принять участие в пляске смерти петербургских персонажей: в Одессе даже апокалипсис принимает облик карнавала. Это определено самой Одессой: "Может быть, вправду смешной был город; может быть, оттого смешной, что сам так охотно смеялся. Десять племен рядом, и все какие, на подбор, живописные племена, одно курьезнее другого: начали с того, что смеялись друг над другом, а потом научились смеяться и над собою, и надо всем на свете, даже над тем, что болит, и даже над тем, что любимо. Постепенно стерли друг о дружку свои обычаи, отучились принимать чересчур всерьез свои собственные алтари, постепенно вникли в одну важную тайну сего мира: что твоя святыня у соседа чепуха, а ведь сосед тоже не вор и не бродяга: может быть, он прав, а может быть, и нет, убиваться не стоит" 7.

Не Одесса ли — насмешница, позволила Жаботинскому как настоящему художнику самоотстраниться от своих собственных политических оценок? Двойственная позиция писателя и мыслителя, не прекращающего призывать евреев диаспоры отправиться в Палестину, напоминая одновременно об их роли в создании Европы, отражает отчасти сложную историю самого сионизма.

Еврейское Просвещение как наследник Хаскалы является отдаленным эхом потрясений, вызванных Французской революцией, сделавших постепенно евреев Западной Европы полноценными гражданами. Проект создания Еврейского Государства, узаконенный историей, является, тем не менее, одним из последствий эмансипации, обратная сторона которой означала полную ассимиляцию, отречение от еврейской идентичности и растворение внутри принявшей (евреев) культуры. Чтобы избежать этой опасности, сионизм Жаботинского, одна из граней европейского романтического национализма, предлагает решительный разрыв с космополитизмом, бывшим составной частью этой идентичности.

Однако Жаботинский никогда не отвергал европейскую культуру. Именно для того, чтобы остаться европейцами, евреям следовало, согласно с его теорией, покинуть Европу. Новая национальная культура, создаваемая на земле Израиля, могла быть только европейской культурой. "Пересадка" должна была совершиться ценой отказа от Европы географической, отказа от территорий рассеяния, где кажущиеся благополучие и спокойствие обернулись для евреев гибелью на протяжении XX столетия. Вырвать с корнем Европу из Европы, спасти европейское наследство, задушенное тоталитаризмом, — такова, возможно, была миссия вымечтанной Жаботинским Одессы, хранителем которой он оказался.

В некотором смысле роман "Пятеро" может быть прочтен как письмо умершей героини, чудесным образом воссоздающее Одессу в ином месте, еще не обретшем географической реальности, но уповающем на воплощение.

Париж


1 Vladimir Jabotinsky "Les Cinq", Edition des Syrtes, Paris, 2006. Перевод с русского Жак Эмбер (Jacques Imbert). Люба Юргенсон (Luba Jurgenson) — доцент кафедры русской литературы в Сорбонне, Paris IV (здесь и далее примечания переводчика французского "Предисловия").

2 До 1924 года "Ha*Zohar" ("Восход") издавался в Берлине, затем в Париже, где стал впоследствии центральным органом сионистов*ревизионистов.

3 В сентябре 1935 в Нюрнберге, на съезде национал*социалистической партии было принято антиеврейское законодательство.

4 В мае 1939 года в Польше к власти пришли военные во главе с маршалом Рудзь*Смигли (Rydz*Smigly) и полковником Бек (Beck).

5 Речь идет о решившем креститься Торике.

6 Приводится по тексту: В. Жаботинский. "Пятеро", стр. 187. Изд. "Оптимум", Одесса, 2003.

7 Там же.

 

Девятый вал "Черноморца"

Юрий Овтин

…В последнее время мне часто снится один и тот же цветной сон: ввысь, словно ракета, как в замедленной съемке взмывает одесский француз из Кот-д’Ивуар Джа Джедже и фантастическим по красоте ударом головой с линии штрафной площадки запускает «парашют» прямо под перекладину ворот, через голову голкипера голландского ПСВ «Эйндховен» на его родном стадионе «Филипс», и этот «парашют» оказывается победным голом, впервые в истории открывающим дорогу одесскому клубу в плей-офф европейского кубка…

…Футболом я начал увлекаться с 1958 года, собственно говоря, с того самого года, когда моя любимая команда стала носить имя «Черноморец».

Уже в те годы, выступая в классе «Б», «Черноморец» покорял болельщиков своей яркой, виртуозной игрой. В международных матчах, которые тогда нередко проводились в Одессе, «моряки» выкладывались, что называется, до последнего вздоха, расправляясь с такими командами, как национальные сборные Алжира (4:3) и Эфиопии (2:1).

Кроме «Черноморца» в Одессе была еще одна команда такого же класса игры – «СКА». Встречи этих двух команд вызывали острейшие противостояния их болельщиков, доходившие порой до кулачных боев на трибунах. Милиция скручивала драчунов, сажала в, так называемые «конторы» (автозаки), вывозила подальше за пределы стадиона и выпускала. Желание драться мгновенно проходило и недавние бескомпромиссные спорщики быстро мирились и зачастую становились друзьями.

Триумфом же «Черноморца» был его победный матч над «СКА» (2:1) в 1961 году в финале украинских зон классах «Б», когда команда стала чемпионом Украины.

- А на тому боці, де стоїть Попичко,

Васі Москаленко стежку не знайти, -

дружно пел ремейк популярной тогда песни «Марічка» от души ликуя и радуясь этой блистательной победе 43х-тысячный хор болельщиков, заполнивших стадион, не считая тех кто сидел на ступеньках между трибунами и на деревьях.

«Золотые» мальчики этой команды, навсегда вошедшие в историю Одессы и «Черноморца», в основном все они были одесситами с Пересыпи и Молдаванки, Дзержинки (Слободки) и других районов города. Это Георгий Городенко, Юрий Заболотный («курица»), Алик Попичко, Владимир Кулагин (по прозвищу «хирург»), Костя Фурс («кот»), Толя Двоенков, Николай Молочков и многие другие.

Сейчас в это трудно поверить, но в 1960 году сборная Одессы, составленная из игроков «Черноморца» и «СКА» камень на камне не оставила от миланского «Интера», обыграв его с разгромным счетом – 5:1 (!).

А в активе тогдашнего «Черноморца» значилась и еще одна эффектная победа в товарищеском международном матче над бразильским «Фламенго» со счетом 4:2.

С 1964 года команда начинает играть в высшем дивизионе советского футбола – первой группе класса «А», доставляя наслаждение своим болельщикам игрой с сильнейшими командами страны.

А болельщики (фанаты) в Одессе, как известно, народ привередливый.

Родоначальником одесских фанатов был Исаак Гроссман (трибуна 37, ряд 15, место 7). Его реплики на футбольных матчах тиражировались и передавались из уст в уста многими поколениями болельщиков.

- Бей на Цвейников! – так мог кричать только он один, что в переводе с одесско-еврейского означало: «Дай пас Двоенкову!».

На стадион фанаты, как правило, приходили своими компаниями.

Одесские таксисты с гаража на улице Средней приходили под предводительством дяди Вовы по прозвищу «Вива Куба». У них всегда была с собой кастрюля с картофельным пюре и котлетами, которые при любой погоде всегда были горячими, а в боковых карманах шоферских кожаных курток находились шкалики водки, которые они неизменно выпивали исключительно в перерывах между таймами, как впрочем, и другие болельщицкие «микроторсиды». Поэтому, во втором тайме поддержка команды была куда более эмоциональная и горячая, в результате чего «Черноморец» забивал решающие голы и выигрывал.

Человек десять фанатов входило и в нашу компанию. Мы собирались за два часа до начала матча, обедали, а затем шли на стадион, по дороге покупая пару увесистых пакетов семечек. Заводилой в нашей компании был Виктор Талмазан, человек наделенный неиссякаемым чувством юмора, к тому же широко известный во всем городе, так как был первоклассным специалистом по вентиляционным системам.

- Судью на геморройные свечи! – порой, недовольный судейством орал он на весь стадион, заглушая гудки портовых буксиров.

В одном из сезонов «Черноморец» выиграл все десять матчей у пяти московских команд и с легкой руки какого-то одесского острослова стал называться «Чемпионом Москвы».

Но были у команды и горькие провальные матчи. Чего только стоят два поражения в Киеве от местного «Динамо» со счетом 0:4 и даже 0:8 (!).

Но не будем о плохом. Из поражений команда извлекала серьезные уроки и полным ходом шла вперед. Апофеозом игры высшей лиги чемпионата СССР стали бронзовые медали, которые «Черноморец» завоевал в сезоне 1974 года под руководством главного тренера Ахмета Алескерова.

А уже в 1975 году команда впервые в своей истории приняла участие в официальных матчах европейских клубных турниров. В 1/32 финала розыгрыша кубка УЕФА сезона 1975/1976г.г., одесситы встретились с римским «Лацио», победив в Одессе в первом матче со счетом 1:0. Первый гол «Черноморца» в еврокубках забил на 33-й минуте Анатолий Дорошенко. К слову сказать, автору этих строк посчастливилось жить с тремя прославленными футболистами «Черноморца»: Анатолием Дорошенко, Юрием Роменским и Владимиром Устимчиком (ставшим чемпионом СССР в составе «Днепра») в одном доме во 2м Куликовском переулке и знать их не понаслышке.

…В те приснопамятные времена строительства коммунизма, не было, да и не могло быть олигархов. Тем не менее спорт, как и сейчас, постоянно нуждался в финансовых инъекциях. Не был исключением и «Черноморец». Несмотря ни на какие сложности, команда ни разу не попадала в ситуацию сродни той, в которой оказались в этом году киевские «канониры». Руководители больших и малых предприятий всегда оказывали команде посильную помощь. Иногда в, казалось бы, безысходных, критических ситуациях помощь приходила из самых невероятных источников.

Подобная ситуация случилась однажды в Одессе накануне одной из решающих игр, когда надо было срочно достать 5 тыс. рублей, чтобы принять судей. Начальником команды был тогда, в недавнем прошлом ее многолетний капитан, Юрий Заболотный. Как он ни крутился, но ничего не мог сделать. И он решил обратится к футболистам: может кто-то, как-то сможет помочь.

А в «Черноморце» в то время правым полузащитником играл любимец Ахмета Алескерова – Гриша Сапожников, по прозвищу «Капа», по национальности цыган с Молдаванки.

- Не волнуйтесь, Юрий Леонидович, - успокоил он Заболотного. -Отпустите только меня с вечерней тренировки. Я пойду к цыганам на улицу Фрунзе и к утру пять «штук» Вам гарантирую – это мое цыганское слово.

Цыган сказал – цыган сделал. Судью приняли достойно и матч выиграли, а «Капа» еще и забил гол.

Историю эту я услышал из уст самого «Капы» вместе с моим приятелем Аликом Лисом где-то в 90е годы, когда мы вместе парились в бане на Провиантской.

Как следует из вышесказанного, «Черноморец» всегда был горячо любим всей нашей Одессой и получал от нее всенародную помощь, вне зависимости от социального положения, национальности и вероисповедания одесситов.

Особо хочу отметить тот большой вклад в становление команды, который внес, играя в ней, Валерий Лобановский. В моей памяти, как и в памяти других футбольных фанатов на всю жизнь запечатлелся его красивейший коронный гол – «сухой лист», когда крученый мяч, поданный с углового, никого не коснувшись, залетал прямо в ворота.

А тем временем начиналась тренерская эра любимца одесситов Виктора Прокопенко. В 1985 году «Черноморец» блестяще сыграл с бременским «Вердером» в розыгрыше кубка УЕФА. Главный тренер «Вердера» Отто Рехагель, не сомневался в том, что его команда, бывшая на тот момент серебряным призером первенства ФРГ (великой футбольной державы) легко расправится с каким-то «Черноморцем». Однако, «моряки» обыграли «Вердер» в Одессе со счетом 2:1. А в Бремене, играя большую часть поистине «валидольного» матча вдесятером, сыграли 2:3 и по сумме двух матчей выбили именитую западногерманскую команду из турнира (тот незабываемый матч мы с замиранием сердца слушали по радиоприемнику).

Остановить разыгравшихся «моряков» оказалось под силу лишь будущему победителю турнира – мадридскому «Реалу». Первый матч в Мадриде «Черноморец» хоть и проиграл, но достойно, со счетом 2:1, причем великолепный гол с дальней дистанции, забитый Александром Багаповым на 10й минуте заставил надолго притихнуть горячих испанских болельщиков. Ну, а в Одессе «Реал» не рисковал, играя на ничью (0:0).

Одесситы боготворили Виктора Прокопенко и он отвечал им за это сторицей.

С Прокопенко близко дружил в те годы мой хороший приятель, ныне полковник внутренней службы в отставке Павел Петрович Заика, высокий (под два метра), похожий на удалого гренадера красавец – усач, горячо любивший спорт.

Заика был в ту пору заместителем начальника исправительно-трудовой колонии ЮГ 311/51 (на Черноморской дороге). Он то и уговорил Прокопенко привезти в тюрьму футболистов, чтобы они в воспитательных целях сыграли в футбол с его подопечными зеками.

Поначалу Прокопенко, со своим помощником Семеном Альтманом привезли ветеранов. Играли на небольшом асфальтированном плацу, размером с гандбольную площадку, 6х6 игроков. В упорнейшей борьбе зеки переиграли ветеранов со счетом 12:10. И тогда Виктор Прокопенко привез игроков основного состава…

В эти же годы, два сезона подряд «Черноморец» завоевывал бронзовые медали чемпионата Украины высшей лиги.

А в последующих двух сезонах «Черноморец», уже под руководством другого нашего прославленного игрока, Леонида Буряка, ставшего главным тренером команды, становится вице чемпионом Украины.

Весомый вклад в игру клуба 90х годов несомненно внесли Владимир Мусолитин, Юрий Никифоров, Игорь Жабченко, Юрий Сак, Олег Суслов, Юрий Букель, Дмитрий Парфенов, Виталий Колесниченко, Андрей Телесненко и Тимерлан Гусейнов.

Особо хочу подчеркнуть Тимерлана Гусейнова, который в составе «Черноморца» дважды становился лучшим бомбардиром украинской Высшей лиги и который стал первым футболистом в независимой Украине, забившим 100 голов в официальных матчах. В его честь основан Клуб Тимерлана Гусейнова, который объединяет украинских футболистов, забивших за свою карьеру 100 и более голов в официальных матчах чемпионата и Кубка Украины, еврокубках и матчах национальной сборной страны.

На днях я побывал во Всемирном клубе одесситов, где по обыкновению разговорился с его директором – Леонидом Менделеевичем Рукманом. Разговор наш, в том числе, зашел и о футболе и об игре «Черноморца».

- А знал ли ты такого футболится, Мотю Черкасского? – спросил меня Рукман.

Ну кто же из уважающих себя фанатов не помнит Мотю (Матвея Леонтьевича) Черкасского, легенду одесского футбола, который играл нападающим, когда команда еще называлась «Пищевиком»?

Черкасский сыграл за одесские клубы более 150 официальных матчей, после чего перешел на тренерскую работу и 14 лет работал помощником главного тренера «Черноморца», помогая таким выдающимся тренерам советского футбола, как Сергей Шапошников, Николай Морозов, Никита Симонян и Виктор Прокопенко, в разные годы работавшими с командой.

В 1966 году Черкасскому было присвоено почетное звание Заслуженного тренера Украины.

Мало кто сегодня знает, что у этого легендарного футболиста, участника Великой Отечественной войны, после полученного осколочного ранения и перенесшего 10 операций, было ампутировано на ноге два пальца, и тем не менее, после этого он успешно играл в футбол.

- А ты знаешь, что Мотя Черкасский жив, живет в Нью-Йорке и 19 декабря ему исполняется 90 лет? – и вовсе ошарашил меня Рукман. – В этот день у нас с ним будет телемост, если сможешь – приходи.

А вечером того же дня мне позвонил по скайпу из Германии мой давний приятель Алик Лис, большой любитель спорта, оставивший заметный след в одесском баскетболе и я рассказал ему о Черкасском.

- Да ты что, разве не знал об этом? – удивился Лис. – Мотя, несмотря на свои 90 работает тренером в Нью-Йорке в детско-юношеской школе «Черноморец». К слову сказать, у него тренируется и мой 10-тилетний внук Миша Совинский.

Это ли не пример потрясающего человека, живой легенды одесского и украинского футбола, о котором можно с гордостью сказать: это настоящий Одессит!

Ну а борьба «Черноморца» за выход в плей-офф европейского кубка и вовсе вызывает у меня ассоциацию с картиной «Девятый вал», всемирно известного художника-мариниста Ивана Айвазовского, изображающей сильнейший шторм, где громадные волны, среди которых и самая большая из них – девятый вал, вот-вот готовы обрушиться на людей, пытающихся спастись на обломках мачты, однако, теплые тона картины оставляют надежду зрителям на то, что люди будут спасены…

…Достойно зарекомендовав себя в играх чемпионата и Кубка Украины, невзирая на интенсивность проведенных матчей, «Черноморец», преодолев бурные, штормовые волны, переиграл кишиневскую «Дачию», белградскую «Цверну звезду», тиранскую «Скендербеу», и загребское «Динамо». Отчаянно сражаясь с софийским «Лудогорцем» и с голландским ПСВ «Эйндховен», «Черноморец» в решающем матче с последним сумел выстоять против «девятого вала» и с гордо поднятой головой завоевал право играть в плей-оффе в еврокубковой весне с французским «Олимпиком» из Лиона.

Похвалы заслуживают все до единого игроки основного состава, как легионеры из Аргентины, Австрии, Испании, Франции и других стран, так и украинские мастера футбола, в том числе и воспитанники клуба, во главе с капитаном команды, вратарем Дмитрием Безотосным.

Правда, на последних минутах, решающего матча с ПСВ «Эйндховен» одесситов чуть было не подвел горячий испанский мачо Сито Риера, пришедший в бешенство после того как голландский игрок Ариас бесцеремонно отшвырнул одессита за пределы поля и тот мог получить серьезные травмы.

Риера влепил голландцу затрещину и плюнул ему в лицо. Кроме того, взбушевавшимся от увиденного нидерландским болельщикам он показал средний палец своей руки, а подбежавшему с красной карточкой испанскому арбитру высказал в глаза все, что о нем думает на родном испанском языке и оставил свою команду в меньшинстве, доигрывать самые тяжелые минуты матча…

Ну что ж, как говорится, мяч круглый, поле зеленное, в футболе бывает всякое.

Одесские болельщики с солидным стажем помнят футбольный матч в Одессе, когда только-только перешедший от нас в киевское «Динамо», один из легендарных одесских футболистов впервые вышел играть в его составе против «Чернаморца». Пересыпьские фанаты не могли простить измену своему кумиру и стали его терроризировать, дружно скандируя в его адрес непристойности. Вышедший из себя игрок, находясь с мячом в центральном круге вдруг остановился и неожиданно приспустив нижнюю часть спортивной формы показал во всей красе ошалевшему на мгновенье стадиону свое мужское достоинство... А что? Знай наших!

Ведь в жилах одесситов течет купаж из итальянской, французской, украинской, еврейской и русской кровей. И купаж этот не менее, если не более гремуч, чем горячая испанская кровь…

Конечно же, такие истории футбол не красят, а потому, в ходе подготовки к весенним матчам к команде будет немало вопросов у ее главного тренера – Григорчука Романа Иосифовича.

…Удивительно скромный и обаятельный, наш главный герой, Роман Иосифович Григорчук родился у западных границ Украины в далекой Коломые, но с таким удивительно одесским именем – Рома, и одесским же отчеством – Иосифович. Как будто уже тогда его специально готовили к его одесскому бенефису!

Появился он в Одессе во второй половине сезона 2010/11г.г. в самые тяжелые для «Черноморца» времена. Бывший футболист, игравший нападающим в футбольных клубах Украины, России, Латвии, Австрии и Польши, он приехал к нам из Латвии, где трижды признавался лучшим тренером страны. За два с половиной сезона Григорчуку удалось не только вернуть клуб в элиту украинского футбола. Он создал боеспособный коллектив со своим почерком игры с которым опять стали считаться и играть с удвоенной энергией.

И вот она, минута славы!

Я спрашиваю Романа Иосифовича, осознает ли он, что в канун 220тилетнего юбилея Одессы вписал золотыми буквами свою страницу в историю города, став по сути брендом сегодняшней Одессы, ее живой легендой?

Смущенно улыбаясь, Григорчук отвечает, что он и его семья полюбили наш южный, самобытный, солнечный город и чувствуют себя здесь уютно и комфортно.

На мою просьбу рассказать немного о своей семье, Роман Иосифович с теплом в голосе говорит, что жена его, Алина, удивительно красивая женщина, в недалеком прошлом тоже спортсменка, вице-чемпионка Европы и многократная чемпионка Латвии по фитнесу в настоящее время не работает, занимаясь воспитанием младшего сына, шестилетнего Тимерлана. А его старшая дочь, 24хлетняя Евгения самостоятельно проживает в Латвии. Она в совершенстве владеет несколькими иностранными языками и работает в одном из швейцарских банков.

А на мой вопрос, не поступают ли к нему предложения тренировать другие, более звездные клубы, отвечает, что в ноябре подписал контракт с ФК «Черноморец», согласно которому будет работать с командой еще несколько лет.

- После той ошеломляющей встречи, которую мне устроили одесситы после победы над голландцами, тренировать какой-либо другой футбольный клуб, кроме «Черноморца», я просто не мыслю, - говорит Роман Иосифович.

- Даже «Челси», или, скажем, мадридский «Реал»? – не отстаю я от него.

- Ну разве что «Реал», - смеется Григорчук.

- Но если говорить серьезно, то нам с командой есть сейчас над чем работать и какие футбольные Олимпы покорять. И не только европейские, но и мировые!